В проблемном центре настоящей работы – автобиографическое повествование пастора Ли Джей Рока, лидера церкви Манмин, одной из крупнейших в  Южной Корее. Это книга: Dr. Jaerock Lee «Tasting eternal life before death». Seoul, 1987; (Рус. пер.: Ли Джей Рок. «Откровения о вечной жизни в преддверии смерти». СПб.; Новое и Старое. 2003). Написанная в традиционном для христианской литературы исповедальном жанре и рассказывающая о том, как атеист, пройдя через большие жизненные испытания, стал христианином, а затем пастором, известным на весь мир миссионером, она представляет интерес для ученых разных научных ориентаций, в том числе для  востоковедов, религиоведов и социологов религии.

Содержание этой книги, где автор выступает в роли историка собственной жизни, может быть рассмотрено и проанализировано с позиций биографического метода. Будучи весьма продуктивным аналитическим средством, этот метод несет в себе эвристические резервы, которые пока еще слабо используются в отечественном религиоведении. Этому препятствует немало факторов, один из которых – недостаточная методологическая отрефлексированность биографического метода в современном социологическом и религиоведческом сознании.

2

Прежде, чем говорить о возможностях биографического метода, следует принять во внимание, что социология религии, пользующаяся им, – это в первую очередь социология духовности. Ее главный предмет – не столько человеческая социальность, как таковая, сколько те социальные основания, которые позволяют существовать и развиваться такому системному качеству личности как религиозная духовность. В не меньшей степени социологию занимают те механизмы, посредством которых социальность трансформируется в религиозную духовность.

Необходимо учитывать, что религиозная духовность опирается на два вида оснований – внешние, объективные и внутренние, субъективные. Те и другие выступают, в свою очередь, в двух формах – сакральной, трансцендентной и профанной, посюсторонней. Сакральные основания исследуются теологией, которая вводит исследовательскую мысль в область объективных, трансцендентных предпосылок индивидуальной религиозности. Что же касается социальных оснований духовно-религиозной жизни, то они исследуются целым рядом социогуманитарных дисциплин, в том числе религиоведением,  социологией и психологией религии.

Научная позиция социолога религии предполагает уверенность в том, что индивидуальная религиозность имеет свойство  становиться видимой, обретать отчетливую социальную конфигурацию, материализоваться в неких внешних, социально маркированных  реалиях. И в этом своем виде она поддается наблюдению, описанию, изучению.

Социолога интересует:

·       как те или иные конкретные социальные реалии воздействуют на динамику религиозной жизни разномасштабных человеческих сообществ и отдельной личности;

·       как объективно существующие и циркулирующие в обществе  религиозные идеи становятся достоянием индивидуального духовного опыта, превращаются в религиозные установки, убеждения, верования, реструктурируют мотивационные структуры и обретают способность оказывать направляющее воздействие на  внешнее, социальное поведение личности.

Все это важно для понимания тех познавательных возможностей, которыми биографический метод располагает в пределах проблемного пространства социологии религии.

3

Биографический метод, несмотря на его антропоцентрическую конфигурацию, личностную ориентированность, не исключает исследовательского внимания к объективным социальным детерминантам жизненного мира личности. Для понимания масштабов неординарности истории пастора Ли Джей Рока они особенно важны. В его судьбе причудливо отобразилась судьба южнокорейского протестантизма.

В настоящее время Южная Корея выделяется среди стран Азии такой характерной особенностью как огромное количество христиан, достигающее почти половины от общего числа всех верующих. Вечерний Сеул впечатляет обилием неоновых крестов, увенчивающих крыши христианских храмов и сверкающих над ночной столицей. Это город невероятно больших протестантских церквей, вмещающих во время воскресных богослужений по нескольку тысяч верующих. Так, на богослужения в церкви Йонги Чо собирается до 700 тысяч верующих. Ее главное здание в Сеуле вмещает 5 тысяч  человек. В воскресный день в ней проходит до семи богослужений, и ее внутреннее пространство каждый раз заполняется новыми прихожанами. Другая крупнейшая протестантская церковь Манмин, которую ныне возглавляет пастор Ли Джей Рок, объединяет 80 тысяч прихожан. Подобного количества верующих не знают ни буддистские храмы, ни католические приходы Южной Кореи. Даже в европейских странах и США, где христианство всегда было главной культурообразующей силой, столь большие церкви – редкость.

Проникновению христианства в Корею началось в конце XVIII в. Ему препятствовали многие факторы национально-психологического, этно-конфессионального и политического характера. Не редкостью были прямые гонения тех, кто принял христианство. Периоды антихристианского геноцида иногда растягивались на целые десятилетия, как это было в  1801 – 1813, 1827, 1839 – 1846, 1863 – 1876 гг.

Евангелизационные усилия прибывавших в Корею католических миссионеров наталкивались, как правило, на серьезные препятствия. Это было, прежде всего, категорическое неприятие корейцами чужой, как им казалось, веры. Христианство, западная цивилизация, сами европейцы не вызывали у местного населения ни малейшей симпатии. Единый Бог, которого католики обозначали словом, заимствованным из китайского языка, воспринимался корейцами отстраненно, как некто чужой и далекий. Постоянно возникали ситуации, требовавшие от католических миссионеров недюжинных усилий по преодолению барьера, разделявшего представителей разных цивилизаций.

К концу XIX в. в стране сложилась новая социально-политическая ситуация: корейцы получили свободу вероисповедания, открылись границы для свободного въезда иностранцев. В страну стали прибывать   протестантские миссионеры, среди которых преобладали пресвитериане и методисты. Их усилия оказались более плодотворными, чем усилия посланцев Ватикана. Этому способствовали два основных фактора: во-первых, фактическая легализация христианства и, во-вторых, верно выбранная протестантами-пресвитерианами стратегия миссионерской деятельности. Она заключалась в стремлении с самого начала найти точки соприкосновения между двумя религиозно-культурными мирами – миром древнего восточного язычества и христианским миром. Роль такой общей точки сыграло корейское слово Hananim, служившее в Корее с древних времен обозначением их бога, его национальным именем. Христианские миссионеры стали использовать это имя применительно к библейскому Богу-Отцу.

Чрезвычайно важным фактором стало и то обстоятельство, что протестанты, в отличие от католиков, акцентировавших внимание корейцев на внешне-обрядовой стороне христианства, главное внимание уделили распространению Библии, переведенной на корейский язык. Этому активно способствовали сами корейцы, увидевшие в евангелизационных усилиях христиан разновидность просветительской деятельности. В стране, фактически переживавшей эпоху первоначального просвещения, Библия оказалась для миллионов  людей книгой, по которой они учились читать и писать.

Распространению христианства способствовала и политическая обстановка, существовавшая в Корее. Страна находилась в состоянии колониальной зависимости, и японские власти, оккупировавшие ее, и насильственно насаждавшие синтоизм, видели в христианах своих противников. В этих условиях христианство, чуждое репрессивной практике и несшее в себе идеи утешения и спасения, стало восприниматься корейцами как наиболее привлекательное из всех вероучений. Соприкасающееся с национальными корейскими верованиями  в главном пункте, касающемся имени Бога Hananim, оно постепенно стало восприниматься массами как нечто духовно близкое, родственное. Христианские церкви постепенно превратились в средоточие всего национального – языка, культуры, печатных изданий.

То обстоятельство, что в ХХ в. Южная Корея пережила экономический взлет, многие исследователи объясняют влиянием христианства,  отходом значительной части населения от буддизма, переходом на позиции протестантизма и католицизма. Через христианских миссионеров в Корею устремились потоки научной информации, технических знаний. Ученые, общественные деятели, представители новой корейской интеллигенции и политической элиты являлись в основном христианами.

Если в 1911 г. христиане составляли в Корее 1,5% от всего населения страны, то спустя полвека, в начале 1960-х гг. в Южной Корее их было уже 12,8%. К 1990-м гг.  их число почти удвоилось и достигло 23%. В настоящее время христианами являются около половины жителей Южной Кореи -  45% (34,4% протестантов и 10,6% - католиков.

При объяснения сути происшедшего, разумеется, невозможно не учитывать религиозный компонент. Активная деятельность христианских миссионеров по распространению учения Христа была возвещением Благой Вести о воскресшем Христе-Спасителе и о существующей для всех возможности личного спасения. Это была реализация  призыва Христа: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28, 19).

Христианский выбор, сделанный миллионами корейцев, невозможно было предсказать средствами социальной, политической прогностики. Он не был обусловлен никакими культурно-историческими предпосылками. Между страной классического Востока и христианством, за которым прочно закрепился имидж западной религии, существовало, казалось бы, очень мало точек соприкосновения. И до начала ХХ в. деятельность христианских миссионеров в Корее, как и в других странах Юго-Восточной Азии, не была успешной и не имела сколько-нибудь значительных последствий.

И вот, при наличии всех этих обстоятельств, за несколько десятилетий происходит нечто экстраординарное: по стране прокатывается мощная волна христианизации, сопровождающаяся социальным и экономическим возрождением нации. Трагический, насильственный отрыв Северной Корей посредством вмешательства коммунистических сил, образовавшийся затем контраст между ней и Южной Кореей еще больше подчеркивают качественные различия двух типов массовой духовности и порождаемых ими политических и экономических последствий.

Для Южной Кореи христианство стало главным духовным основанием выхода из состояния моральной, социальной и экономической немощи, в которое ее ввергло господство японской колониальной политики.

Совершенно очевидно, что та конфессиональная «ниша», которая существовала в духовной сфере корейского мира до начала ХХ в. и которую не могли целиком заполнить ни национальные языческие верования, ни  традиционный буддизм, ни импортированные из Китая и Японии конфуцианство и синтоизм, рано или поздно должна была заполниться. И когда страна оказалась перед необходимостью самостоятельно решать великое множество сложнейших духовных и практических проблем, то социально-историческая необходимость в ее выходе из состояния политического небытия совпала с выбором коллективной души корейского народа, чья естественная религиозность, ничем не сковываемая и не сдерживаемая, устремилась в христианское русло.

4

В этот социально-исторический контекст оказались вписаны как судьба пастора Ли Джей Рока, так и созданное им жизнеописание «Откровения о вечной жизни в преддверии смерти». Герой повествования родился в бедной семье. Не успев получить должного образования и прибыльной профессии, он тяжело заболел. В результате жесточайшего отравления огромной дозой спиртного в его организме расстроились все жизненные функции. Он с трудом принимал пищу, оглох, тело его было покрыто ранами и гнойниками. Шли годы, и он постепенно превратился в едва передвигающееся, чуть живое существо, каждодневно страдающее от мучивших его болей и жаждущее смерти. Ни врачи, ни лекарства не помогали, и он дважды пытался свести счеты с жизнью, но каждый раз его спасали. Родная сестра, прихожанка одной из протестантских церквей Сеула, многократно приглашала его посетить церковь, но Ли Джей Рок был атеистом и категорически отказывался. И все же однажды случилось так, что он оказался на воскресном богослужении. Там он впервые в жизни стал молиться. Затем, когда началась общая молитва за больных и страждущих, то лично за него стала молиться диакониса церкви, возложившая руки ему на голову. И тут он испытал дотоле ему совершенно неведомые чувства, смысла которых поначалу не мог понять. То, что с ним произошло в последующие дни, он расценил как истинное чудо: болезни отступили, он стал необыкновенно быстро выздоравливать: «Невероятно! Я не принимал лекарств, мне не делали операцию. Разве возможно такое? Это – чудо! Не было сомнений, что это Бог исцелил меня…»[1]  Чуть ниже он пишет: «Бог, явившийся мне наяву, неверующему и не искавшему Его, был Богом любви. Бог знал, что вера моя будет непоколебима, и что я буду служить Ему верой и правдой. Он знал, что я смогу выполнить все то, что Он накажет мне, и вынесу любые испытания, которые выпадут на мою долю. Господь Бог сжег мои болезни огнем Святого Духа и исцелил мою плоть, когда я стал молиться, придя на христианское собрание».[2]

Далее следовала уже совершенно другая история – история получения теологического образования, христианского служения, создания церкви, в которой Ли Джей Рок стал выполнять обязанности пастора. Пастырство оказалось для него не столько профессией, сколько  призванием в прямом смысле этого слова. Он чувствовал и сознавал, что его на это поприще призвал и поставил Бог.

Все это не поддавалось рассудочному объяснению. Более того, его вообще невозможно рационально объяснить если смотреть на него секулярным взглядом. Однако оно оказывается легко объяснимым для верующего, каковым стал Ли Джей Рок. Необходимость, достаточность и убедительность религиозной, теологической аргументации, глубоко личное свидетельство в пользу того, что его к служению призвал именно Бог и никто другой, имели для него исчерпывающий характер. Он принял это как абсолютно истинную данность и одновременно понял, что его путь к Богу завершился, и началась жизнь в Боге. Вера стала отныне не просто фактом его биографии, но ее внутренней детерминантой.

Исследователь, обращающийся к биографическим сведениям о повседневной жизни пастора Ли Джей Рока, погружающийся в его духовный мир, в эмоциональную сферу, мировоззрение, ментальность, получает возможность увидеть направленность его духовной трансформации. Нельзя не обратить внимания на ту высокую степень чистосердечия и ту глубину самопознания, которые присущи автобиографическому повествованию Ли Джей Рока. Со страниц книги предстает живой, чрезвычайно противоречивый и вместе с тем очень цельный образ незаурядной личности, проходящей через множество тяжелейших жизненных испытаний.

Биография Ли Джей Рока выступает как форма презентации его личности. Из описаний внешних событий его жизни и главных переживаний складывается представление о внутреннем пространстве индивидуального «я», о том, что может быть названо его жизненным миром.

Совершенно очевидно, что само повествование вместе с взятым автором на себя трудом по самоанализу отвечали его глубинным потребностям в самоочищении своего внутреннего «я» и в самоорганизации своего внутреннего опыта. При этом автором двигало не столько стремление к самовыражению, сколько желание передать другим людям часть своего религиозного опыта.

Как некогда  Августин оставил потомкам свою «Исповедь» своеобразный дневник собственного духовного перерождения, историю своего превращения из язычника в христианина, так и Ли Джей Рок идет тем же самым путем, воссоздавая словесный автопортрет своего духовного  «я».  Исповедь корейского пастора вписывается в христианскую литературно-биографическую традицию. И в этом отношении в ней отчетливо проступает то, что ее существенно отличает, например, от «Исповеди» Л. Н. Толстого. Если русский писатель изобразил себя  в роли разрушителя, беспощадно рвущего те связи, которые соединяли его с Христом и христианством, то Ли Джей Рок предстает как человек, налаживающий, выстраивающий эти связи, каждодневно убеждающийся в их необычайной ценности, важности и чудодейственности, в их способности самым удивительным образом преображать его жизнь. Если Толстой рассказывает, как в нем происходило постепенное «отпадение от веры», то Ли Джей Рок изображает процесс своего отпадения от безверия.  Обретя веру, он убеждается, что в его жизнь вошел высокий смысл, сопряженный с сакральными основаниями бытия и его трансцендентными целями.

5

Жизненный мир личности имеет свою структуру, включающую множество подструктур самого разного рода – душевных и духовных, ценностных и нормативных, ментальных и эмоциональных, религиозных и внерелигиозных и т. д.  Каждая из них имеет собственную логику существования, пребывает в динамичных взаимодействиях с другими структурами, а все вместе они составляют внутренне организованную целостность - личностный микрокосм.

Любой биографический текст – это всегда врата в чью-то индивидуальную жизнь. И в этом смысле биографический метод  выполняет важную познавательную функцию. На поприще этого жанра трудились и трудятся специалисты разных направлений - историки, литераторы, психологи, социологи. В русле познавательного интереса, сопутствующего развитию биографического метода, сложился жанр документально-аналитических и художественно-изобразительных биографий выдающихся личностей. Как метод сбора необходимой информации, биографизм предполагает изучения личных документов конкретного человека, а также анализ других источников, содержащих информацию об его личности и жизни.

С развитием социологии биографический метод, имевший давнюю культурно-историческую традицию,  получил дополнительный импульс для своего развития.  Появление в 1920 г. труда У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке» ознаменовало выход социологической мысли на новые методологические рубежи. Взяв за   основу теорию ценностей, его авторы исходили из того, что ценность – это продукт творческих усилий личности, результат взаимодействия индивидуальных представлений и объективной реальности. Однако, данный теоретический посыл, оправданный в пределах секулярного дискурса, оказывается не достаточен в тех случаях, когда речь идет о проблемах социального бытия носителей различных форм религиозной духовности. Полное игнорирование значимости сакральной (объектно-предметной) и  теологической (субъектно-аналитической) составляющих, как это бывает в работах религиоведов-атеистов, можно было бы считать «пережитком прошлого», если бы не способность данного посыла трансформироваться в более гибкую форму академического секуляризма-объективизма.

Между тем, сам материал, из которого складываются жизнеописания людей, обладающих ярко и сильно выраженной религиозной духовностью, в принципе не может быть исчерпывающим образом исследован и объяснен при помощи тех познавательных средств, в основе которых лежат сугубо секулярные мировоззренческие и методологические предпосылки.

В данном случае, когда в центре исследовательского внимания оказывается хотя и типичная, но вместе с тем неординарная духовная метаморфоза атеиста в христианского пастора, образуется целый пласт проблем, которые невозможно удовлетворительно объяснить на языке академического секуляризма. Выходом в такой ситуации могла бы, на наш взгляд, служить теоретическая позиция, обеспечивающая двойной аналитический ракурс в видении объекта анализа. Этот ракурс позволяет увидеть интересующие нас реалии религиозной жизни, с одной стороны, в сугубо рациональном измерении, без привлечения тех объяснительных ресурсов, которыми располагает теология. С другой стороны, он никак не препятствует тому широкому панорамному взгляду на сущее и должное, который присущ христианской теологии и который позволяет ввести в картину социального мира сакральные причины, трансцендентные детерминанты, активно участвующие в судьбе героя и оказавшие определяющее воздействие на всю его жизнь.

В этом, втором случае методологический посыл, использованный У. Томасом и Ф. Знанецким, трансформируется в нечто принципиально новое: основанием жизненных метаморфоз героя оказываются не земные, создаваемые им, а сакральные ценности. Они предстают в качестве силы, конструирующей его духовный мир в соответствии с совершенно особым образцом, содержащимся в Новом Завете. И этот реконструированный или, точнее, выстроенный как бы заново, тип христианской духовности сам становится и ценностью и силой, направляющей практическую, в том числе социальную жизнь героя в русло такой деятельности, о существовании которой он в прошлом даже и не подозревал.

6

Если рассматривать биографические тексты в свете бинарной оппозиции «секулярное – религиозное (христианское)», то обнаруживается следующий типологический ряд:

1.     Биографии, написанные секулярными авторами о секулярных героях.

2.     Тексты, написанные секулярными авторами о христианах.

3.     Биографические тексты, созданные авторами-христианами о героях, не верующих в Бога и потому далеких от религии.

4.     Биографические тексты, написанные христианами о христианах.

Говорить о теологическом компоненте содержания можно только в отношении последних двух категорий текстов. Наиболее полно он представлен, как правило, в текстах четвертой категории. Если же субъектом и объектом биографического текста является один и тот же человек, как это бывает в автобиографическом повествовании, созданном христианином, то в таком тексте религиозно-теологическая составляющая занимает не просто значительное, но доминирующее место. Соответственно, в автобиографии секулярного человека теологическая составляющая полностью отсутствует или, по крайней мере, для самого автора она никак не явлена в его сознании, миропонимании и трактовке жизненных событий.

Автобиография секулярного человека всегда существенно отличается от биографии христианина. Первое и самое важное ее отличие состоит в том, что в ней отсутствует Бог. Он не представлен ни как сила, детерминирующая жизненный путь личности, ни как доминанта, господствующая в ее жизненном мире.

Если это биография, написанная автором с секулярным мышлением, то в ней чаще всего отсутствует внимание к проблемам религиозной жизни, религиозному сознанию, религиозным мотивам, т. е. ко всему тому, что обозначается таким понятием, как вера.

Жизненный мир христианина – полиморфная структура, преподносящая себя внешнему миру посредством многих проявлений эмоционального, душевного, духовного и поведенческого характера. Воссоздание всего этого в виде целостности – процесс чрезвычайно сложный и многотрудный, предполагающий стратегию продвижения через описание жизненного пути – к реконструкции жизненного мира с его верованием, самосознанием, я-концепцией, ценностными ориентациями,  жизненными целями, мотивационными структурами, критериями самоидентификации и т. д.

Для человека, который вырос и сформировался как личность в секулярной среде, а затем в сознательном или даже зрелом возрасте уверовал, это событие становится главным в его духовной, внутренней, а зачастую и внешней, социальной жизни.  Приход к Богу разделяет его жизненный путь на две неравноценные части. При этом первая ее часть начинает выглядеть как подготовительная, вводная, а вторая – как основная, главная. Вера становится смыслообразующей доминантой, организующей всю систему личностных смыслов, придающей смысл даже тому, что до этого его не имело. Для Ли Джей Рока его собственная жизнь, утратившая смысл в период многолетней болезни и предпринимавшего суицидальные попытки, предстала в совершенно ином свете после того, как он уверовал в Бога. Он перешел из состояния духовного небытия в состояние интенсивнейшей религиозной жизни. Неузнаваемо изменилась и его внешняя социальная жизнь, у которой появились все признаки социального успеха, в том числе признание и достаток. То есть с ним произошло приблизительно то же самое, что и с его страной. Парадигма христианского воскрешения из униженного, полурабского состояния, парадигма обретения социальным субъектом христианской идентичности с огромной силой проявила себя как на макросоциальном уровне целой страны, так и на микросоциальном, личностном уровне множества отельных человеческих судеб.

[1] Ли Джей Рок. «Откровения о вечной жизни в преддверии смерти». СПб., 2003. С. 75.

[2] Там же. С. 78.

Статья в кн.: Философия, религия и культура стран Востока. СПбГУ, 2007.

В. А. Бачинин, доктор социологических наук, профессор

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить