Страх - одна из самых сильных человеческих эмоций, непосредственно связанная с инстинктом самосохранения и чувством безопасности. Страх по своей природе адаптивен: происходящие под его воздействием психологические трансформации заставляют человека приспосабливать свое поведение к внешним требованиям. Одновременно поведенческая адаптация нацелена на то, чтобы погасить эмоцию страха и вернуть психику в исходное, уравновешенное состояние. По сравнению с другими эмоциями, страх способен оказывать наиболее сильное сдерживающее воздействие на человеческое поведение. Он делает человека невосприимчивым ко многим соблазнам и искушениям, в том числе к искушению вседозволенностью.

Религиозный страх

В древнем языческом мире страх перед богами служил главным средством, с помощью которого поддерживался общественный порядок. Роль законов выполняла магия с мистериальными действиями, прорицаниями оракулов и жрецов, позволявшими спеленать страхом склонности людей к диким порывам и произволу.

В Священном Писании страх Божьего гнева становится одной из центральных категорий, обозначающих природу отношения людей к Богу. Способность Бога порождать страх воспринимается людьми как Его неотъемлемый атрибут. Но этот страх не деструктивен; он не унижает, не растаптывает человеческого достоинства. Напротив, страх Господень конструктивен: он выступает как начало мудрости человеческой, поскольку предостерегает людей от завышенных самооценок, обеспечивает правильное понимание отношений между сущим и должным, побуждает к благочестивому поведению, оберегает от соблазнов и искушений.

Страх Божий может сочетаться с бесстрашием перед гнетущей силой греха. Это имел в виду пророк Моисей, когда взывал к духовному мужеству евреев: <И сказал Моисей народу: не бойтесь; Бог пришел, чтобы испытать вас и чтобы страх Его был перед лицом вашим, дабы вы не грешили> (Исх. 11, 9).

Разновидностью религиозного страха является страх перед сатаной и бесами. Представления о бесах (демонах) имеют очень древнее происхождение, уходят своими корнями в архаику анимистических фантазий. Человек всегда был убежден, что в окружающей его природе присутствуют не только светлые и безобидные духи, но и духи темные, опасные, с которыми очень трудно бороться. Это убеждение сохраняется в народном сознании по сей день, заставляя людей не просто страшиться злых сил, но и пребывать в уверенности, будто эти силы не боятся ни крестного знамения, ни молитвы и что отгонять их можно лишь при помощи чертыханий. Подобный взгляд не является христианским и представляет собой атавизм язычества, островок дохристианской архаики, сохраняющийся в современном сознании.

Страх перед законом

Юридический закон, стоящий на страже цивилизованного общежития, амбивалентен. Он призван гасить эмоции страха у законопослушных граждан, обеспечивать их существование в достаточно комфортной атмосфере правовой защищенности и психологической безопасности. Одновременно тот же самый закон со всеми его практическими силовыми атрибутами предназначен будить эмоции страха у тех, кто не склонен проявлять должного законопослушания. Он способен блокировать активность, готовую устремиться в противоправное русло. Здесь главное предназначение эмоции страха - превентивное, предупредительное. Присутствующий в нормах права специальный механизм юридических санк?ций предназначен для того, чтобы заблаговременно включать у гражданина эмоцию превентивного страха и заставлять его заблаговременно откорректировать свое социальное поведение. И хотя юридическая санкция сама по себе еще не наносит удара, она предупреждает: <Если ты понятлив, послушен и готов подчиняться, тебе не грозит наказание; но если ты не таков, то опасайся, ибо справедливое наказание не замедлит последовать>. Таким образом, юридические санкции призваны минимизировать чувство страха у законопослушных граждан и максимизировать его у тех, кто склонен к правонарушениям. В обоих случаях они служат одной задаче - демонстрировать реальную охранительную и карательную силу юридического закона.

Страх перед беззаконием

Если действия государственных механизмов по пробуждению эмоций страха превышают этически оправданную меру целесообразности и принуждение превращается в насилие, тогда страх становится фактором разрушения внутреннего мира личности и ее отношений с внешним миром. Государственная власть, которая не может или не желает подчинить свою деятельность нормам цивилизованного права, превращается в механизм репрессий. Это хорошо показал Ф. Кафка в своем романе <Процесс>, где феномен страха играет роль ключевой психологемы.

Его герой, парализованный страхом перед неведомой силой, угрожающей раздавить его, не способен ни к активному противодействию насилию, ни к отстаиванию своего достоинства, ни к защите своей жизни. Это страх перед монстром преступной государственности, перед гигантским социальным телом современного Левиафана, перед неодолимой силой созданных им обстоятельств, грозящих раздавить личность.

Метафизический страх

Одним из распространенных обозначений метафизического страха служит выражение <арзамасский ужас>, восходящее к индивидуальному религиозному опыту Л. Н. Толстого. Оно обозначает переживание человеком страха перед небытием задолго до собственной физической смерти. В <Записках сумасшедшего> Толстой рассказал, как его герою (он - alter ego автора) понадобилось поехать в Пензенскую губернию, чтобы там выгодно купить продающееся имение. Проезжая через Арзамас, он заночевал там в гостинице. Далее следует описание случившегося. <Заснуть, я чувствовал, не было никакой возможности. Зачем я сюда заехал? Куда я везу себя? От чего, куда я убегаю? Я убегаю от чего-то страшного и не могу убежать. Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я - вот он, я весь тут. Ни пензенское и никакое имение ничего не прибавит и не убавит мне. Я надоел себе. Я несносен, мучителен себе. Я хочу заснуть, забыться - и не могу. Не могу уйти от себя. Я вышел в коридор. Сергей спал на узенькой скамье, скинув руку, но спал сладко и сторож с пятном - спал. Я вышел в коридор, думая уйти от того, что мучило меня. Но оно вышло за мной и омрачило все. Мне также, еще больше страшно было. <Да что это за глупость, - сказал я себе, - чего я тоскую, чего боюсь? <Меня, - неслышно отвечает голос смерти. - Я тут>. Мороз подрал меня по коже. Да, смерти. Она придет, она - вот она, а ее не должно быть. Если бы мне предстояла действительно смерть, я не мог бы испытать того, что я испытал. Тогда бы я боялся. А теперь я не боялся, а видел, чувствовал, что смерть наступает, а вместе с тем чувствовал, что ее не должно быть. Все существо мое чувствовало потребность, право на жизнь и вместе с тем совершающуюся смерть. И это внутреннее раздирание было ужасно. Я попытался стряхнуть этот ужас. Я нашел подсвечник медный со свечой обгоревшей и зажег ее. Красный огонь и размер ее, немного меньше подсвечника, - все говорило то же. Ничего нет в жизни, есть только смерть, а ее не должно быть. Я пробовал думать о том, что занимало меня: о покупке, о жене. Ничего не только веселого не было, но все это стало ничто. Все заслонил ужас за свою погибающую жизнь. Надо заснуть. Я лег было, но только улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска - такая же душевная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно. Кажется, что смерть - страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть слились в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разорвать. Еще пошел посмотреть на спящих, еще раз попытался заснуть: все тот же ужас, - красный, белый, квадратный. Рвется где-то и не разрывается. Мучительно, мучительно, сухо и злобно, ни капли доброты я в себе не чувствовал, а только ровную спокойную злобу на себя и на то, что меня сделало>.

Главной причиной этих переживаний было состояние безверия, в котором Толстой пребывал в этот период своей жизни. И в силу этого он не мог молитвенно призвать Бога себе на помощь. Поэтому он оставался один на один с тьмой, страхом смерти и бесами, которые безжалостно терзали его. Именно бесы в ту злополучную ночь сокрушили его дух, ввергли в состояние <арзамасского ужаса>, заставили почувствовать злобу относительно силы, которая его сотворила.

Немецкий религиозный мыслитель Пауль Тиллих (1886 - 1965) указывает на три основные разновидности тревожащего человека метафизического страха. Это, во-первых, страх судьбы и смерти. Во-вторых, страх пустоты и утраты смысла. В-третьих, страх вины и осуждения.

Тревоги и фобии, сопутствующие жизни каждого человека, имеют свойство накапливаться, углубляться, создавать поле внутренней напряженности и, в итоге, до предела усложнять человеческое существование. Этот процесс становится массовым в критические, переходные эпохи истории - кайросы. В такие периоды, когда разрушаются традиционные нормативно-ценностные системы, а социальные институты перестают выполнять свои цивилизующие функции, действительность приближает человека к пределу его возможностей. Для того, чтобы вырваться из плена фобий, справиться со своими страхами, личность должна предпринять недюжинные духовные усилия и встать на путь обретения собственной идентичности. Этот процесс самоидентификации, в котором очень важную роль играет религиозное сознание, Тиллих назвал <мужеством быть>.

Христианская мысль: Библия и культура. Христианство и социология. Русская религиозная мысль. Христианская антропология. Христианская культурология. Том VII. - СПб.: Издательство <Новое и старое>, 2005. - : с.

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить