Главная Каталог статей Полезные ссылки Поиск по сайту Гостевая книга Добавить статью

Главная arrow Лекции arrow Американские школы эмпирической социологии 

Глава 2. Чикагская школа
Рейтинг: / 0
ХудшаяЛучшая 
22.02.2011 г.

Темы:

•  Теория социальной экологии и урбанистика . Роберт Эзра Парк (1864—1944). Традиции позитивистской социологии в теории Парка. Образцы коллективного поведения как предмет социологии. Формирование форм массового поведения и его социобиологическая детерминированность.

•  Глубинный «биотический» уровень социального поведения. Функции конкуренции и ее многообраз­ные формы. Борьба за выживание, конфликт, адаптация, ассимиляция. Четыре стадии любой социальной организации: экологическая (пространственная, физическая, интеракционистская), экономическая, политическая и культурная. Постепенное продвижение к культурной стадии и ограничение биотической стихии. Достижение ступени "соревновательной кооперации" и "согласия".

•  Понятие общества как взаимодействия. Социологическое содержание миграции и ее социально-экологическая роль в формировании экономического уровня общественной структуры. Социальный контроль. Социальная маргинальность.

•  Исследование Р.Парка и Э.Берджеса "Город" (1925). Социальная экология Парка—основа эмпирических исследований локальных городских сообществ, осуществленных Э.Берджессом и другими представителями Чикагской школы. « Habitat » и сообщество ( community ). Город как социальная лаборатория. Зонирование. Современные теоретические модели зонирования и урбанистики в целом.

 

 

Литература

Андреева Г.М. Современная буржуазная эмпирическая социология. М., 1965.

Баньковская С.П. Роберт Парк // Современная американская социология. М., 1994.

Баньковская С.П. Инвайронментальная социология. Рига. 1991.

Кон И.С. Позитивизм в социологии. М., 1964.

Николаев В.Г. Классики теоретической социологии ХХ века. М., 2001.

Парк Р. Экология человека. // Теория общества. Под ред. А.Ф.Филиппова. М., 1999.

Парк Р. Город как социальная лаборатория // Рабочие тетради по теории и истории социологии. М ., 1992. Вып . 1.

Converse J.M. Survey research in the United States: roots and emergence, 1890-1960, Berkley, 1987.

The Chicago School: the critical assessment, 4 vols. Ed. By R.Plummer, London, 1997.

Park R. and Burgess E. The city. Suggestions for investigation of human behavior in the urban environment. Chicago. 1967.

Platt J. A history of sociological research methods in America, 1920-1960, Cambridge University Press, 1996.

The tradition of the Chicago School of sociology / Ed. By L.Tomasi. London, 1998.

 

Парк ( Park ) Роберт Эзра (1864-1944) — американский социолог, один из основателей и признанный лидер Чикагской школы, создатель классического социально-экологического подхода в изучении общества. Работал в Чикагском университете (1913-1933, с 1914 г. — профессор) и в университете Фиск в Нэшвилле, шт. Теннесси (1936-1944). В 1921 г. опубликовал совместно с Бёрджессом «Введение в науку социологии» — учебник, сыгравший огромную роль в развитии социологического образования в США. Основными темами работ Парка (а это, как правило, небольшие по размеру очерки) были природа человеческого общества (в т. ч. современного), город как среда человеческого существования, миграции и их последствия для социальных процессов, расовые и межнациональные отношения, культурная маргинальность, природа СМИ и их роль в современном обществе, массовое поведение и т. д. Основные работы Парка вошли в состав 3-томного собрания его сочинений: «Раса и культура» (1950), «Человеческие сообщества. Город в человеческой экологии» (1952) и «Общество, коллективное поведение, новости и общественное мнение, социология и современное общество» (1955).

 

Эрнст БЁРДЖЕСС

РОСТ ГОРОДА: ВВЕДЕНИЕ В ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ПРОЕКТ *

 

Выдающимся фактом современного общества является рост больших городов. Нигде необычайные изменения, вызванные в нашей социальной жизни машинной промышленностью, не проявили себя так очевидно, как в городах. В США переход от сельской к городской цивилизации, хотя и начался позже, чем в Европе, происходил если не быстрее и всеохватнее, то уж, во всяком случае, более логично в своих наиболее характерных формах.

Все сугубо городские проявления современной жизни — небоскреб, подземка, универмаг, ежедневная газета и социальная работа, — вещи типично американские. Менее бросающиеся в глаза изменения в нашей социальной жизни, те, которые в более грубых их проявлениях именуются «социальными проблемами» — проблемами, которые нас тревожат и выводят из себя, такими, как развод, делинквентность, социальные волнения, — проявляются острее всего в наших крупнейших американских городах. Глубокие «разрушительные» силы, вызвавшие эти изменения, измеряются ростом и экспансией городов. Об этом нам говорит сравнительная статистика Вебер, Бюхера и других ученых.

Эти статистические исследования, хотя имеют дело главным образом с последствиями городского роста, предельно рельефно обнажили отличительные черты городских популяций, в противовес сельским. Преобладание женщин над мужчинами в городах, в отличие от сельской местности, больший процент молодежи и людей среднего возраста, более высокая доля уроженцев других стран, растущая профессиональная неоднородность возрастают с ростом города и кардинально меняют его социальную структуру. Эти различия в составе населения служат показателями всех изменений, происходящих в социальной организации сообщества. На самом деле, эти изменения являются частью роста города и указывают на природу этих процессов роста.

Единственным аспектом роста, который адекватно описали Бюхер и Вебер, был довольно-таки очевидный процесс агрегации городского населения. Почти столь же очевидный процесс — процесс экспансии — был исследован с иной, весьма практической точки зрения группой специалистов, занимавшихся городским планированием, зонированием и региональными обследованиями. Еще более значима по сравнению с растущей плотностью тенденция городского населения становиться избыточным, распространяться вследствие этого на более обширные территории и вовлекать эти территории в более широкую общественную жизнь. В этой статье, следовательно, речь пойдет сначала об экспансии города, а затем о менее известных процессах городского метаболизма и мобильности, тесно связанных с экспансией.

 

Экспансия как физический рост

С точки зрения городского планирования, зонирования и региональных обследований экспансия города рассматривается почти всецело в терминах его физического роста. Транспортные исследования сосредоточились на проблеме развития транспорта в связи с распределением населения по всему городу. Обследования, проводимые Телефонной компанией Белла и другими службами, пытались предсказать направление и скорость роста города, дабы предвидеть будущий спрос на расширение их услуг. В рамках городского планирования размещение парков и бульваров, расширение проезжей части улиц, забота об административном центре города осуществляются в интересах будущего контроля над физическим развитием города.

К этой территориальной экспансии наших крупнейших городов ныне настойчиво привлекают наше внимание План изучения города Нью-Йорка и его окрестностей и создание Чикагской ассоциации регионального планирования, расширившей метропольный район города до радиуса 50 миль и включившей в него 4000 кв. миль территории. В обоих случаях предпринимается попытка измерить экспансию, дабы справиться с изменениями, сопровождающими рост города. В Англии, где больше половины жителей живут в городах с населением 100 тыс. и более человек, К. Б. Фосетт дает такую живописную оценку влияния городской экспансии на социальную организацию:

«В последние десятилетия одной из самых важных и поразительных особенностей роста городских популяций у более развитых народов мира стало появление огромных городских агрегатов, или конурбаций, превосходящих по размеру и численности великие города любой предшествующей эпохи. Обычно они формировались путем одновременного расширения нескольких соседних городков, которые разрастались навстречу друг другу до тех пор, пока практически не сливались в одну непрерывную городскую территорию. Каждая такая конурбация, вместе с тем, имеет в своих пределах множество центров более плотного городского роста, большинство из которых представляют собой центральные районы тех разных городов, из которых она образовалась. Эти участки большей плотности соединяются менее плотно урбанизированными районами, которые поначалу были пригородами этих городов. Последние все еще, как правило, застраиваются довольно несистематически и часто содержат много открытых пространств.

Эти большие скопления городских обитателей — новая особенность в расселении человека по поверхности планеты. На сегодняшний день имеется от 30 до 40 таких агрегатов, каждый из которых содержит более миллиона человек, тогда как еще столетие назад, если не учитывать крупные центры скопления населения на водных артериях Китая, их было от силы два или три. Такие скопления людей имеют огромную географическую и социальную значимость; они порождают новые проблемы в организации жизни и благосостоянии их жителей, а также в их различных видах деятельности. Немногие из них развили социальное сознание, сопоставимое с их величием, и полностью осознали себя как группировки людей, имеющих много общих интересов, чувств и мыслей» .

В Европе и Америке тенденция большого города к расширению нашла отражение в понятии «метрополис»; такого рода ареал выходит далеко за политические границы города, а в случае Нью-Йорка и Чикаго даже за пределы штата. Метрополис можно определить как ареал, включающий городскую территорию, обладающую свойством физической смежности, однако ныне он все больше определяется транспортными средствами, позволяющими деловому человеку жить в пригороде Чикаго, а работать в деловом центре, а его жене — совершать покупки в магазине Маршалла Филда и посещать представления гран-опера в Концертном зале.

 

Экспансия как процесс

Изучением экспансии как процесса еще никто не занимался, хотя материалы для такого исследования и обнаружения разных аспектов этого процесса содержатся в городском планировании, зонировании и региональных обследованиях. Типичные процессы экспансии города, наверное, лучше всего изобразить с помощью ряда концентрических кругов, которые можно пронумеровать, дабы обозначить как последовательно идущие зоны городского расширения, так и типы районов, дифференцирующихся в процессе экспансии.

 

Рис. 1.

РОСТ ГОРОДА.

 

На этом рисунке представлена идеальная конструкция свойственных маленькому или большому городу тенденций к радиальному расширению из центрального делового района (на карте он помечен цифрой I ). Центральную часть города обычно окружает переходная, или транзитная, зона, в которую проникают бизнес и легкая промышленность ( II ). Третью зону ( III ) населяют промышленные рабочие, бежавшие из зоны запустения ( II ), но желающие жить поближе к месту своей работы. За пределами этой зоны находится «спальная зона» ( IV ), образуемая комфортабельными многоквартирными домами или закрытыми районами частных домов, принадлежащих отдельным семьям. Еще дальше, за пределами самого города, располагается зона пригородов и городов-спутников, находящихся в получасе-часе езды от центрального делового района.

Рисунок ясно показывает основной факт экспансии, а именно, тенденцию каждой внутренней зоны расширять свою территорию путем проникновения в следующую внешнюю зону. Этот аспект экспансии можно назвать сукцессией , или последовательностью ; данный процесс был подробно изучен в экологии растений. Если эту схему применить к Чикаго, то все четыре указанные зоны были некогда заключены в пределах внутренней зоны, ставшей ныне деловым районом. Нынешняя зона запустения много лет назад не была зоной, в границах которой сегодня селятся вольнонаемные рабочие; в памяти тысяч жителей Чикаго еще живы воспоминания о том, как в этом районе находились особняки «лучших семей». Вряд ли необходимо добавлять, что ни Чикаго, ни какой-либо другой город не вписываются в полной мере в эту идеальную схему. Она усложняется такими факторами, как прибрежная полоса озера, река Чикаго, железнодорожные линии, исторические факторы размещения промышленности, относительная степень сопротивления сообществ внешним вторжениям и т. д.

Помимо расширения и последовательности, общий процесс экспансии в городском росте заключает в себе антагонистические, но вместе с тем взаимно дополняющие друг друга процессы концентрации и децентрализации. Во всех городах имеется естественная тенденция к схождению линий внутренних и внешних транспортных перевозок в центральном деловом районе. В центре каждого крупного города мы ожидаем найти большие универмаги, высотные офисные здания, железнодорожные станции, большие гостиницы, театры, музей изобразительных искусств и городской концертный зал. Вполне естественно и почти неизбежно экономическая, культурная и политическая жизнь оказываются сосредоточены именно здесь. Связь централизации с другими процессами городской жизни можно приблизительно измерить тем фактом, что «Большую Петлю» (центральный деловой район Чикаго) ежедневно посещают более полумиллиона людей. В последнее время в лежащих за пределами города зонах выросли подчиненные деловые центры. Эти «центры-спутники», видимо, представляют собой вовсе не «долгожданное» возрождение прилегающих окрестностей, а скорее вовлечение нескольких локальных сообществ в более широкое экономическое единство. Вчерашний Чикаго, бывший скоплением сельских поселков и иммигрантских колоний, переживает процесс реорганизации и превращения в централизованную децентрализованную систему локальных сообществ, срастающихся в подчиненные деловые районы, над которыми зримо или незримо господствует центральный деловой район. Действительные процессы того, что можно было бы назвать централизованной децентрализацией, изучаются в настоящее время на примере развития торговых сетей, которые служат лишь одной из иллюстраций изменения, происходящего в самих основаниях городской организации .

Экспансия, как мы уже увидели, связана с физическим ростом города и расширением технических служб, которые сделали городскую жизнь не только сносной, но и удобной, даже приятной. Некоторые из этих основополагающих потребностей городской жизни возможны лишь благодаря колоссальному развитию коммунального существования. Три миллиона людей, живущих в Чикаго, зависят от единой системы водоснабжения, одной гигантской газовой компании и одной огромной электростанции. Между тем, как и большинство других аспектов нашей коммунальной городской жизни, это экономическое сотрудничество представляет собой пример кооперации, в которой нет и доли того «духа сотрудничества», который в ней обычно предполагают. Крупные муниципальные службы являются частью механизации жизни в больших городах и почти или вовсе не имеют значения для социальной организации.

Тем не менее процессы экспансии, и особенно ее темпы, можно изучать не только в физическом росте и развитии бизнеса, но и в вытекающих из них изменениях в социальной организации и личностных типах. Насколько рост города в его физическом и техническом аспектах сопровождается естественной, но адекватной перестройкой в социальной организации? Какой темп экспансии является для города нормальным, т. е. таким, за которым могли бы успешно поспевать управляемые изменения в социальной организации?

 

Социальная организация и дезорганизация как процессы метаболизма

На эти вопросы, пожалуй, легче всего ответить, если мыслить городской рост как результат организации и дезорганизации, аналогичных анаболическим и катаболическим процессам в метаболизме живого тела. Каким образом индивиды инкорпорируются в жизнь города? Благодаря какому процессу человек становится органической частью своего общества? Естественный процесс усвоения культуры начинается с рождения. Человек рождается в семье, уже приспособленной к социальной среде — в данном случае к современному городу. В качестве естественного прироста населения, наиболее благоприятного для ассимиляции, можно, следовательно, принять преобладание рождаемости над смертностью. Но является ли это нормой для роста города? Определенно, современные города повышали и повышают численность своего населения с гораздо более высокой скоростью. Между тем, естественный темп прироста можно использовать как мерило для расстройств метаболизма, вызываемых любым избыточным приростом, например, расстройств, которые последовали за великим наплывом негров с Юга в северные города после войны. Аналогичным образом, все города демонстрируют отклонения в половозрастном составе от стандартного населения, каковым является население Швеции, не затронутое в последнее время великими волнами эмиграции или иммиграции. Опять-таки, эти заметные отклонения, как, например, любое значительное преобладание мужчин над женщинами или женщин над мужчинами, искаженные численные пропорции детей или взрослых мужчин и женщин в населении, являются симптомами аномалий в социальном метаболизме.

Обычно процессы дезорганизации и организации могут рассматриваться как взаимно связанные друг с другом и как сообща подталкивающие равновесие социального порядка к цели, неявно или определенно трактуемой в качестве прогрессивной. Поскольку дезорганизация ведет к реорганизации и обеспечивает более эффективное приспособление, дезорганизацию мы должны понимать не как патологический, а как нормальный процесс. Дезорганизация как первый шаг к реорганизации установок и поведения почти неизменно становится уделом человека, только что поселившегося в городе. Расставание с привычным, которое зачастую совпадало для него с моральным, нередко сопровождается мучительным душевным конфликтом и переживанием личной потери. Но, пожалуй, чаще всего такое изменение рано или поздно приносит чувство избавления и стремление к новым ориентирам.

В ходе экспансии города совершается процесс распределения, который просеивает, сортирует и передислоцирует индивидов и группы по разным местам проживания и родам занятий. Возникающая в итоге дифференциация космополитического американского города на ареалы, как правило, подчиняется одному образцу, разве что с любопытными незначительными модификациями. В центральном деловом районе или на примыкающей улице располагается «основной костяк» т. н. «бродяжно-богемного района», многолюдный Риальто бездомного странника со Среднего Запада . В зоне запустения, окружающей центральный деловой квартал, всегда можно обнаружить т. н. «трущобы» и «пустыри» с их опустившимися районами нищеты, деградации и нездоровья, а также преисподними преступления и порока. В пределах зоны разложения есть и районы доходных домов, чистилище «заблудших душ». Неподалеку имеется Латинский квартал, где обитают творческие и мятежные характеры. Кроме того, трущобы до предела набиты иммигрантскими колониями; тут есть и Гетто, и Маленькая Сицилия, и Греческий городок, и Чайнатаун, где старые мировые традиции причудливо сочетаются с американскими адаптациями. Отсюда выклинивается Черный пояс с его свободной и беспорядочной жизнью. Зона запустения, будучи по своей сути ареалом загнивания и стационарного или сокращающегося населения, является в то же время и зоной регенерации, о чем свидетельствуют душеспасительные миссии, благотворительные учреждения, колонии художников, радикальные центры — все как на подбор одержимые видением нового и лучшего мира.

Следующая зона тоже населена в основном промышленными рабочими и работниками магазинов, но квалифицированными и добившимися успеха. Это ареал второго иммигрантского заселения; обычно здесь селятся иммигранты второго поколения. Это регион бегства из трущобы, Deutschland честолюбивой еврейской семьи из Гетто. Ведь Deutschland (буквально «Германия») — это название, данное наполовину из зависти, наполовину в насмешку району вне Гетто, где удачливые соседи подражают внешним стандартам жизни немецких евреев. Однако сам обитатель этого ареала, в свою очередь, смотрит с надеждой на внешнюю «Обетованную землю», ее меблированные комнаты в гостиницах или доходных домах, ее «центры-спутники» и районы «неоновых вывесок».

Эта дифференциация на естественные экономические и культурные группировки придает городу его форму и характер. Ведь сегрегация предлагает группе, а тем самым и индивидам, эту группу составляющим, место и роль в целостной организации городской жизни. Сегрегация ограничивает развитие в одних направлениях, но освобождает ему дорогу в других. Эти ареалы тяготеют к акцентировке определенных черт, привлечению и развитию своего особого типа индивидов и, тем самым, к углублению дифференциации.

Разделение труда в городе иллюстрирует точно так же дезорганизацию, реорганизацию и возрастающую дифференциацию. Иммигрант, приехавший из сельских сообществ Европы и Америки, редко привозит с собой экономический навык, имеющий хоть сколь-нибудь весомую ценность в нашей промышленной, коммерческой или профессиональной жизни. Однако произошел любопытный профессиональный отбор на основе национальности, в результате которого у нас есть теперь ирландские полисмены, греческие кафе-мороженое, китайские прачечные, негры-носильщики и бельгийские привратники. Этот отбор можно объяснить скорее расовым темпераментом или обстоятельствами, нежели экономическими традициями миров, в которых эти иммигранты жили раньше.

Тот факт, что миллион индивидов в Чикаго (996589) успешно работал в 509 официально зарегистрированных родах занятий, а 1000 мужчин и женщин, чьи имена вошли в справочник Who ' s Who , представляли 116 разных профессий, дает некоторое представление о том, как в городе мельчайшая дифференциация профессий «анализирует и просеивает население, разделяя и классифицируя разнородные элементы» . Эти цифры позволяют также представить сложность и запутанность современного промышленного механизма и тонкую сегрегацию и обособление разделившихся экономических групп. С этим экономическим разделением труда тесно связано соответствующее разделение на социальные классы и на культурные и рекреационные группы. Среди этой множественности групп с их различающимися образцами жизни человек находит конгениальный ему социальный мир и — что совершенно неосуществимо в узких границах деревни — может двигаться и жить в абсолютно раздельных и, возможно, даже конфликтующих друг с другом мирах. Личностная дезорганизация может быть всего лишь неудачей в гармонизации канонов поведения двух различных групп.

Если феномены экспансии и метаболизма показывают, что умеренная степень дезорганизации может способствовать и действительно способствует социальной организации, то также они показывают и то, что быстрая городская экспансия сопровождается необычайным ростом заболеваемости, преступности, порока, умопомешательства и самоубийств, а все это примерные показатели социальной дезорганизации. Но каковы показатели причин — в отличие от показателей следствий — расстроенного социального метаболизма города? В качестве критерия уже было предложено взять превышение действительного прироста населения над естественным. Значимость этого прироста заключается в том, что в крупный городской центр вроде Нью-Йорка или Чикаго ежегодно прибывают десятки тысяч иммигрантов. Их проникновение в город обладает эффектом приливной волны, накрывающей сначала иммигрантские колонии и порты прибытия, выталкивающей тысячи их обитателей в следующую зону — и так далее, вплоть до того момента, пока инерционная сила волны не достигнет самой последней городской зоны. Совокупным эффектом становится ускорение экспансии, ускорение развития промышленности и ускорение процесса «захламления и обветшания» в зоне запустения ( II ). Эти внутренние движения населения становятся все более важными для исследования. Какое движение происходит в городе, и как можно измерить это движение? Классифицировать движение в городе, конечно, легче, чем его измерить. Есть переезд с одного места жительства на другое, изменение рода занятий, текучесть рабочей силы, движение на работу и с работы, движение ради отдыха и приключений. Это подводит к вопросу: какой аспект движения важен для изучения изменений в городской жизни? Ответ на этот вопрос непосредственно ведет к проведению важного различия между движением и мобильностью.

 

Мобильность как пульс сообщества

Само по себе движение не является свидетельством изменения или роста. На самом деле, движение может быть фиксированным и неизменным порядком перемещения, призванным контролировать постоянную ситуацию, например, в случае рутинного движения. Движение, значимое для общества, предполагает изменение движений в ответ на новый стимул или ситуацию. Изменение движения этого рода называется мобильностью . Движение, имеющее рутинный характер, находит свое типичное выражение в работе. Изменение движения, или мобильность, выражается характерным образом в рискованном приключении. Большой город — с его «неоновыми вывесками», торговыми центрами, где торгуют новинками и устраивают дешевые распродажи, дворцами увеселений, подпольным миром порока и преступности, рисками и страхованием жизни и собственности от несчастного случая, кражи и убийства — стал зоной, где до предела возросли дух приключения и опасность, душевный подъем и нервное возбуждение.

Мобильность естественным образом заключает в себе изменение, новый опыт, стимуляцию. Стимуляция вызывает реагирование человека-персоны на те объекты его внешнего окружения, которые дают выражение его желаниям. Для человека-персоны, как и для физического организма, стимуляция является существенным условием роста. Реакция на стимуляцию сохраняет целостность до тех пор, пока остается согласованной интегральной реакцией всей личности. Когда реакция становится сегментарной , т. е. отделяется от организации личности и не контролируется ею, она стремится стать дезорганизующей или патологической. Именно поэтому стимуляция ради стимуляции, как, например, в неугомонной погоне за наслаждениями, сродни по своей природе пороку.

Мобильность городской жизни со свойственным ей возрастанием числа и интенсивности стимуляций неизбежно сбивает человека с пути и ведет к его деморализации. Ведь существенным элементом общественных нравов и личной нравственности является согласованность — согласованность того типа, какой естествен для социального контроля в первичной группе. Там, где мобильность достигает наивысшего уровня и, следовательно, полностью рушатся первичные механизмы контроля, как, например, в современном городе в зоне запустения, возникают ареалы деморализации, распущенности и порока.

В наших исследованиях города обнаружилось, что ареалы мобильности являются теми самыми районами, где процветают юношеская делинквентность, подростковые банды, преступность, нищета, уходы из семьи, разводы, детская беспризорность, порок.

Эти конкретные ситуации показывают, почему мобильность — вероятно, самый лучший индикатор состояния метаболизма города. Мобильность можно рассматривать как «пульс сообщества», причем не просто в метафорическом смысле. Подобно пульсу человеческого тела, этот процесс является отражением и индикатором всех происходящих в сообществе изменений, и его можно разложить на элементы, поддающиеся количественному выражению.

Элементы, входящие в состав мобильности, можно подразделить на две основные категории: (1) состояние изменчивости человека-персоны и (2) число и тип контактов или стимуляций в его внешней среде. Изменчивость городских популяций изменяется вместе с половозрастным составом, а также со степенью оторванности персоны от семьи и от других групп. Все эти факторы можно выразить количественно. Новые стимуляции, на которые реагирует население, можно измерить через изменение движения или возрастание числа контактов. Статистические данные о движении городского населения могут измерить лишь рутину, но возрастание его со скоростью, превышающей темп роста населения, является измерением мобильности. В 1860 г. в Нью-Йорк-Сити трамваи с конной тягой перевезли около 50 млн. пассажиров; в 1890 г. трамваи с электрической тягой (и немногочисленные сохранившиеся трамваи с конной тягой) перевезли около 500 млн. пассажиров; в 1921 г. надземные, подземные, наземные, электрические и паровозные пригородные транспортные линии перевезли в общей сумме более 2,5 млрд. пассажиров . В Чикаго общее годовое число поездок на душу населения (на наземном и надземном транспорте) составляло: в 1890 г. — 164, в 1900 — 215; в 1910 — 320; в 1921 — 338. Кроме того, среднедушевое число поездок в год на пригородных железнодорожных линиях (на электрической и паровой тяге) за период с 1916 по 1921 г. почти удвоилось, с 23 до 41. Не следует упускать из виду и возросшее пользование автомобилями . Например, число автомобилей в Иллинойсе за период с 1915 по 1923 г. возросло с 131 140 до 833 920 .

Мобильность может быть измерена не только этими изменениями движения, но и возрастанием числа контактов. В то время как рост населения в Чикаго в 1912-1922 гг. составил менее 25 процентов (23,6%), рост количества писем, доставляемых жителям Чикаго, был вдвое выше (49,6% — с 639 084 196 до 1 038 007 854) . В 1912 г. в Нью-Йорке на 100 жителей приходилось 8,8 телефона, а в 1922 — уже 16,9. В Бостоне в 1912 г. на 100 жителей приходилось 10,1 телефона, а спустя десять лет — уже 19,5. За то же десятилетие для Чикаго эти цифры выросли с 12,3 до 21,6 на 100 человек . Но увеличение пользования телефонами, вероятно, даже важнее, чем рост числа телефонных аппаратов. Количество телефонных звонков в Чикаго возросло с 606 131 928 в 1914 г. до 944 010 586 в 1922 г. ; рост составил 55,7%, тогда как население увеличилось только на 13,4%.

Цены на землю, поскольку они отражают движение, дают один из самых чувствительных показателей мобильности. Самые высокие цены на землю в Чикаго находятся в точке наибольшей мобильности в городе — на углу Стейт- и Мэдисон-стрит, в центральном деловом районе Луп («Большая петля»). Подсчеты транспортников показали, что в период пик через юго-западный угол пересечения этих улиц проходят в час 31 000 человек, или 210 000 человек за 16 с половиной часов. На протяжении более десяти лет цены на землю в «Большой петле» удерживались на постоянном уровне, но за это же время выросли вдвое, вчетверо и даже в шесть раз в стратегических секторах «спутниковых деловых центров» , и это точный показатель происшедших изменений. Проведенные нами исследования показывают, что, по всей видимости, изменения в ценах на землю, особенно там, где они коррелируют с изменениями арендной платы, представляют, пожалуй, лучшую количественную меру мобильности и, стало быть, всех тех изменений, которые происходят в ходе экспансии и роста города.

Я попытался в общих чертах представить ту точку зрения и те методы исследования, которые применяет факультет социологии в своих исследованиях роста города, а именно: описать городскую экспансию в терминах расширения, последовательности и концентрации; определить, как экспансия нарушает метаболизм города, когда дезорганизация берет верх над организацией; и, наконец, определить мобильность и предложить ее как поддающийся точной количественной оценке критерий экспансии и метаболизма, который можно бы было почти буквально рассматривать как пульс сообщества. К слову, этот документ мог бы стать введением к любому из пяти-шести исследовательских проектов, которыми занимается в настоящее время наш факультет . Проект, которым занят непосредственно я, представляет собой попытку применить эти методы исследования к поперечному срезу города. Я пытаюсь поместить эту территорию, так сказать, под микроскоп и изучить более детально, ответственно и точно процессы, описанные здесь в самых общих чертах. С этой целью было выбрано еврейское сообщество на западе города. Это сообщество включает т. н. «Гетто», район первого заселения, и Зеленый Дол, или т. н. «Германию», район второго заселения. Этот ареал имеет некоторые очевидные преимущества для такого исследования с точки зрения экспансии, метаболизма и мобильности. Он иллюстрирует тенденцию города к радиальному расширению из делового центра. В настоящее время это относительно гомогенная культурная группа. Зеленый Дол — район, пребывающий в потоке непрерывного изменения, куда все еще прибывает волна мигрантов из Гетто и откуда происходит постоянный отток людей в более желанные районы фешенебельных кварталов. Кроме того, в этом ареале можно изучить, как ожидаемому результату высокого уровня мобильности, а именно социальной и личностной дезорганизации, в немалой степени противодействует эффективная общинная организация еврейского сообщества.

 

Эмори Стивен БОГАРДУС

СОЦИАЛЬНАЯ ДИСТАНЦИЯ В ГОРОДЕ *

 

Несмотря на физическую близость, между жителями города существует социальная дистанция. Всюду в городах недостаток товарищеского чувства и понимания, характеризующий социальную дистанцию, очевиден. Капиталист и профсоюзный активист, осыпая друг друга взаимными обвинениями, проявляют черты социальных дистанций. Богатый землевладелец и люди, проживающие в тесноте и, возможно, антисанитарии его доходных домов, разделены большими социальными дистанциями. Подсобный рабочий и девушка, впервые выходящая в свет, проявляют мало понимания друг друга. Поклон, являющийся городским обычаем, предполагает социальную дистанцию, так как человек редко кланяется равному. Поклон обозначает разницу в статусе и, следовательно, указывает на социальную дистанцию.

Пропасть между детьми, выросшими в городе, и их родителями, между детьми, подпавшими под городское влияние, и их старшими, выросшими и воспитанными в деревне, растет. Существование в городах подростковых банд грабителей, высокого уровня юношеской делинквентности и волн преступности является показателем социальной дистанции. Расовые бунты — прежде всего городской феномен, в котором находит выражение социальная дистанция. Когда крупный город описывают как «самое одинокое место» или как «самое необщительное место в мире», это тоже выражение социальной дистанции.

 

I

 

Для измерения и интерпретации социальной дистанции был разработан перечень, включающий семь типов социальных взаимоотношений, после чего 60 человек, имеющих подготовку и опыт, попросили проранжировать эти типы по степени проявления в них чувства товарищества и понимания, насколько они обычно в каждом из них присутствуют. Эти социальные отношения с другими, расставленные согласно вердикту этих судей в порядке убывания чувства товарищества и понимания, можно представить как готовности: (1) принять в круг близких родственников по браку; (2) иметь в качестве «друзей»; (3) иметь соседями по улице; (4) принять как коллег по профессии в своей стране; (5) принять как граждан своей страны; (6) принять исключительно как гостей своей страны; (7) полностью выдворить из своей страны.

Затем экспериментальным группам коренных американцев, живущих в городах и составляющих в сумме 450 человек, был предложен список важных расовых и языковых групп, проживающих в Соединенных Штатах. Горожан просили, чтобы они, исходя из первых впечатлений, отметили крестиком то из семи социальных отношений, в котором они готовы бы были принять членов каждой расы (начиная с армян и кончая уэльсцами) — причем не лучших или худших представителей, им известных, а в целом, как класс. Если у человека не возникало сразу каких-либо «реакций», никаких пометок не ставилось.

В итоге, например, армяне и другие расы, такие, как негры, китайцы, индусы и турки, лишь немногими из 450 опрошенных были допущены в первые три из семи социальных отношений, приведенных в перечне, многими были помещены в социальные отношения 4-го и 5-го типов, и значительным числом опрошенных — в социальные отношения 6-го и 7-го типов. С другой стороны, такие расы, как англичане, французы, норвежцы и шотландцы, более или менее свободно допускались в каждое из первых пяти социальных отношений, и не нашлось почти никого, кто поместил бы их в социальные отношения 6-го и 7-го типов.

Когда мы смотрим на эти две группировки (которые для удобства можно назвать А и В , в приведенном выше порядке), мы видим, что расы группы В в социальных отношениях с 450 опрошенными горожанами имеют двойную фору по сравнению с расами группы А . Последним дозволены социальные контакты в гораздо меньшем числе социальных отношений, чем расам группы В , и, более того, эти ограниченные социальные отношения сопровождаются значительной социальной дистанцией. Возможности ассимиляции, открытые для группы А , ощутимо ниже, чем для группы В ; вероятность возникновения недопонимания, неприязни и конфликта, соответственно, существенно выше.

Изучение расового происхождения 450 опрошенных городских жителей, чьи первые реакции нами фиксировались, показывает, что лишь немногие из них происходили из группы А , тогда как 85% претендовали на происхождение из группы В ; что почти во всех случаях, когда расовые наследственные связи очевидны, социальные дистанции невелики; и что связи, существующие между наследственной принадлежностью и дистанциями, являются существенными. Там, где расово-наследственные связи отсутствуют, первые реакции обычно сопровождаются большими социальными дистанциями; однако есть довольно много исключений из этого утверждения, и они требуют дальнейшего изучения.

Данные, собираемые в настоящее время у горожан, принадлежащих к иным расам, нежели американская, демонстрируют социально-дистанционные реакции, в принципе аналогичные уже названным, но отличающиеся от них в деталях. Например, если американцы помещают на наибольшую социальную дистанцию турок, то китайцы ставят на большую социальную дистанцию, чем любую другую расу, англичан; так же поступают евреи, поляки и т. д. Почти все считают, что американцы имеют комплекс расового превосходства, и относятся к нему с осуждением.

1. «Будь прокляты эти китайцы душой и телом!» — так на протяжении более чем полувека отзывались о моем невинном народе англичане. Хотя это одна из самых древних и выдающихся христианских наций в мире, она отравила тело и душу китайцев опиумной торговлей. Она продолжает творить это зло с великим упорством. Немыслимо, чтобы сегодня, в наши-то дни, богобоязненная, убежденно христианская нация торговала таким наркотиком! Во всяком человеке я не могу терпеть лицемерия; почему же тогда я должен терпеть его в нации в целом? Приличное общество ставит наркоторговцев вне закона; следовательно, приличная цивилизация должна точно так же ставить вне закона и нации как таковые.

2. Они [белые] боятся неизбежного прогресса рас с темным цветом кожи. Но их предрассудки рождают именно то, с чем они борются. С белой кожей человек может иметь образование, положение в обществе, лучшую работу, более комфортабельный дом. У них больше свободы, чтобы радоваться жизни, не нарываясь постоянно на оскорбления. При наличии свободы им нужна лишь целеустремленность, и тогда для них открываются все двери, которые закрыты для нас.

3. Я сужу о людях не по расе или национальности. Мне важен сам человек; люди нравятся мне или не нравятся в зависимости от того, что я в них нахожу. Но белые люди нравятся мне, пожалуй, меньше всего. Они всегда полны предрассудков и ненависти к другим расам. Они совершенно несправедливы и бесчеловечны, когда дело касается других рас. И что хуже всего, они насаждают свои предрассудки другим.

4. В школе предрассудки не позволили мне закончить последний класс. Когда я голоден, я не могу есть в общественном месте, если хозяином в нем не является кто-то из моего народа. Если я хочу утолить жажду, я не могу пить нигде, кроме как в одном из моих мест, где никому нет никакого дела до того, как я себя веду и как я выгляжу. Ведь на мое лицо смотрят так, будто я из расы прокаженных или гремучих змей.

5. Мы хотим, чтобы к нам относились как к людям, как к гражданам, имеющим гражданские права. Мы ждем наказания, когда совершаем что-то предосудительное, но хотим быть защищены, когда мы правы. Мы хотим свободы в общественных местах. Вот улица, например, принадлежит обществу; и точно так же все общественные места должны быть открыты для каждого.

 

II

 

Чтобы составить более точное представление о том, как меняются расово-дистанционные реакции коренных горожан, был проведен следующий эксперимент (см. таблицу I ); он открывает широкое поле для исследований.

 

ТАБЛИЦА I . ИЗМЕНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНО-ДИСТАНЦИОННЫХ

РЕАКЦИЯХ У 110 ГОРОЖАН-АМЕРИКАНЦЕВ

 

По отношению к следующим расам (примеры)

Более благоприятное

Менее благоприятное

Отсутствие изменений

Армяне

23

9

78

Китайцы

19

10

81

Немцы

6

34

70

Индусы

3

11

96

Японцы

23

19

68

Мексиканцы

15

22

73

Шотландцы

0

0

110

Турки

1

16

93

 

Относительно большие числа в 3-ей колонке показывают, что изменения в первых реакциях происходят медленно — медленнее, чем можно было бы думать. С помощью устных интервью были получены материалы, объясняющие эти изменения. Многочисленные случаи «отсутствия изменений» — результат либо отсутствия расовых контактов и соответствующих переживаний, либо обладания настолько прочными позитивными или негативными установками в отношении разных рас, что привычные реакции прочно прикрепляются ко всем обычным расовым переживаниям. Скорее всего, человек будет обладать такими благоприятными убеждениями относительно собственной расы и такой сильной антипатией по крайней мере к некоторым другим расам, что текущие события никак не будут на них сказываться.

Изменение в сторону «более благоприятной» реакции, которое мы видим в первой колонке, часто оказывается обусловлено приятным опытом личного общения с отдельными представителями соответствующих рас. Если человек прежде имел нейтральную установку, то нескольких таких приятных опытов будет достаточно; но если он имел неблагоприятную установку, то нужно будет много приятных переживаний такого рода для того, чтобы появилось «более благоприятное» мнение.

С другой стороны, например, неприятный опыт общения с единственным армянином быстро изменяет характер первых реакций человека с нейтрального на неблагоприятный. Цифры во второй колонке обычно объясняются одним или несколькими неудачными опытами общения или несколькими негативными отзывами, полученными от других людей. Социально-дистанционные реакции человека меняются в зависимости от неприятного или приятного характера личных переживаний.

 

III

 

Анализ профессионального состава 450 горожан, принимавших участие в эксперименте, показывает, что среди них основательно представлены группы бизнесменов, социальных работников и учителей государственных школ. В целом, бизнесмены демонстрируют по отношению почти ко всем расам более сильные социально-дистанционные реакции, нежели социальные работники. В свою очередь, социальные работники демонстрируют более сильные социально-дистанционные реакции, чем школьные учителя. Нужны еще дополнительные данные, хотя полученные недавно данные по родам занятий не изменили наших прежних выводов. По-видимому, каждому роду занятий сопутствуют особые социально-дистанционные реакции, соответствующие особенностям типичного для него опыта. Бизнесмены вовлечены в «приобретательский и направленный на получение прибыли» род занятий, в отличие от социальной работы и преподавания как «дающих и неприбыльных» родов занятий. Социальные переживания, возникающие на базе первого, реже бывающие благоприятными, чем на базе последних, порождают большие социальные дистанции, нежели последние. Социальные работники общаются прежде всего со взрослыми, тогда как учителя работают с детьми, которые, вероятно, более отзывчивы, и это отчасти объясняет тот факт, что у учителей социально-дистанционные реакции выражены слабее, чем у социальных работников.

 

IV

 

Основная значимость социальной дистанции заключена в ее связи с социальным статусом. Так, японские иммигранты полны желания улучшить свой статус и, как только подворачивается такая возможность, перебираются из «Маленького Токио» в район, занимаемый коренными жителями; но, делая это, они оказываются «не на своем месте». Следовательно, они раздражают людей, желающих сохранения установленного порядка. Тем не менее они более готовы встретить отпор, чем принять низший статус. Дистанция же обычно означает низший статус. Попытки подняться с низших статусных позиций на высшие вызывают преследования и конфликт. При этом возникает вопрос, что выбрать: низший статус и спокойную жизнь (с одной стороны) или признанный статус и конфликт (с другой)?

«Вторжение» — вот ключ к пониманию многих социальных дистанций, существующих в городах между коренными жителями и иммигрантами. Пока расы остаются в своих гетто и «маленьких Италиях», с ним «все в порядке», но как только их члены «вторгаются» в «американские» районы ( neighborhoods ), против них немедленно возникают новые социально-дистанционные реакции. Скорость, с которой осуществляется это вторжение, напрямую связана с ростом социально-дистанционных настроений. Аналогичным образом, различие между культурными формами «вторгшихся» и коренных жителей служит показателем вероятного возникновения социально-дистанционных установок. В той степени, в какой коренной житель чувствует, что его статус становится ниже вследствие вторжения в его район или профессиональную группу иммигрантского люда, в нем разжигаются социально-дистанционные установки.

Социальная дистанция возникает из поддержания социального статуса, т.е. из статус-кво в социальных отношениях. Удерживая других на расстоянии, человек поддерживает свое положение в кругу своих друзей. Потерю почти всего в жизни он переносит легче, чем потерю социального статуса; и отсюда raison d tre поддержания социальных дистанций.

Личный статус обычно происходил от силы, и аналогичным образом социальная дистанция устанавливалась силой, войной, обманом и средствами ненавязчивой пропаганды. Статус групп обычно определялся так же. Более того, любая группа или человек, как правило, борются за сохранение статуса, как только его удается достичь, пусть даже он был приобретен несправедливо. Как правило, они будут бороться за улучшение статуса, хотя, возможно, и не столь прямолинейными средствами. Статус и социальная дистанция ценятся отчасти потому, что за них обычно боролись. Как только статус достигнут, он поддерживается до тех пор, пока кто-нибудь успешно его не оспорит. Но для группы это недостаточно прочное основание, и потому мы находим закрепление статуса и дистанции в законах, процедурах наследования, социально-кастовой системе и нравах, что придает им относительную устойчивость.

Для того, чтобы «преуспеть», житель большого города обычно должен стать «агрессивным», но агрессивность со стороны одного человека или группы часто оказывается посягательством на статус других людей или групп. Поэтому социально-дистанционные реакции сохраняют незавершенный характер. В той степени, в какой город наполнен агрессивными личностями, упрямо рвущимися к успеху, социально-дистанционные установки будут удерживаться в активном состоянии — несмотря на тот факт, что физические дистанции по большей части преодолены.

* Burgess E. W. The Growth of the City: An Introduction to a Research Project // Park R. E., Burgess E. W., McKenzie R. D. The City . Chicago: The University of Chicago Press, 1925. P. 47-62. Перевод В. Г. Николаева.

Fawcett C. B. British Conurbation in 1921 // Sociological Review . Vol. XIV (April, 1922). P. 111-112.

См .: Shideler E. H. The Retail Business Organization as an Index of Community Organization ( готовится к изданию ).

Исследование этого культурного ареала городской жизни см. в: Anderson N . The Hobo . Chicago: University of Chicago Press, 1923.

Weber A. F. The Growth of Cities in the Nineteenth Century . N. Y., 1899. P. 442.

Данные взяты в адаптированном виде из книги : Munro W. D. Municipal Government and Administration . Vol. II. N. Y., 1923. P. 377.

Report of the Chicago Subway and Traction Commission . P. 81; Report on a Physical Plan for a Unified Transportation System . P . 391.

Данные собраны автомобильной промышленностью.

Статистические данные отдела почтовых отправлений почтовой службы Чикаго.

Рассчитано по данным Census Estimates for Intercensual Years .

Из статистических данных, предоставленных м-ром Р. Джонсоном, диспетчером телефонных линий (Иллинойское отделение Телефонной компании Белла).

За период 1912-1923 гг. цены на землю (за кв. фут) выросли в Бриджпорте с $600 до $1250; в районе Дивижн-Эшленд-Милуоки — с $2000 до $4500; в «Задворках» — с $1000 до $3000; в Инглвуде — с $2500 до $8000; на Уилсон-авеню — с $1000 до $6000; но упали в «Большой петле» с $20000 до $16500.

Nels Anderson, The Slum: An Area of Deterioration in the Growth of the City ; Ernest R. Mowrer, Family Disorganization in Chicago ; Walter C. Reckless, The Natural History of Vice Areas in Chicago ; E. H. Shideler, The Retail Business Organization as an Index of Business Organization ; F. M. Thrasher, One Thousand Boys' Gangs in Chicago; a Study of Their Organization and Habitat ; H. W. Zorbaugh, The Lower North Side; a Study in Community Organization .

* Bogardus E. S. Social distance in the city // Burgess E. W. (ed.) The urban community. Selected papers from The Proceedings of the American Sociological Society, 1925 . Chicago, Ill.: The University of Chicago Press, 1926. P . 48-54. Перевод В. Г. Николаева.

Наш национальный Exclusion Act , ограничивающий возможности проживания на нашей территории для японцев в целом, истолковывается японцами как понижающий их статус в глазах мира. Они ставятся на б о льшую социальную дистанцию по сравнению с европейскими расами, а потому чувствуют себя — как и мы бы себя чувствовали, оказавшись на их месте, — находящимися на низшем уровне. Такое увеличение социальной дистанции законодательными средствами истолковывается как понижение в статусе, а это нечто невыносимое для народа, полного достоинства.

 

 
« Пред.   След. »