Главная Каталог статей Полезные ссылки Поиск по сайту Гостевая книга Добавить статью

Главная arrow Лекции arrow Американские школы эмпирической социологии 

Глава 7. Исследование "Среднего города"
Рейтинг: / 0
ХудшаяЛучшая 
23.02.2011 г.

Темы:

·       Роберт Линд (1892-1970) и Хелен Линд (1894-1982). Институт социальных и религиозных исследований при Колумбийском университете. Исследования по программе "Средний город" (1924-1935).

·       Комплексная модель американского общества. Экономические основания американской жизни. Семейные аспекты американского образа жизни (проблемы жилья, воспитания детей, питание, школьное образование).

·       Структура свободного времени. Роль средств массовой информации в формировании "среднего города".

·       Концепция Р.Линда "Знание для чего?" (Knowledge for what?) и проблема прагматизации социального знания.

Литература

Култыгин В.П. Классическая социология. М., 2000.

Converse J.M. Survey research in the United States: roots and emergence, 1890-1960, Berkley, 1987.

R.Lynd. Knowledge for what? Princeton, 1939

R.Lynd, H.Lynd. Middletown. N.Y. 1929.

 

Линд (Lynd) Роберт (1892-1970) — американский социолог. В 1914-23 гг. работал редактором журнала, с 1931 г. профессор Колумбийского университета. В 1923-1926 гг. под руководством Р. Линда было проведено новаторское исследование социальной жизни небольшого городка Манси (шт. Индиана), вошедшего в историю социологической науки под именем «Среднего города» (Middletown). В этом исследовании была предпринята попытка изучить жизнь современного города так, как антропологи изучали примитивные сообщества. В поле внимания находились самые разные явления: основные виды занятий горожан, источники доходов и их распределение, классовое расслоение, досуг, домашняя жизнь, воспитание детей, участие в социальной жизни сообщества и т. д. Использовались самые разные методы исследования: прямое наблюдение, интервью и анкетные опросы, изучение статистики и исторических документов и т. д. На материале исследования были написаны две книги: «Средний город» (1929) и «Средний город в процессе преобразований» (1937). В работе «Знание для чего?» (1939) Линд проанализировал проблемы образования в современном обществе; эта книга до сих пор пользуется большим влиянием. Последние годы жизни Линд посвятил анализу природы и функций власти как института.

Линд (Lynd) Хелен Меррелл (1896-1982) — американский социолог, профессор социальной философии Колледжа Сары Лоуренс, супруга Р. Линда и соавтор книг «Средний город» и «Средний город в процессе преобразований».

 

Роберт С. ЛИНД, Хелен Меррелл ЛИНД

СРЕДНИЙ ГОРОД:

ИССЛЕДОВАНИЕ СОВРЕМЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ

 

Глава I. Характер исследования

 

Целью нашего полевого исследования было синхроническое изучение взаимосвязанных тенденций, составляющих жизнь небольшого американского города. Типичного города, строго говоря, не существует, однако тот городок, который мы выбрали, обладал множеством черт, присущих обширной группе сообществ. Ни полевая работа, ни отчет не были ориентированы на проверку каких-либо тезисов; цель состояла в том, чтобы зафиксировать наблюдаемые феномены, а тем самым поставить вопросы и предложить новые точки отсчета для изучения группового поведения.

Неразрешимость «социальных проблем» можно в какой-то мере связать с обычной привычкой решать их по частям. Однако исследователи человеческого поведения все более сознают, что «разные аспекты цивилизации соединяются и переплетаются друг с другом, представляя, одним словом, единый континуум»[1]. Соответственно, и мы в нашем исследовании стремимся подойти к жизни людей в выбранном городе как к единому комплексу взаимосвязанных тенденций поведения.

Такое исследование современной цивилизации с точки зрения целостной ситуации изначально сталкивается с двумя основными трудностями. Во-первых, всегда остается опасность того, что исследователь будет не вполне объективен в рассмотрении культуры, в которой укоренена его жизнь, что он совершит старую ошибку, станет во вред себе исходить из эмоционально заряженных предубеждений и впоследствии не сможет даже выйти за пределы той области, которую он так смело бросился объективировать и изучать. Во-вторых, если исходить из того, что ни одна сторона жизни не может быть адекватно понята без изучения всего остального, то как взяться за исследование такой крупной и многогранной вещи, как Скенектади, Акрон, Даллас или Кеокук?

Нить Ариадны, позволяющую обеспечить максимальную объективность и упорядоченную процедуру исследования в таком лабиринте, можно найти в подходе культурного антрополога. В конце концов, несмотря на бесконечную изменчивость в деталях, существует не так уж много основных видов того, чем люди занимаются. Будь то в деревне арунта в Центральной Австралии или у нас во внешне сложной и запутанной институциональной жизни с ее корпорациями, дивидендами, светскими приемами, молитвенными собраниями, новичками и Конгрессом, везде человеческое поведение оказывается состоящим из вариаций нескольких главных направлений деятельности: добывания всего необходимого для жизни (пища, одежда, кров); супружеского поведения; посвящения молодых в групповые обычаи мышления и поведения; и т.д. Наше исследование исходит, соответственно, из допущения, что всё, что делают люди в выбранном нами американском городе, можно рассматривать как подпадающее под тот или иной из следующих шести основных видов деятельности:

Добывание средств к существованию (жизнеобеспечение).

Обустройство домашней жизни.

Обучение молодежи.

Использование свободного времени в различных формах игры, искусства и т. д.

Участие в религиозной жизни.

Участие в общественных делах.

Эта особая группировка видов деятельности используется без претензий на ее исключительное достоинство, а просто как методологическое средство[2]. Рассматривая институциональную жизнь нашего города как всего лишь форму, которую приняло человеческое поведение при определенном наборе условий, мы надеемся, что настоящее исследование было поднято на безличный уровень, который убережет его от неизбежных в противном случае обвинений в том, что оно не выходит за рамки обсуждения личностей или критики местной жизни. Ибо, в конце концов, человек, чьи установленные обычаи становятся предметом анализа для постороннего, может быть этим раздосадован, и это еще не в самом худшем случае. Подобно тетушке Полли из «Истории человечества тетушки Полли» Дональда Огдена Стюарта, многие из нас склонны видеть процесс эволюции как восхождение от противной амебы к дядюшке Фредерику, победно стоящему на вершине долгого и извилистого пути в длиннополом сюртуке, возложив одну руку в перчатке на Первый Национальный Банк, а другую — на Пресвитерианскую церковь. Многим из нас, готовым беспристрастно обсуждать причудливо устроенные способы поведения, из которых складываются обычаи нецивилизованных народов, явно неприятно обращаться с такой же прямотой к жизни, в которой мы являемся местными достопримечательностями. И все-таки не может быть ничего поучительнее, чем обретение той степени объективности и дальновидности, с которой мы смотрим на «дикие» народы. Даже если такая затея в нынешней антропологии выглядит несколько невзрачно и кривобоко, сама попытка ее осуществления может дать нам степень беспристрастности, без которой нельзя рассчитывать на более ясное видение.

Стало общим местом, что одной из важных характеристик жизненных обычаев любого народа в любое данное время является то, что они пребывают в процессе изменения; скорость и направление изменения зависят от близости к мощным центрам культурной диффузии, а появление новых изобретений, миграция и другие факторы вносят модификации в этот процесс. Более того, мы начинаем сознавать, что сегодня мы живем, вероятно, в одну из эпох наиболее быстрого изменения в истории человеческих институтов. Новые орудия и методы развиваются с колоссальной быстротой, и в то время как мы следуем в фарватере этого технического развития, все более частые и мощные культурные волны захлестывают нас извне, пропитывая материальными и нематериальными обычаями других центров. Перед лицом такой ситуации было бы серьезным упущением устранить из изучения современной жизни этот аспект развития[3].

Поэтому всякий раз, когда имеющиеся данные позволяли это делать, мы применяли в данном исследовании следующее средство: в качестве фона для сегодняшнего наблюдаемого поведения использовалось реконструированное и, по возможности, столь же объективно наблюдаемое поведение 1890 года. 1890 год был выбран в качестве фона для изображения сегодняшней культуры ввиду наибольшей доступности фактических данных начиная с этого года, а также в силу того, что в конце 1886 года в окрестностях изучаемого города открыли месторождение природного газа, после чего начался бум в его развитии, превративший в 90-х годах уютное деревенское местечко в промышленный город. Для сотен американских сообществ этот небольшой 35-летний период заключает в себе промышленную революцию, которая обрушилась на городки и поселки и положила начало состязанию между Ротари-клубами, центральными советами профсоюзов и членами Торговой палаты за «более крупные и лучшие» города.

Будь у нас больше времени и средств, наверняка было бы желательно зафиксировать больше точек в тенденциях, наблюдавшихся между 1890 годом и нынешним днем. Однако процедура, которой мы придерживались, позволяет взглянуть на сегодняшний город на фоне города предыдущего поколения, из которого он вырос и которым он обусловлен, и тем самым увидеть нынешнюю ситуацию как последнюю точку в развивающейся тенденции.

Итак, подытожим: настоящая книга нацелена на то, чтобы представить динамическое, функциональное[4] исследование сегодняшней жизни конкретного американского сообщества в свете тенденций изменения в поведении, которые наблюдались на протяжении последних 35 лет.

Столь широкий подход с необходимостью предполагает использование данных, обладающих самой разной степенью наблюдаемости и статистической адекватности. Некоторые типы поведения в изучаемом городе открыты для наблюдения на всем временном отрезке с 1890 года; в других случаях удается получить лишь жалкие крохи сведений. Так, множество людских разговоров — пересудов, которые не умолкая звучат вокруг обеденного стола, в городских закоулках или в ожидании начала баскетбольного матча, — приводится здесь не потому, что в них содержатся научно достоверные сведения, а потому что они дают нам незаменимую возможность проникнуть в настроения и умственные обыкновения горожан. При попытках собрать из этих различных типов данных картину целостной ситуации будут возникать пробелы и нарушения пропорций. Однако следует иметь в виду два извиняющих нас обстоятельства: здесь нет никаких попыток доказать изложенными данными какой-либо тезис и делается все возможное, чтобы предостеречь читателя там, где лед тонок.

Поскольку наша полевая работа была нацелена на интеграцию разных областей поведения, а не на обнаружение нового материала в какой-нибудь узко ограниченной области, о значительной части представленных здесь конкретных данных легко будет сказать: «Мы уже это знали». Однако в основе данного исследования лежит допущение, что представление этих феноменов — сколь бы известными некоторые из них ни были — в их взаимосвязи в конкретной ситуации может по-новому высветить старые проблемы и тем самым положить начало дальнейшему исследованию.

 

Глава IV. Доминирование жизнеобеспечения

 

Чужак, не знакомый с обычаями Среднего города и заброшенный в него волей случая (как было с полевыми исследователями в январе 1924 года), был в городе человеком одиноким. Люди, которых он там видел, были изо дня в день упорно заняты каким-нибудь весьма рутинизированным, специализированным делом. Казалось, одни только младенцы, дряхлые старики да горстка-другая женщин имели свободное время для ответов на его бесчисленные вопросы.

Одним словом:

43 из каждых 100 человек в Среднем городе заняты главным образом жизнеобеспечением всей группы.

23 из 100 заняты обустройством домашней жизни города.

19 из 100 получают изо дня в день требующуюся от молодых подготовку.

15 из 100 (оставшиеся) — в основном дети до 6 лет и дряхлые старики.

Люди, занятые жизнеобеспечением группы и этим зарабатывающие на жизнь, не только доминируют численно; по ходу исследования становилось все более ясно, что такое средство обмена, как деньги, и круг занятий, связанных с их приобретением, оказывают решающее влияние на другие виды деятельности. Риверс начинает свое исследование тода* с описания ритуала дойки буйволицы, поскольку «идеи, заимствованные из ритуала дойки, пронизывают всю церемониальную жизнь тода»[5]. Аналогичная ситуация заставляет нас из шести групп занятий Среднего города, которые предстоит описать, обратиться прежде всего к тем, которые связаны с жизнеобеспечением. Насколько в жизни людей доминирует этот сектор, станет ясно по ходу исследования.

С первого взгляда трудно усмотреть что-нибудь похожее на порядок в обыденной жизни сообщества, представляющей безумную палитру различных способов зарабатывания на жизнь. Их почти четыре сотни: сюда входят такие разные виды занятий, как аудиторы, бальзамировщики, банковские кассиры, банковские операционисты, бухгалтеры, дробильщики, изготовители заклепок, инженеры по освещению, инженеры-механики, инженеры-электрики, кассиры, клепальщики, контролеры, крановщики, красильщики, линотиписты, металлурги, метеорологи, референты, сборщики, сметчики, специалисты по рационализации производства, стерженщики, счетоводы, упаковщики, установщики куполов, электрики, энтомологи и так далее до бесконечности. При более внимательном исследовании, однако, эту хаотичную массу можно разложить на два вида деятельностей. Люди, которые ими заняты, будут далее в отчете обозначаться как рабочий и деловой классы[6]. Члены первой группы, в целом, зарабатывая на жизнь, ориентируют свою деятельность прежде всего на вещи и используют для изготовления вещей и выполнения услуг материальные орудия; члены второй группы, продавая или продвигая на рынке вещи, услуги и идеи, ориентируют свою деятельность главным образом на людей. Эта вторая группа обеспечивает город множеством нематериальных институциональных деятельностей, таких, как «кредит», «юридический договор», «образование», «розничная торговля», «менеджмент» и «городское управление», посредством которых жители Среднего города в неявном торге друг с другом конвертируют узкоспециализированный продукт своей обыденной жизни в «уютный вечер у себя дома», «воскресный выезд за город», «пожарную охрану», «новую коляску для малыша» и все прочие вещи, составляющие жизнь в Среднем городе. Если распределение по родам занятий в Среднем городе, зафиксированное на 1920 г. в Федеральной переписи населения, перераспределить в соответствии с этой группировкой, то мы увидим, что рабочий класс численно превосходит деловой класс в 2,5 раза: в него входит 71 человек из 100 — против 29[7].

Подобная классификация не может быть целиком удовлетворительной. Фотограф, занимаясь аэрофотосъемкой, неизбежно жертвует мелкими деталями, когда взлетает достаточно высоко, чтобы обозреть в целом всю территорию. Внутри этих двух основных групп бесконечно много градаций: от занятого грубой работой поденщика до мастера, литейщика и типографского работника (в одной группе), от продавца и кассира до владельца фабрики и профессионала (в другой). Есть, разумеется, также и «сумеречный пояс», в котором некоторые члены двух групп пересекаются и смешиваются друг с другом.

Если бы целью данного исследования была детальная структурная схема, необходимо было бы расшифровать в мельчайших подробностях множество пересекающихся друг с другом группировок, наблюдаемых в Среднем городе. Но поскольку мы ищем понимания главных функциональных характеристик этой изменяющейся культуры, важно, чтобы значимые контуры не потерялись в деталях, и, следовательно, внимание в этом отчете будет сосредоточено на тех имеющихся в городе группах, в которых наиболее ясно представлены основные характеристики. Хотя мы и будем пытаться прояснить некоторые изменчивые аспекты поведения в пределах этих двух групп, в конечном счете, именно это деление на рабочий класс и деловой класс образует в Среднем городе самое характерное внутреннее различие. Уже сам факт рождения по ту или другую сторону водораздела, образованного этими двумя группами, является в высшей степени важным культурным фактором, как правило, оказывающим влияние на то, чем человек занимается целый день на протяжении всей своей жизни, с кем он вступает в брак, в который час он утром встает, принадлежит ли он к секте трясунов или к пресвитерианской церкви, водит ли он «Форд» или «Бьюик», будет или не будет его дочь членом престижного школьного клуба, будет ли его жена ходить в кружок кройки и шитья или на мероприятия союза любителей искусств, принадлежит ли он сам к обществу «Оддфеллоуз» или к Масонскому братству, сидит ли он на вечеринках без галстука, и так далее до бесконечности по всему спектру обыденной жизни жителя Среднего города, будь то мужчины, женщины или ребенка.

Всякий раз, когда в отчете Средний город или какая-то городская группа фигурирует как единица, такой способ выражения должен рассматриваться как не более чем стенографический символ. Любые описания характеристик групп неизбежно будут лишь приблизительными, и то обстоятельство, что в основе социального поведения лежит поведение индивидов, никогда нельзя упускать из виду.

 

ТАБЛ. 1. ДОЛИ ЗАНЯТЫХ В СФЕРАХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДЕЛОВОГО И РАБОЧЕГО КЛАССОВ, В % (ИЗ ПРИМЕРНО 13000 МУЖЧИН И 3500 ЖЕНЩИН), 1920 Г.1

ГРУППА

ВСЕГО

МУЖЧИНЫ

ЖЕНЩИНЫ

 

100,0 %

100,0 %

100,0 %

Деловой класс (вовлеченные в виды занятий, ориентированные прежде всего на людей2)

 

 

29,4

 

 

25,5

 

 

43,53

Рабочий класс (вовлеченные в виды занятий, ориентированные прежде всего на вещи)

 

 

70,6

 

 

74,5

 

 

56,5

1 Эти процентные доли получены путем тщательного перераспределения данных о классификации жителей Среднего города по родам занятий, взятых из переписи 1920 г. Они строятся на точных цифрах, хотя здесь эти цифры округлены с целью не допустить узнавания Среднего города читателем. Такая классификация является в лучшем случае приблизительной. В случае некоторых амбивалентных групп приходилось принимать трудные решения; в этих решениях мы опирались на многомесячное знакомство с трудовыми привычками Среднего города и консультации с местными бизнесменами и рабочими. Общий метод классификации иллюстрируется следующей трактовкой родов занятий, сгруппированных в переписи под рубрикой «Обрабатывающая и механическая промышленность». Вся группа (как мужчины, так и женщины) была целиком помещена в рабочий класс, за следующими исключениями: четверо мужчин из группы пекарей были переброшены в деловой класс, поскольку были в большей степени продавцами, чем рабочими; все строители и строительные подрядчики, десять портних и швей, пятнадцать галантерейщиков (один мужчина и четырнадцать женщин), одиннадцать портных, все менеджеры и управляющие, а также вся группа промышленников и чиновников были помещены в деловой класс.

2 Как объяснено в главе IV (прим. 7), среди 29 человек из 100, образующих деловой класс, четверо — технические профессионалы, которые в своей деятельности ориентируются прежде всего на вещи, а не на людей, но тем не менее включаются по указанным причинам в деловой класс.

3 Эта группа включает больше амбивалентных случаев, чем любая другая: сюда входят, например, девушки, обслуживающие покупателей в магазинах.

 

Глава XXIX. Заключение

 

Некоторые люди, ознакомившись с результатами представленного выше полевого исследования, спрашивали: «Ну и какие вы делаете выводы? Лучше или хуже становится американская жизнь?» Рассмотрение Среднего города под углом зрения таких категорий, как «хорошо» или «плохо», «лучше» или «хуже», не имеет отношения к задачам нашего исследования; если здесь и приводились данные, допускающие сравнение с другими сообществами или с какими-нибудь гипотетическими стандартами, то только с целью прояснить значимые аспекты жизни Среднего города. Ход исследования вовсе не был нацелен на то, чтобы в итоге получить гладкие обобщения. Напротив, попытки выявить взаимосвязи в клубке переплетенных, часто противоречащих друг другу институциональных привычек, составляющих жизнь Среднего города, привели нас лишь к немногим общим выводам о незавершенном состоянии этого небольшого современного сообщества, а также о масштабе и сложности задач, стоящих перед социальной наукой.

Описание явлений, наблюдаемых в Среднем городе, показало вместе с тем некоторые регулярные проявления тех процессов социального изменения, в нем протекающих, которые в значительной мере виновны в порождении того, что его жители называют «социальными проблемами».

Как мы видели, жизнь в Среднем городе движется удивительно неравной поступью. Разница в скорости приспособления к выполнению одной и той же функции наблюдалась между старшим и младшим поколениями и даже между людьми, живущими по соседству друг с другом; женщины демонстрировали во многих аспектах больше консерватизма, чем мужчины, а те, проявляя в своем приспособлении, по-видимому, не больше порядка или связности, оказываются хуже приспосабливающимися во многих других отношениях. Во многих видах деятельности, как неоднократно отмечалось, рабочий класс пользуется сегодня привычками, свойственными в прошлом поколении деловому классу; если бы можно было четко дифференцировать градации, через которые эти две главные группы постепенно переходят друг в друга, то могло бы оказаться, что многие изменения медленно просачиваются через различные промежуточные группы. Иногда, впрочем, изменения передаются и в обратном направлении, от рабочего класса к деловому, как это было, например, с употреблением хлеба заводского производства и консервированных продуктов.

Дело не ограничивается этими различиями в выполнении одного и того же вида жизненной деятельности, существующими между индивидами и между возрастными, половыми и другими группами Среднего города, — различиями, выраженными во многих случаях достаточно сильно, чтобы оказывать заметное воздействие на отношение человека к миру. Кроме того, город в целом и группы внутри города живут в разных эпохах с точки зрения выполнения разных видов жизненной деятельности. Очевидно, что некоторые из этих привычных занятий в Среднем городе остаются почти такими же, как и в прошлом поколении, тогда как в выполнении других видов деятельности нынешние методы мало походят на прежние. Среди 6 основных групп деятельностей просматривается некоторая иерархия темпов изменения. Жизнеобеспечение демонстрирует, по-видимому, наиболее всепроникающее изменение, особенно в своих технологических и механических аспектах; досуг, тоже заметнее всего меняющийся в сфере материальных достижений, таких, как автомобиль и кино, обладает почти такой же изменчивостью; обучение молодых в учебных заведениях, общественная деятельность и обустройство домашней жизни занимали бы (в разном порядке в зависимости от конкретных изучаемых аспектов) третье, четвертое и пятое места; и, наконец, на последнем месте идет официальная религиозная деятельность, представляющая в целом наименьшую степень изменчивости.

Таким образом, в силу того, что в Среднем городе всегда допускается на практике широкая изменчивость, можно заметить, что, воспитывая своих детей дома, он пользуется в основном психологией прошлого века, а убеждая горожан покупать товары в своих магазинах — психологией нашего века; в своих судах он начинает считать индивидов не вполне отвечающими за свои поступки, но в то же время в своей институциональной машинерии продажи домов относится к неуплате (независимо от того, вызвана она безработицей, болезнью или иными факторами) как к умышленному нарушению соглашения, отменяющему всякое право на снисходительность; человек может зарабатывать на жизнь, работая на станке ХХ века, но в то же время охотиться за рабочим местом в условиях индивидуалистического принципа laissez-faire, уже сто лет как устаревшего; мать может принимать обязанность сообщества дать ее детям образование, но не его обязанность заботиться об их здоровье; она может жить в одной эпохе в способах уборки дома и стирки, но в другой — в сфере ухода за детьми и в супружеских отношениях.

Не только скорость изменения широко варьирует, но, вдобавок к тому, и направление изменения чрезвычайно неустойчиво. Социальное изменение и то, что Средний город называет «прогрессом», не синонимы. Есть серьезный повод подозревать, например, что замедление движения в сторону централизованной стирки белья вне дома, возникшее в связи с установкой во многих сотнях домов Среднего города дорогих электрических стиральных машин, включаемых всего раз в неделю, представляет не «прогресс», а откат в технике ухода за домом.

Перечисление этих вариаций в повседневной практике Среднего города можно бы было продолжать до бесконечности. Здесь у нас нет намерения ни радостно поддержать изменение в какой-то данной точке или какого-то данного рода, ни превознести быстрое изменение над более ленивой адаптацией. Однако независимо от того, предрасположен ли кто-то в силу своего темперамента к социальному изменению или сопротивляется ему, факт остается фактом: жизнь Среднего города почти в каждой своей точке представляет либо какое-нибудь изменение, либо какой-нибудь стресс, проистекающий из отсутствия изменения. Одной ногой гражданин стоит на относительно твердой почве установленных институциональных привычек, а другой вскакивает на эскалатор, беспорядочно движущийся в нескольких направлениях на пугающе разных скоростях. Жизнь в таких обстоятельствах состоит прежде всего в поддержании некоторого рода равновесия. Если, как снова и снова оказывалось, Средний город хочет прочнее закрепиться на относительно твердой почве, то это лишь проявление нежелания менять привычные обычаи, общего для всех людей, где бы они ни жили[8].

Поскольку возникновение «социальных проблем» представлялось в немалой степени связанным с неровным, несинхронизированным движением социальных институтов, лучшее понимание того, как развиваются и изменяются такие институциональные привычки, какие из них легче всего усваиваются и какие сопутствующие обстоятельства облегчают или сдерживают их усвоение, стало первостепенной заботой для тех, кто хотел применить к жизни Среднего города более эффективные методы планирования и контроля. В одном случае за другим вышеприведенный текст показывал, что к новым способам поведения в отношении материальных вещей Средний город приучается быстрее, чем к новым привычкам в отношении людей и нематериальных институтов. Самыми плодовитыми источниками изменения были новые орудия и изобретения. Они входили в промышленную жизнь Среднего города быстрее, чем новые средства бизнеса и управления. Ванные комнаты и электричество проникали в городские дома быстрее, чем инновации в личностном приспособлении между мужем и женой или между родителями и детьми. Автомобиль изменил свободное время радикальнее, чем литературные курсы для молодежи, а курсы профориентации проникали в школьные учебные планы быстрее, чем изменения в гуманитарных курсах. Развитие линотипа и радио изменяет технику победы на политических выборах больше, чем усовершенствования в ораторском искусстве или методах проведения голосования в Среднем городе. YMCA, выросшая на базе гимназии, демонстрирует больше изменений в религиозных институтах Среднего города, чем еженедельные проповеди его священников или установления Пастырской ассоциации. В общем и целом, новое орудие или материальное приспособление, особая эффективность которого может быть решительно и беспристрастно проверена, наверняка будет как-то пристраиваться к принятой в Среднем городе схеме вещей, в то время как противоположные нематериальные факторы, такие, как традиция и чувство, лишь медленно и постепенно будут впускать в себя это новшество.

Еще одна особенность социального изменения, наблюдаемого в Среднем городе, — это непрямая процедура, посредством которой нововведение сначала появляется во множестве случаев как дополнительный альтернативный способ делания чего-то, а потом со временем вытесняет конкурирующий с ним старый способ. Такие нововведения, как новейшие методы осуществления правосудия в отношении несовершеннолетних правонарушителей, соседствующие бок о бок с прежней судебной процедурой, продолжающей применяться в отношении взрослых; государственное и полугосударственное здравоохранение, возникшее в противовес традиционной индивидуалистической медицинской практике; развитие анонимного Объединенного благотворительного фонда параллельно продолжающимся отдельным персонализированным пожертвованиям — все это примеры того, о чем идет речь. По ходу дела можно задать вопрос, почему при наличии у человека склонности как можно меньше менять свои обычаи этот относительно безболезненный метод введения альтернативной процедуры так и не был принят в должной мере потенциальными реформаторами вместо широко распространенного метода лобовой атаки на установленные институты, прямым результатом которого становится ужесточение защитного сопротивления со стороны подавляемого института. Наблюдаемая склонность Среднего города цепляться за любимые традиции и в то же время смело экспериментировать в освоении всего нового там, где дело касается его детей, наводит на мысль о возможной стратегии использования ситуаций, вовлекающих ребенка в развитие новых альтернативных моделей поведения.

Новые привычки, которые не сталкивались с сильным эмоциональным сопротивлением, входили в жизнь Среднего города явно легче, чем те, которые оказывались в противоположной ситуации. Так, автомобиль в Среднем городе был принят для развоза бакалейных товаров быстрее, чем для использования на похоронах, а для поездки на работу — быстрее, чем для поездки в церковь. Это предполагает значимость процесса секуляризации институтов Среднего города, не раз отмеченного нами, для социального изменения в затронутых им областях.

В то самое время, когда секуляризация уменьшает в некоторых точках эмоциональное сопротивление, сама быстрота проникновения таких безличных институтов, как автоматическое оборудование, электроприборы и автомобили, преумножает в Среднем городе поводы к эмоциональному взрыву, умножая несоответствия между этими освобождающими от бремени новыми обычаями и другими привычками, в противовес которым они себя навязывали. Достаточно будет назвать новые зоны разногласий между родителями и детьми, созданные проникновением в их мир автомобиля и кино, или эмоциональные расхождения, предположенные выше в связи с появлением и внедрением автоматики в жизнь среднегородских рабочих и их семей. Объяснение отмеченной ранее склонности Среднего города связывать свои эмоциональные приверженности воедино, так сказать, «голосовать за весь список сразу», может, по-видимому, крыться в его растущем чувстве напряжения и растерянности посреди быстро меняющегося мира, который только так может быть собран воедино и обрести смысл.

Среди вопросов, возникающих из наблюдаемых явлений и требующих дальнейшего исследования, можно назвать следующие.

Какое значение для социального изменения имеет нынешняя тенденция Среднего города все больше подчинять свою жизнь денежным соображениям? Где тайная жизнь такого меркантильного сообщества увеличивает и уменьшает готовность соответствовать требованиям изменяющейся культурной среды?

Как перенос акцента на настоящее и будущее, коему способствуют такие новые изобретения, как автомобиль, и заметное распространение образования и института кредита, делает ситуацию благоприятной или неблагоприятной для конкретных видов изменения?

Какое значение для социального приспособления имеет возросшая роль молодежи с ее большей приспособляемостью?

При каких условиях изменение в одном секторе привычных реакций индивида на мир может влиять на его сопротивляемость или восприимчивость к конкретным изменениям в других секторах?

В каких точках изменение соотносительного статуса мужчин и женщин будет вероятнее всего обусловливать приспособление Среднего города к новым институциональным привычкам, наваливающимся на него со всех сторон?

Какие типы эмоциональной приспособленности и неприспособленности вероятнее всего возникают вследствие ограничений, насаждаемых стандартами, принятыми в разных группах Среднего города? Например, каким образом факт принадлежности к деловому или рабочему классу подчиняет индивидов разным ограничениям в выполнении одних и тех же видов жизненной деятельности?

Можно ли яснее определить, какие виды культурных черт обычно переходят от делового класса к рабочему, а какие проделывают путешествие в обратном направлении? И какие специфические факторы могут ускорять или сдерживать распространение той или иной черты в конкретном сообществе?

Начиная время от времени неохотно сознавать расхождения в своей институциональной системе, Средний город часто был склонен избегать «что-то делать» с этими «социальными проблемами» «скверных времен», «молодого поколения», «коррумпированной политики», «жилья», «уличного движения» и т. д., возлагая вину на «природу вещей» или на своеволие индивидов. Когда «проблема» становилась настолько невыносимой, что сообщество чувствовало себя вынужденным искать и применять какое-нибудь «лекарство», последнее обычно сводилось к логическому перенесению старых категорий на новую ситуацию, эмоциональной защите прежней ситуации путем возобновленного настаивания на традиционных вербальных и иных символах или более строгому насаждению и дальнейшему усложнению существующих институциональных средств: так, на трудности в деловом мире отвечают усложнением финансовых механизмов и попытками применить к корпоративной деятельности привычную индивидуалистическую этику; на рост преступности — развитием полицейской и судебной систем или двукратным увеличением наказания; на политическую коррупцию — возвращением к изучению Конституции во всех школах, общенациональными ораторскими состязаниями и вытаскиванием большего числа людей на выборы; на равнодушие к церкви — образованием большего числа церковных организаций. Все вышеизложенное указывает на возможную пользу более основательной процедуры, которая заключала бы в себе анализ и переоценку самих институтов как таковых.

 

Приложение: примечание о методе

 

Для Среднего города первым признаком того, что его исследуют, стало состоявшееся без лишнего шума открытие офиса в одном из местных зданий группой людей, приехавших сюда «изучать рост города». Авторы отчета и мисс Флорной, штатный секретарь, жили в Среднем городе с января 1924 г. по июнь 1925 г., мисс Дэвис — в течение года, а д-р Уильямс — в течение пяти месяцев.

С самого начала у нас не было никаких жестких программ; мы сошлись на шести основных видах жизненной деятельности, под углом зрения которых следует изучать Средний город, и исследование началось с попытки как можно более беспристрастного наблюдения того, что люди делают, осуществляя эти виды деятельности, и тенденций изменения, представляемых этими процессами за последние 35 лет. Такая процедура предполагала некоторую потерю времени, однако выигрывала в гибкости и, как мы надеялись, в объективности; когда позже разрабатывались программы интервью и опросные листы, мы исходили уже из конкретного поведения, которое наблюдали в городе.

По мере того как исследование шло вперед, его рамки были сужены, и мы сосредоточились на 1890 и 1924 годах, отказавшись от детального изучения годов, находящихся в промежутке между ними. Целью здесь было не выявление контрастов, а достижение более ясного понимания того, как прошлое поведение определяет нынешнее поведение. Кроме того, оказалось, что, сколь бы ни был Средний город однородным в расовом и во многих других отношениях, даже осуществление его основных видов деятельности невозможно было описать в терминах города как единого целого. Предпринимались всевозможные попытки определить разные группы внутри города, и в конце концов было решено (как указывается в главе IV, особенно в примечаниях 6 и 7), что дифференциация на деловой класс и рабочий класс представляла бы факты наиболее адекватно. Соответственно, исследование еще более сузилось в работе с данными за счет сосредоточения на деловой и рабочей классовых группах. Результат не является завершенной структурной картиной города, но, на наш взгляд, он указывает на принципиальные характеристики данной культуры, главные точки расхождения внутри города и важнейшие области движения. Вместе с тем, когда о Среднем городе или о какой-то группе внутри города в тексте говорится так, как если бы они были в мышлении или поведении единым целом, следует помнить, что эта маскировка индивида за группой — не более чем стенографический символ.

Однако даже таким образом ограниченное исследование никак не могло претендовать на полноту; отбор данных неизбежно был в той или иной степени субъективным. В целом, критерий отбора заключался в том, что институты изучались не сами по себе, но всегда в соотнесении с теми видами жизненной деятельности, которым они служили. Таким образом, многие детали, которые представляли бы огромнейший интерес, если бы в центре внимания находилась работа данного института, становились для нас менее значимыми.

В исследовании использовались следующие методы:

1. Участие в местной жизни. Члены исследовательской группы жили в съемных квартирах или в комнатах частных домов. Они всеми возможными способами участвовали в жизни города, заводя друзей и приобретая местные связи и обязательства, как и любые другие жители Среднего города. Благодаря этому была достигнута значительная мера непринужденности, и они в общении с горожанами не были «как клоп на иголке». Члены исследовательской группы могли в один вечер ужинать с главой крупного промышленного предприятия, а в другой — с профсоюзным лидером или поденщиком. Неделю за неделей они посещали церкви, школьные собрания и учебные занятия, судебные заседания, политические митинги, профсоюзные собрания, ужины в городских клубах, миссионерские проповеди, лекции, ежегодные торжественные мероприятия, карточные партии и т. д. В конце этого периода они имели доступ к некоторой информации, которая с самого начала была им совершенно недоступна. Это постоянное чередование непринужденного участия и наблюдения со стороны представляло трудности, которые не всегда удавалось успешно преодолеть.

Для составления отчетов о посещенных собраниях, равно как о частных интервью и случайных разговорах, использовался следующий метод: во время собрания, службы или разговора по возможности потихоньку делались короткие записи, а затем немедленно составлялся подробный отчет согласно принятой стандартизированной форме. В случаях, когда делать записи по ходу дела не представлялось возможным, отчет составлялся по памяти.

2. Изучение документов. Везде, где было возможно, использовались данные переписи населения, городские и окружные документы, судебные дела, школьные документы, двулетние отчеты и ежегодники штата и т. д.

Были подробно прочитаны полные комплекты двух главных ежедневных газет за 1890 и 1891 гг., а в добавление к ним ежедневная демократическая газета и профсоюзный вестник, пользовавшиеся какое-то время популярностью. В течение полутора лет (пока длилось исследование) полностью, а потом еще в течение года менее подробно прочитывались две ежедневные республиканские газеты и демократический еженедельник; делались соответствующие вырезки. Часто приходилось использовать газеты за 1900, 1910 и другие годы изучаемого временного отрезка.

Были прочитаны протоколы различных организаций, относящихся как к прошлому, так и к нынешнему периоду, а также, в большинстве случаев, еще и протоколы за промежуточные годы. В число этих организаций входили Совет по образованию, миссионерские общества двух ведущих церквей, Пастырская ассоциация, Объединенный клуб клубов, Женский клуб, Библиотечный совет, Гуманитарное общество и другие группы. Было проведено подробное сравнение экзаменационных вопросов 90-х годов и настоящего времени для начальной и средней школы, полные комплекты которых оказались доступны.

Были прочитаны два необычайно подробных дневника, относящихся к периоду 1886-1900 гг.: один из них принадлежал крупному торговцу и видному протестантскому церковному деятелю, другой — молодому пекарю-католику. Эти и различные другие дневники, а также «подшивки» вырезок, программок, писем, клубных объявлений и т. д., подкрепленные личными воспоминаниями граждан почтенного возраста, помогли обеспечить для раннего периода некий частичный эквивалент сегодняшних неформальных межличностных контактов и досужих разговоров.

Везде, где было возможно, использовались истории штата, округа и города, городские справочники, карты, «рекламные проспекты», публикации Торговой палаты, школьные ежегодники, отчеты о состоянии здоровья в городе, другие официальные отчеты и т. д.

3. Сбор статистических данных. В некоторых случаях, когда не было никакого статистического материала, имелась возможность собрать данные из источников в самом городе, в столице штата и из самостоятельных подсчетов членов исследовательской группы. Сюда входили количественные сведения о зарплатах, продолжительности найма, несчастных случаях на производстве, близости места жительства к месту работы, служебном продвижении, членстве в клубах, членстве в церквях, их посещаемости и пожертвованиях прихожан, пользовании библиотеками, тиражах периодических изданий, посещаемости кинотеатров, владении и пользовании автомобилями и т. д.

4. Интервью. Они варьировали во всем диапазоне от самых случайных разговоров с трамвайными кондукторами, дворниками, парикмахерами или людьми, оказавшимися рядом во время публичного ужина или собрания клуба, до тщательно спланированных интервью с индивидами, наиболее подходящими для получения информации о тех или иных сторонах городской жизни. Среди последних были, например, подробные интервью с шестью ведущими протестантскими священниками и с секретарями YMCA и YWCA, длившиеся по четыре часа каждое и охватывающие широкий круг вопросов, относящихся к внутренним сторонам жизни их организаций и личным проблемам, с которыми они сталкиваются в Среднем городе как религиозные работники. Такой опрос, становившийся возможным после многомесячного близкого знакомства с этими людьми, обеспечивал, на наш взгляд, почти полную искренность в ответах.

По ходу исследования показалось желательным проверить в отдельных семьях некоторые гипотезы касательно тенденций, наблюдаемых в поведении сообщества. Соответственно, на основе этих наблюдаемых характеристик были разработаны программы, после чего были проинтервьюированы 124 семьи, явно относящиеся к рабочему классу, и 40 семей, явно принадлежащих к деловому классу. При отборе семей соблюдались следующие требования: они должны были быть коренными белыми американцами и жить в пределах города; оба родителя должны были быть живы и проживать вместе; у них должен был быть ребенок или несколько детей в возрасте от 6 до 18 лет. Интервью во всех случаях проводились с женой, хотя иногда при разговоре присутствовал муж. Во всех случаях, когда удавалось попасть в дом, прежде всего брались сведения о том, кем работает муж и насколько давно; затем, если оказывалось, что в семье нет детей школьного возраста, интервью далее не проводилось. Кроме того, не во всех личных интервью удавалось получить все необходимые данные. Так, среди рабочих семей было 182 семьи, в которых были получены данные о продолжительности работы мужа на его нынешнем месте, 165 семей, в которых была получена информация о том, что муж не работает, в 124 семьях удалось пройти по всему списку вопросов и получить информацию по всем или почти всем из них, и только для 100 семей удалось узнать распределение дохода.

В поисках рабочих семей мы опирались на адреса всех цеховых рабочих, взятые из платежных ведомостей трех ведущих заводов, расположенных в трех разных частях города и относящихся к трем разным репрезентативным типам стекольной и металлургической промышленности. Мы следили за тем, чтобы общая сумма семей, проинтервьюированных в какой-то части города, была примерно пропорциональна доле рабочего населения, приходящейся на эту часть города. Интервью с рабочими семьями заранее не назначались. Каждое занимало от 2 до 3 часов, но, несмотря на этот факт, а также на подозрительное отношение к чужакам, которое приходилось преодолевать, трем членам нашей группы, проводившим интервьюирование, удавалось доводить интервью до конца более чем в четырех из пяти случаев, в которых жена оказывалась дома и семья содержала детей соответствующего возраста. За исключением девяти, все интервью проводились днем. Недостатком этого было сокращение доли семей, в которых жена в это время была на работе, и увеличение доли семей более благополучных рабочих, включая мастеров. Этот дефект выборки несколько компенсируется, однако, тем фактом, что местная промышленность в период проведения интервью находилась в упадке (из-за чего число женщин, занятых в промышленности, уменьшилось), а также тем, что мы брали данные о занятости жены за последние пять лет. Когда имена, взятые из платежных ведомостей, исчерпывались, интервьюеры в некоторых случаях дополняли их с помощью случайного метода, звоня в двери других домов, в которых, по словам только что проинтервьюированной женщины, были дети школьного возраста.

По нашему мнению, эти 124 рабочие семьи являются репрезентативной выборкой тех, кто занят в мануфактурной и механической промышленности, преобладающей в Среднем городе. 100 мужчин-рабочих, о коих были получены данные о доходе, можно классифицировать по родам занятий примерно так: станочники — 26; мастера — 9; формовщики — 7; сортировщики, инспекторы, контролеры — 5; квалифицированные механики — 4; модельщики — 3; инструментальщики — 3; шлифовальщики и полировщики — 3; инженеры — 2; плотники — 2; упаковщики — 2; обжигальщики — 2; сталепрокатчики — 2; паяльщик — 1; электрик — 1; рабочий депо — 1; художник-декоратор в красильне — 1; смешанная группа малоквалифицированных рабочих, включая чернорабочих — 26. Среди остальных 24 рабочих, чьи семьи были подробно проинтервьюированы, были: станочники — 7; мастера — 2; сортировщики — 2; высококвалифицированный механик — 1; инженер — 1; кузнец — 1; и смешанная группа малоквалифицированных рабочих, в т.ч. чернорабочие — 10.

Сорок интервью с членами делового класса не столь репрезентативны для всех уровней деловой группы. С этой группой необходимо было заранее договариваться, и нам приходилось интервьюировать только тех, кто был готов к сотрудничеству. В большинстве случаев интервью длились дольше, чем с представителями рабочего класса. Интервью с представителями обоих классов проводились на последнем этапе полевого исследования. В свете полугодичного проживания в городе, потребностей времени и преобладавшего в исследовании акцента на динамических тенденциях местной жизни, мы посчитали мудрым противопоставить базовой группе семей рабочего класса довольно однородную, хотя и неизбежно небольшую по размеру группу, чьи обычаи в большинстве отношений представляют для остальной части города направление изменения. Сорок мужчин из делового класса, чьи жены были проинтервьюированы, имели следующие профессии: промышленники — 5; инженеры — 4; юристы — 4; розничные торговцы — 4; оптовые торговцы — 2; банкиры — 2; учителя — 2; религиозные работники — 2; врачи — 2; бухгалтеры — 2; менеджер по продажам — 1; коммивояжер — 1; риэлтор — 1; гостиничный менеджер — 1; менеджер в газете — 1; менеджер по коммунальным услугам — 1; банковский кассир — 1; закупщик — 1; писатель — 1; мелкий антрепренер — 1; владелец похоронного бюро — 1. Семьи четырех очень богатых промышленников были сознательно исключены, и, кроме трех богатых семей, проинтервьюированные представляют собой то, что в Среднем городе называют «просто зажиточными, состоятельными людьми». Эти люди определяют политику клубов «Ротари» и «Кивани», масонской ложи и ордена Лосей, Торговой палаты, пресвитерианской и методистской церквей.

Трудности, заключенные в долгих интервью с этими образцовыми домохозяйками, принимали особенно острый характер в случае таких личных вопросов, как, например, по поводу религиозных представлений. Интервьюеры, соответственно, часто подбирались к этим вопросам исподволь, а не задавали их напрямую, как это делалось в других случаях при стандартных условиях; такие вопросы обычно вставлялись в интервью, когда подворачивалась возможность.

Разные типы сведений, полученных с помощью таких интервью, крайне неравноценны. Данная опрошенными женщинами информация о привычках их материнских семей, хотя была конкретной и детальной в тех случаях, когда она использовалась, явно уступает в надежности информации о нынешних обычаях, принятых в их собственных семьях. И, во всяком случае, эти группы слишком малы, чтобы можно было всерьез полагаться на эти данные. Хотя члены нашей исследовательской группы считают, что данные, полученные от этих семей, в большинстве случаев вполне репрезентативны для двух групп Среднего города, на основе этих выборок не выдвигается претензий на то, что «деловой класс» или «рабочий класс» ведет себя так-то и так-то. Цифры, базирующиеся на этих интервью, специально даются в абсолютном выражении, а не в процентах, дабы не создавать ошибочной видимости точности; с этой же целью не указывается вероятная погрешность. Эти цифры приводятся здесь не как окончательное доказательство чего-то, а как значимые, на наш взгляд, показатели поведения в данном сообществе.

5. Анкеты. В дополнение к интервью, кое-где в нашем исследовании использовались анкеты. Анкета о членском составе клубов и их деятельности была разослана в более чем 400 клубов, действовавших на территории города весной 1924 г. Анкета, касающаяся жизни школьного населения, была роздана всем ученикам трех старших классов, посещавшим занятия по английскому языку; сюда входило примерно три четверти школьного населения этих трех лет обучения, всего от 700 до 800 мальчиков и девочек. Анкеты «истинно–ложно», розданные ученикам двух старших лет обучения, изучавшим социальные науки (приблизительно 550 мальчиков и девочек), касались главным образом их точек зрения на некоторые общественные проблемы. Члены исследовательской группы раздавали эти школьные анкеты всем одновременно утром, во время школьных занятий, и на их заполнение уходило примерно 50 минут; они были полностью анонимны; учащихся просили оставлять место для ответа на любой из вопросов пустым, если они не были готовы ответить на него серьезно. Неформальный разговор с несколькими мальчиками и девочками впоследствии подтвердил впечатление членов исследовательской группы, что ответы были по большей части честными.

Ответы, полученные от негров, не были включены в таблицы. В обеих анкетах учащихся просили указать часть города, в которой они жили, а также род занятий своих отцов (без указания названия фирмы или предприятия) и их религиозную принадлежность и политическую приверженность. Таким образом были приблизительно дифференцированы разные подгруппы сообщества.

Поскольку анкеты не использовались для измерения каких-либо общих «установок», расчеты для всех анкет в целом не компилировались, и на предмет надежности или валидности мы их не проверяли. Ответы на отдельные вопросы, представляя всего лишь вербализации, использовались, подобно интервью, не как доказательство чего-то, а только как указание на тенденции.

Использованные списки вопросов для интервью и бланки анкет здесь по просьбе спонсоров исследования не приводятся ради экономии места, равно как и многочисленные таблицы, на которых базируется текст.

 


* Lynd R. S., Lynd H. M. Middletown: A Study in Contemporary American Culture. L.: Constable & Co. Ltd., 1929. P. 3-6, 21-24, 496-509, 511. Перевод В. Г. Николаева.

[1] Goldenweiser A. A. Early Civilization. N. Y.: Knopf, 1919. P. 31.

[2] У. Риверс в книге «Социальная организация» (Rivers W. H. R. Social Organization. N.Y.: Knopf, 1924) выдвигает шестичленную классификацию социальных группировок, идентичную шести названным здесь типам деятельности. Кларк Уисслер предлагает девятичленную схему культуры (Wissler C. Man and Culture. N.Y.: Crowell, 1923. Chs. V, XII). Фредерик Теггарт критикует употребление Уисслером понятия универсального культурного паттерна, но сам скрыто признает некоторые виды деятельности общими для всех людей, где бы они ни жили (Teggart F. J. Theory of History. New Haven: Yale University Press, 1925. P. 171).

[3] Ср. заключительное замечание в книге Риверса «История меланезийского общества» (Rivers W. H. R. The History of Melanesian Society. Cambridge: Cambridge University Press, 1914): «Поскольку настоящее любого общества мы можем надеяться понять лишь через познание его прошлого, такие исторические исследования, образец которых содержится в этой книге, являются необходимыми шагами к построению научной социальной психологии».

[4] «Функция», в принятом здесь смысле, обозначает ту или иную основную жизненную деятельность или нечто, вносящее вклад в выполнение той или иной основной жизненной деятельности.

* Тода — народность в Индии. (Прим. перев.)

[5] Rivers W. H. R. The Todas. N. Y.: Macmillan, 1906. P. 16. См. также р. 38: «Жизни людей в значительной мере посвящены их буйволам… Обычные операции дойки стали религиозным ритуалом, и церемонии религиозного характера сопровождают чуть ли не каждое важное событие в жизни буйволов».

[6] Другие термины, которые можно бы было использовать для различения этих двух групп по их профессиональным занятиям, таковы: люди, деятельность которых связана с вещами, и люди, деятельность которых связана с людьми; люди, работающие руками, и люди, работающие языками; люди, производящие вещи, и люди, продающие или продвигающие вещи и идеи; люди, пользующиеся материальными орудиями, и люди, пользующиеся различными нематериальными институциональными инструментами.

[7] См. таблицу 1, где приводятся основания этого распределения.

Четыре из 29 на каждую сотню, относимые к деловому классу, принадлежат к группе пользователей высококвалифицированными навыками (архитекторы, хирурги, химики и т. д.), которые, хотя и ориентируются в своей деятельности, связанной с зарабатыванием денег, в большей степени на вещи, чем на людей, не включаются здесь в рабочий класс, поскольку все другие их деятельности помещают их в одну группу с деловым классом. Следует постоянно иметь в виду, что термин «деловой класс», в принятом здесь значении, включает этих и других профессиональных работников. Поскольку именно деловые интересы города главенствуют и в основном накладывают свой отпечаток на юриста, химика, архитектора, инженера, учителя и даже, в какой-то степени, на проповедника и врача, такая группировка в целом точно представляет факты.

Пристальное внимание было уделено применимости к задачам настоящего исследования общепринятого трехчастного деления населения на низший, средний и высший классы. Эта схема была, однако, отвергнута, и вот по каким причинам: (1) Поскольку главенствующий характер деятельностей, связанных с жизнеобеспечением, впечатывает в группу образец социальной стратификации, основанный прежде всего на профессиональной деятельности, представлялось желательным использовать термины, выдвигающие на передний план это разделение по роду занятий. (2) При применении к сегодняшнему Среднему городу традиционной трехчленной классификации пришлось бы считать, что в этом городе есть только низший и средний классы; восемь или девять семей можно было бы рассматривать как относящиеся к высшему классу, но эти семьи не образуют отдельной группы, а растворяются в жизни массы делового люда. Греттон, указывая на трудность выделения какой-либо группы в качестве «среднего класса» в сегодняшнем промышленном обществе, определяет его как ту самую группу, которая называется здесь деловым классом: «Средний класс — это та часть сообщества, для которой деньги являются первоочередным условием и первоочередным инструментом жизни… Он… включает торговцев и капиталистических промышленников… [а также] класс профессионалов» (Gretton R. H. The English Middle Class. L.: Bell, 1917. P. 1-13).

[8] Как неоднократно указывалось, человеку свойственно перед лицом новых условий вносить как можно меньше изменений в привычные способы поведения; процесс социального изменения олицетворяется тем фактом, что первый кузов автомобиля «Паккард», представленный промышленникам, имел на приборной доске кнутовище. А. Л. Крёбер, говоря о развитии греческого алфавита, пишет: «Они следовали методу, характерному для изобретения вообще. Они брали существующую систему, сгибали и выпрямляли ее, как могли, а по-настоящему творили лишь тогда, когда им приходилось это делать» (Kroeber A. L. Anthropology. N. Y.: Harcourt, Brace & Co., 1923. P. 272).

В 1890 году в Среднем городе Городской совет запретил богатому гражданину класть перед домом «новомодную бетонную дорожку» и постановил сделать дорожку из кирпича. Так же, отмечает У. А. Томас, сопротивлялись в первое время железному плугу под тем предлогом, что он оскорбляет Бога, отравляет почву и вызывает рост сорняков, а человека, впервые воспользовавшегося зонтиком на улицах Филадельфии, арестовали (Thomas W. I. The Unadjusted Girl. Boston: Little, Brown, 1923.P. 228-231).

 

 
« Пред.   След. »