Христиане, в отличие от атеистов, знают, что гордость по своей сути греховна. Она опасна тем, что имеет вид непомерно высокого самомнения и может придавать неверную направленность индивидуальным силам, толкать человека на путь дерзкого пренебрежения религиозными и светскими авторитетами.

В христианской традиции гордость (гордыня) рассматривается как противоположность добродетели смирения. Гордыне сопутствует состояние самообмана, заставляющее человека ложно истолковывать и публично демонстрировать превратно понимаемое представление о собственном достоинстве. Поэтому для гордеца, пребывающего во мраке самообособления, недоступно такое состояние души и духа, как мудрость.

Грех гордыни может иметь вид противопоставления себя не только людям, но и Богу. Однако, любые богоборческие притязания выглядят при этом как безумные предприятия, не имеющие оправданий. Понимание этого присутствует уже в языческих религиях, где позиции титанической, прометеевской богоборческой гордыни выглядят как достойные не одобрения, а осуждения. В Ветхом Завете аналогичный феномен представлен в истории Вавилонского столпотворения, вызвавшего гнев Бога.

Библейская традиция характеризует путь, которым движутся гордецы, как ложный и гибельный. И он не может быть иным, поскольку людей в подобных случаях вдохновляет отец лжи - дьявол, главный враг человека, стремящийся отвратить его от Бога и погубить.

Достаточно полное определение гордыни дал Иоанн Лествичник: <Гордыня есть отречение от Бога, демонское изобретение, уничижение человеков, матерь отчуждения, исчадие похвал, признак бесплодия, предшественница умоисступления, причина падучей болезни, источник раздражительности, дверь лицемерия, опора демонов, противление Богу, корень хулы, неведение сострадания, жестокий истязатель, охранительница грехов, бесчеловечный судья. Где совершилось падение, там уже была гордость: Гордыня - это яблоко, сгнившее внутри, а снаружи блистающее красотою: есть крайняя нищета души>.

Печатью гордыни и идущего по ее стопам демонизма отмечены все известные формы философского атеизма. Ее присутствие отчетливо просматривается в ренессансном антропоцентризме, а также в практике секуляризации, охватившей в современном мире практически все культурные ареалы, генетически восходящие к христианству.

К гордыне вплотную примыкает другой грех - дерзость. В ней проявляется склонность человека к трансгрессии, т. е. к деятельным прорывам за пределы общепринятых социокультурных норм.

Дерзость коренным образом отличается от дерзновения. Если дерзновение, как ориентированность духа на возвышенные цели, созидательно, конструктивно, то дерзость деструктивна. Ее проявления чреваты отрицательными последствиями как для самого субъекта, так и для той социокультурной среды, внутри которой она проявляется.

Дерзость может обнаруживать себя как в индивидуальных, так и в массовых проявлениях. Она способна принимать масштабы гигантских социальных авантюр, осуществляемых множеством людей. Однако, пренебрежение онтологией данных Богом законов не проходит бесследно и за попытку освободиться от их власти рано или поздно приходит возмездие.

Характерной разновидностью деструктивной активности является геростратовская дерзость, названная так в связи с преступлением греческого юноши Герострата, который ради того, чтобы прославиться, сжег в 356 г. до Р. Х. архитектурный шедевр, храм Артемиды в Эфесе, считавшийся одним из семи чудес света. Его имя стало нарицательным (см., например, новеллу французского философа и писателя Жана-Поля Сартра <Герострат>).

В ситуациях, подобных геростратовской, преступниками движет непомерное тщеславие, неукротимое желание заставить людей заговорить о себе со смешанными чувствами изумления, негодования и страха. Согласно логике геростратовского сознания, для этого лучше всего подходит какое-нибудь неординарное, небывалое преступление, способное поразить умы современников своей чудовищностью, дерзостью, цинизмом. Грезящаяся при этом возможность молниеносного преодоления дистанции между неизвестностью и славой обретает силу темного искушения, способного в отдельных случаях вывести из равновесия рассудок амбициозного, но творчески бездарного обывателя.

Дерзость может быть привлекательна для духовно незрелого или нравственно несостоятельного человека не только как средство достижения каких-то внешних целей. Она способна притягивать как метафизический акт самопознания, как уникальное средство, постижения предельных жизненных смыслов, не доступных для понимания иным образом. Дерзкого авантюриста может мучить неодолимый соблазн заглянуть за черту запрета, прочерченную Богом, чтобы тем самым прояснить некие значимые для него смыслы. То, что одновременно с расширением пространства заявляемой свободы возрастает и число опасностей, грозящих авантюристу, сообщает его жизнеощущению особую остроту.

Деятельная дерзость привлекательна для него тем, что несет в себе иллюзию полноты самоосуществления, разрушает банальность повседневного существования, вносит эксцентрику и чрезвычайность в тусклую обыденность и тем самым дарит <смертному сердцу> <неизъяснимы наслажденья>.

Когда человеку важно доказать самому себе собственную избранность, непохожесть на обыкновенных, заурядных, пугливых, не склонных к риску людей, страшащихся решительных шагов, закона и наказания, он готов бросить вызов даже Богу, оказаться в ситуации опасной игры у кромки бездны, вблизи смертельной опасности, будоражащей кровь и пьянящей как вино.

Дерзость, как противопоставление себя Богу, обществу, государству, предполагает, что человек считает себя фигурой, равновеликой своим контрагентам. Распространению этой иллюзии собственного непомерного величия в значительной степени способствовал европейский антропоцентризм нового времени, оттеснивший далеко на задний план добродетель христианского смирения, подменивший ее пафосом светской гордыни.

Христианская мысль: Библия и культура. Христианство и социология. Русская религиозная мысль. Христианская антропология. Христианская культурология. Том VII. - СПб.: Издательство <Новое и старое>, 2005. - : с.

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить