1

Возможности рационального, сугубо рассудочного осмысления фактов социально-правовой жизни имеет свои пределы. Существуют такие рубежи в их понимании, на которые позитивистски ориентированная юридическая мысль никогда не сможет выдвинуться в силу неприятия ею сферы метафизических  нормативно-ценностных  абсолютов. Между тем, только метафизика способна побудить исследователя конкретных социально-правовых феноменов воспринять в качестве  когнитивной нормы то, что в них обнаруживается нечто, выходящее за пределы рассудочно-рационального познания и свидетельствующее о присутствии абсолютного и вечного во всем относительном и преходящем.

Эмпирическому и теоретическому правоведению не свойственно прикасаться своим инструментарием к метафизическим первосущностям, подобно тому, как человеку не дано видеть Бога. Но как человеку непозволительно жить, забыв о высших первоначалах мирового бытия, так и теоретическому сознанию непозволительно существовать, открестившись от метафизического мира. Для него гораздо приемлемее путь не самоуверенного рассудочного верхоглядства и плоского схематизма, а признание волнующей таинственности того, что происходит в глубинах социально-правовой жизни общества и человека.

Европейское классическое правоведение всегда с вниманием относилось к метафизической методологии. Причина этого заключалась в следующем: там, где исследователю для построения теоретической модели какого-либо социально-правового явления или процесса  не хватало   уже существующих, готовых к использованию содержательно-структурных, смысловых, ценностных, нормативных и др. объяснительных компонентов, он считал себя вправе прибегнуть к компонентам воображаемым, имеющим метафизическую природу. В содержательные “зазоры” воздвигаемой концептуальной конструкции, будь то система базовых детерминант или семантические своды, венчающие все теоретическое сооружение, вводились  вместо  реальных  содержательных блоков виртуальные блоки, заимствованные автором из других культурных контекстов. Для европейского христианского правоведения роль такого контекста чаще всего играли образы, концепты, идеи, существовавшие в русле библейской и платоновско-аристотелевской традиций.

Метафизическое воображение имело важное значение там, где правоведение обнаруживало ограниченность своих познавательных средств. Когда теоретическое сознание наталкивалось  на непреодолимые методологические препятствия в виде ограниченных возможностей принципа социального детерминизма, когда каузальный вектор явно намеревался устремиться за пределы социальной реальности, но при этом обнаруживалась нехватка подходящих концептуальных средств, на помощь приходило метафизически ориентированное творческое воображение исследователя вместе с его интеллектуальной интуицией.

Характерные особенности метафизического воображения состоят в том, что оно не рефлексивно и далеко не всегда  связано с данными непосредственного созерцания. У него имеются свои цели и особые пути их достижения. Интеллектуальная интуиция, как орган метафизического воображения, позволяет  создавать концептуальные эскизы абсолютных начал и первосущностей социально-правовых реалий, превращать их в краеугольные концептуальные блоки создаваемых теоретических построений. Если позитивистски ориентированное, эмпирическое правоведение с его привязанностью к “точечным”  фактам и  сиюминутным состояниям правовых феноменов напоминает живопись   импрессионистов-пуантилистов, то метафизическое правоведение – это нечто вроде постимпрессионизма,  поскольку она стремится  разглядеть за эмпирическими реалиями их метафизические сущности и пытается прочерчивать общие концептуальные контуры последних при помощи собственных мыслительно-изобразительных средств

Метафизическая методология, использовавшаяся в основном одаренными мыслителями, обладавшими развитым сверхсознанием и утонченной метафизической интуицией, имеет своим основным предметом детерминационные связи правовой реальности с трансцендентно-трансцендентальными мирами. Она ориентирует исследователей на то, чтобы рассматривать право в контексте сверхчуственных первоначал бытия и априорных структур индивидуального духовного опыта.

Метафизика  исходит из того, что, кроме физической реальности, существует еще и реальность сверхфизическая, не досягаемая для чувственного восприятия. В свете ее определений каждый элемент физического, социального и духовного миров, любая форма сущего является одновременно и носителем метафизического содержания. Уже сама способность существовать связывает любую реалию, субъекта, вещь или явление  с метафизической реальностью, поскольку именно от мира высших первоначал, исходных первопричин они получают возможность  быть,  а значит, несмотря на обремененность материальностью, сохранять причастность к трансцендентной реальности, т. е. фактически существовать одновременно в двух мирах – физическом и метафизическом.

Для метафизики важны не начала, а первоначала, не причины, а первопричины,   т. е. причины причин.  Будучи уверенна в том, что начала всех причинно-следственных цепочек находятся за гранью физической реальности и теряются в беспредельности метафизического мира, она заставляет человеческую мысль устремляться туда же, за порог материальности. Для метафизического сверхсознания правовая реальность не исчерпывается ее очевидными и доступными рассудочному пониманию формами; за "кажимостью" для него существует второй, невидимый план, где вершится нечто, более важное и существенное, чем видимое глазами, слышимое ушами, доступное для усилий рассудка. Метафизическое правоведение  стремится постичь диалектику отношений правовой реальности со сверхчувственным миром первосущностей и первопричин. Для этого она не может позволить себе пойти путем мифологии и пытаться объяснять удивительное  через удивительное. Сохраняя удивление, как исходную эмоциональную предпосылку духовного поиска, метафизика ищет свои пути, средства и методы миропонимания. Этот поиск исполнен  глубокого драматизма, поскольку мир сверхфизических первоначал скрыт от человека множеством завес, а человеческий разум не обладает  свойствами рентгеновских лучей и не в состоянии проникнуть сквозь все существующие покровы и сходу высветить саму суть права в ее обнаженном виде. Имея дело со следствиями воздействий высших первоначал, человек вынужден выстраивать гипотетические модели этих начал, опираясь не столько на силу своего интеллекта, сколько на проницательность своей метафизической интуиции. Так возникали разнообразные, порой весьма причудливые картины, обоснованные с той или иной степенью убедительности и в равной степени открытые как для согласия с ними, так и для возражений против них. На этой почве истина, как одна из ведущих категорий познавательной деятельности, соседствовала с понятием тайны, а сама классическая метафизика напоминала своеобразное тайноведение, стоически принимающее мир, в котором истинные смыслы вещей никогда не открываются человеку в полной мере и где в каждом фрагменте реальности всегда непременно остается некий содержательно-смысловой ''остаток'', не поддающийся аналитическому исследованию и рациональному пониманию.

Метафизика абсолютных первоначал в какой-то степени соприкасается с верой в абсолюты. Аристотель в свое время утверждал, что люди, ничего не принимающие без доказательств, выказывают  признаки философской невоспитанности. Впоследствии Л. Шестов добавил к этому, что существуют пределы, за чертой которых человеческая пытливость становится неуместной. Тот, кто склонен  вопрошать до бесконечности, никогда не доберется до  ответов, ибо  цепь вопросов, как и число звеньев в причинно-следственных связях, могут быть сколько угодно длинными. Поэтому  мыслителю важно уметь вовремя остановиться, отказаться от своего права на последующие вопросы и подчинить свою духовную свободу незыблемому метафизическому принципу — принципу абсолютности, к которому восходят все мировоззренческие константы, на который опирается человеческий дух в своем стремлении понять и объяснить природу сущего и должного.

Метафизическая мысль на протяжении всей истории своего развития выстраивала и обосновала разнообразные иерархии морально-правовых норм и ценностей, восходящие через посредство детерминационных связей к первоначалам, являющимся высшими гарантами  несокрушимости  сущего. Чаще всего на вершинах подобных  иерархий оказывалось некое высшее  Первоначало,  имеющее  абсолютный характер и по-разному именуемое — Богом, Дао, Логосом, Божественным Законом, Первоединым, Мировым разумом и т. д. Это  абсолютное первоначало представляет собой универсальную, всепроникающую силу, заставляющую каждую вещь двигаться своим путем и осуществлять свое предназначение. Оно обладает следующими основными свойствами: 1) порождает все, само никем не рожденное; 2) довлеет над всем, само ничему не подчиняясь; 3) всему дает возможность существовать во времени, возникать и умирать, само же пребывая вне времени, в вечности; 4) присутствует во всех конечных формах, само являясь бесконечным; 5) движет всем, само являясь недвижимым и неизменным.

С позиций метафизики детерминационная связь абсолютных первоначал бытия с человеческой, социальной, в том числе и правовой  реальностью  имеет характер базовой мировоззренческой аксиомы, на основе которой возникло достаточно много разнообразных версий религиозно-, философско-, этического- и естественно-правового характера. Это уровень духовной активности,  ценностно-ориентационной деятельности, до которого не могут возвыситься ни рассудок эмпирического правоведения, ни разум правоведения теоретического. Лишь усилия интеллектуальной интуиций, как основного инструмента метафизического правоведения, способны принести здесь желаемые плоды. Метафизическая интуиция готова имеет дело с ноуменальным, абсолютным содержанием социально-правовых феноменов, просвечивающим сквозь их зримые формы. В качестве основного предмета внимания при этом оказывается целостность трансцендентной сверхреальности, внутри которой правовая реальность пребывает как один из ее частных модусов. Опираясь на религиозно-этические и философские  положения о существовании Бога, души и ее бессмертия, которые в принципе неверифицируемы и пребывают вне логики рассудочных доказательств или опровержений, метафизическая методология выступает главным средством обоснования концептуальных построений естественно-правового характера. Она позволяет усматривать в нормах, ценностях и смыслах естественного права порождения сверхличных энергий, участвующих в творении социально-правового порядка. Ее исходные принципы позволяют предполагать, что через эти ценности и нормы проходят детерминационные связи, обеспечивающие причастность человека к  абсолютным началам и высшим гармониям бытия.

Обозначим основные признаки той методологии, которой пользуется метафизическое правоведение: 1) оперирует способностью человека к метафизическому созерцанию и умозрению, что уже само по себе требует от субъекта познания опреде­ленных склонностей и способностей (развитой интеллектуальной интуиции, метафизического воображения, склонности к умозрению и др.), которые могут быть развиты путем специальных занятий; 2) ее предмет — целостность метафизической сверх­реальности, внутри которой социально-правовая реальность пребывает как один из ее частных модусов; 3) опирается на религиозно-метафизические основоположения о Боге, бессмертии души и др., которые в принципе не вери­фицируемы и пребывают вне логики рассудочных доказательств и опровержений;  4) имеет дело с тем ноуменальным, бесконечным, вечным, абсолютным, что непременно присутствует в каждом социально-правовом феномене; 5) при объяснениях нормативной, ценностной сути правовых реалий предполагает умозрительные восхождения за пределы эмпирической социальной реальности в метафизическую сферу.

Описывая правовые феномены в метафизических терминах классики и модерна, метафизическое правоведение усматривает в правовой реальности нечто большее, превосходящее своими значениями смыслы тех феноменов, которые могут быть рационализированы и освоены рассудочным, позитивным мышлением. Ей открываются внутренние, глубинные связи между сущим и должным. Через обнаружение неочевидного в очевидном, сверхчувственного в чувственно воспринимаемом, трансцендентного в обыденном оно обнаруживает во взаимосвязях правовых реалий иную логику детерминационно-каузальных воздействий, отличную от той,  которую видит в них позитивистски орентированное правомышление. Это выводит метафизическое правоведение к недоступным для  юридического позитивизма смысловым “резидиумам”, что существенно раздвигает горизонты философского и общетеоретического понимания сущности  права.

2

           Абсолютные первоначала представляют собой безосновные основы всего сущего, которые ни из чего не выводятся, являются неделимыми, нерасчленимыми, самозаконодательными основаниями самих себя,  беспричинными детерминантами всех прочих причин. Это некое высшее бытие, которое вбирает человека в себя, властно вовлекает его в энергетическое поле своих воздействий, лишает естественной свободы, чтобы дать взамен нечто более важное — свободу духовную.

          Проблема абсолютных первоначал — это в первую очередь вопрос о том, что за реалиями права стоят еще более реальные реалии, совершенно непреложные и абсолютно истинные. Они, как уже отмечалось выше, подразделяются на две группы —  трансцендентные и трансцендентальные. Так, к первым античная мысль относила номос (высший закон), который представлялся умственному взору в виде универсальной безличной силы, подчиняющей своей власти все сущее, в том числе жизнь государств и граждан. Гераклит различал два вида номоса, божественный и человеческий, полагая, что второй производен от первого. Если божественный номос универсален, властвует над всем сущим, оберегая мир от гибельного распада и хаоса, то человеческий номос руководит жизнедеятельностью людей, упорядочивает, нормирует  ее, придает ей цивилизованный характер, позволяет оберегать все лучшее, что имеется в ней. Поэтому, как говорил Гераклит, людям следует сражаться за номос как за свои стены.

          У Платона мысль об исходных, абсолютных первоначалах  мирового и социального порядка обрела вид учения об идеях (эйдосах),  ни от чего не зависящих, но распространяющие свое влияние на все сущее. Платон полагал, что эти первоначала имеют метафизическую природу и являются чистыми формами, по образцу которых  скроено все, что окружает человека. Мир идей в содержательном отношении бесконечно богаче социального мира. Последний является всего лишь его бледным подобием, далеким от совершенства и напоминающим плохую копию с шедевра гениального художника.

          Мир идей иерархичен, и верховное  положение среди них занимает идея блага. Это абсолютная первонорма-первоценность, от которой производны все социальные формы добра, справедливости, нравственности, правопорядка. Через ее посредство заявляет о себе творец мироздания и сама она сравнивается Платоном с солнцем высшего, невидимого мира.

          В ценностном и нормативном отношении идея блага – альфа и омега всего сущего и должного, в которой сосредоточены и исходная причина, и желаемая цель, и вероятный результат практически-духовной, морально-правовой жизни человеческого рода. Устремляясь к ней, руководствуясь ею, люди рано или поздно достигнут соответствующего ей состояния правопорядка и уровня нравственности.

Согласно платоновской традиции, у права имеются две главные ипостаси — метафизическая и эмпирическая. В первом случае это идеальное “метаправо”, как возможность существования совершенного законодательства и оптимального правопорядка, во втором — живое право, пребывающее в природно-социальной реальности и включающее в себя как естественное, так и положительное право. Между ними существует причинная связь, которая не должна рваться, чтобы не нанести вреда государствам и народам. Идеального права нет в реальной жизни, а что касается естественного и  позитивного права, то они — всего лишь бледные тени идеального права как совокупности исходных императивов, соответствующих высшему предназначению человеческих существ и создаваемых ими социальных институтов. То, о чем писал Платон в “Государстве” и “Законах”, представляло собой, в сущности, идеальное  право, т. е. умозрительную конструкцию, дающую ответы на вопросы о том, каким должно быть право, какова его наиболее безупречная модель. При этом  мысль и воображение Платона  неизменно устремлялись в метафизическую сферу, в мир идей как идеальных образцов для подражания, в мир должного в его чистом виде. Он полагал, что земному праву людей следует черпать эталоны и критерии из этого мира.

          Платоническая метафизика идеального права свидетельствует о том, что детерминационная цепь все более глубоких сущностей правовых явлений не является бесконечной, а имеет опору в некой предельной абсолютной основе, выступающей для себя и причиной и следствием. Платоном, не стремившимся помыслить ряд причин-сущностей как бесконечный, руководили, скорее всего, соображения не столько логического, сколько эстетически-метафизического характера, обнаруживающие, что без замыкавшей все сущее основы в картине бытия словно чего-то недоставало и что вся масса существующих вещей и явлений  как бы “проваливалась” в некую бездну, что выглядело эстетически “некрасиво” (С. С. Аверинцев). Во избежание такого неблагообразия и эстетиче­ского бесчинства множественные ряды феноменов сущего должны были обрести свое завершение в абсолютном первоначале.

          Сходной логикой руководствуется в своих метафизических, этических и естественно-правовых построениях и христианское сознание, для которого главной фигурой и фундаментальной детерминантой сущего и должного выступает Бог. Представляя собой высшую силу, правящую миром и контролирующую вселенский порядок, Бог — всесильный и благой миродержец, оберегающий сущее посредством очевидных и скрытых воздействий на ход естественных, социальных и духовных процессов. Присутствие Бога в качестве исходной детерминанты в центре мироздания сообщает каждому элементу сущего свой смысл. Бог не позволяет миропорядку потерять законосообразность и превратиться в хаос, требует от людей совершенно определённого поведения – не творить зла, не совершать преступлений, повиноваться властям, соблюдать договорённости, не лгать и т. д.

          Сущность Бога таинственна и непостижима; лишенный материально-телесных признаков, пребывающий за преде­лами физической реальности, он недоступен ни для чувствен­ного восприятия, ни для рационального познания.

          В отличие от античных воззрений (Платон, Аристотель, нео­платоники), где Бог фигурировал как внеличное, абстрактное первоначало, в христианском сознании Первосущий  предстает как Абсо­лютная Сверхличность. Подобное персонифицированное восприятие первоосновы-первопричины су­щего отвечает потребности человека обращаться в своих упованиях не к безликой силе, а к Тому, Кто олицетворяет собой мудрое и благое отеческо­е начало, является совершеннейшим из всех существ, радеющем об упорядоченности человеческого существования.

          Противоречие между философскими представлениями о Боге как чистой форме и религиозным образом Бога как всеблагой Сверхличности стало од­ним из ведущих в христианской культуре. Его своеобразной трансформацией явилось представление о двух ипостасях Бога, проявляющихся в способности выступать одновременно и в качестве всеобщей, трансцендентной сущности, и в виде лич­ного, имманентного существа, чутко внемлющего мольбам конкретного человека.

          Христианское сознание, задаваясь вопросами о причинах и силах, благодаря которым разрозненное многообразие существующих форм сливается в единую симфонию мирового целого, полагало, что исток и первоначало всего этого — Бог. Как главная и единственная первопричина всего сущего, Бог создал мир, утвердил в нем порядок и наблюда­ет за его соблюдением. Как творец природного мира, он утверждает  естественный порядок — размеренный ход небесных светил, закономерную смену времен года и многое другое. Пребывая в центре ми­ропорядка, Бог, подобно дирижеру, руководит оркестром, в ко­тором собраны мириады инструментов, и заставляет их звучать сообразно со своим замыслом.

          Как существо, высшее во всех отно­шениях, как особая духовная первосущность, Бог бесконечен в своих проявлениях, беспределен в своем совершенстве. Он воз­действует на мир, социум и человека через разнообразие многих внешних детерминант и внутренних причин, подчиненных его воле как первоначалу всего сущего и должного. Это позволяет ему удерживать мироздание в со­стоянии упорядоченности, препятствовать его распаду и гибе­ли. Как Творец, некогда создавший упорядоченный, законосо­образный мир, Бог заинтересован в том, чтобы его творение не разрушилось, а существовало бы как уравновешенное, гармо­ничное целое.

          По отношению к социальному порядку Бог выступает как высшее нормативно-регулятивное, законодательное начало, от которого производны все нормы человеческого бытия. В качестве верховного регулятивного принципа он возводит религиозно-нравственные требования в степень непререкаемого долженствования, в ранг абсолютных, непреложных истин, запрещает вседозволенность,  не дает социальной жизни утратить цивилизованные формы и тем самым выступает в роли воспитателя человеческого рода.

          Устанавливая духовный порядок, Бог являет собой абсолютное благо, олицетворение всего самого светлого, разумного, доброго и справедливого. Он одухотворяет бытие людей, вкладывает в них стремление к гармонизации своего существования, к следованию требованиям нравственных и естественно-правовых норм.

          Бог призван помогать человеку в эпохи разбродов и нравственных шатаний следовать высшим нормативным предписаниям. Он способен облегчить ему борьбу с искушениями и соблазнами имморально-неправового характера. Вседозволенность, в каких бы формах она не пыталась заявить о себе, несовместима с требованиями Бога, стоящего над миром с его круговоротами земной суеты, взрывами страстей, вечной борьбой интересов. Если не считаться с метафизически-онтологической детерминированностьтю  нравственных законов и естественно-правовых предписаний, то это рано или порздно оборачивается для людей расплатой за дерзкое своеволие.

          Императивы, исходящие от Бога и проникающие в человеческое сердце, обретают вид веры, совести, способности испытывать чувства стыда, вины, раскаяния и тем самым обнаруживать меру рассогласованности между требованиями объективного нравственного закона и  реальными поступками человека. Выявляющиеся противоречия заставляют людей чувствовать и понимать, что необходимо прилагать духовные усилия ради приближения  к образцам должного,  идеалу совершенства,  исполнению завета “Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный” (Мф, 5, 48). Они свидетельствуют о том, что не человек является мерой всех вещей, что ею является только Бог, что только в Его императивах сосредоточен абсолютный, неизменный критерий, позволяющий человеку оценивать истинность норм нравственности и права, обнаруживать меру оправданности каждого своего жизненного шага. Сила этого критерия в том, что он укоренен в самом строе мироздания, в его наиболее фундаментальных  онтологических, метафизических основаниях.

          Своеобразной модификацией платоновско-аристотелевских и христианских представлений об абсолютном первоначале, предопределяющем конфигурацию нормативно-ценностного пространства социальной жизни, выступил  неоплатонический концепт мирового разума. Он предстал у неоплатоников в качестве  активного, творящего начала, привносящего во все сущее высшие смыслы и цели, участвующего вместе с мировой душой в порождении материально-природного мира.

          В новое время философема мирового разума с наибольшей концептуальной полнотой оказалась представлена у Гегеля в его концепте абсолютного духа. Как трансцендентная сила, направляющая жизнь мироздания, ход человеческой истории, развитие цивилизации и культуры, мировой разум предстает главным метафизическим субъектом социально-исторического процесса. Благодаря его направляющим воздействиям история движется закономерно и целеустремленно. Через хаос случайностей и пеструю путаницу событий высшее начало прокладывает свой путь, воплощая замыслы, ведомые ему лишь одному. Существующая на земле цивилизация является его порождением и предназначена в конечном счете подтвердить его  премудрость. Приводя в движение все сущее, он имеет для этого специальное средство – противоречия, благодаря возникновению, обострению и разрешению которых осуществляется движение природных, социальных и духовных форм в мире, обществе и культуре.

У истории мировой цивилизации имеется цель, привнесенная внемировым разумом. Это свобода, в осуществлении которой Гегель видел оправдание зла, переполняющего социальную жизнь народов. Множество индивидов ввергаются в водовороты исторических событий  вопреки своим желаниям. Им кажется, будто они в своей повседневной деятельности преследуют собственные, частные или групповые,  цели, но на самом деле их деятельность целиком подчинена стратегическим планам мирового разума. При этом наибольшей значимостью и результативностью обладают действия тех социальных субъектов, чьи усилия  резонируют с замыслами мирового разума, который, в свою очередь, предоставляет им наибольшую свободу в осуществлении задуманного.

          В дискурсе классики гегелевский концепт мирового разума стал тем логическим пределом, далее которого рационалистически ориентированное теоретическое сознание уже не имело возможности продвигаться. Для естественно-правового мышления многих европейских и русских правоведов это была твердая и надежная основа, позволявшая им выстраивать системы своих представлений о праве. Даже в тех случаях, когда они размышляли о праве в терминах традиционного христианства, пользуясь не гегелевскими категориями, а понятием Бога, они относились к Богу не как к предмету веры, но как к абсолютному первоначалу, связующему первопринципу бытия, соединяющему все, что есть в мире, в единое целое, и определяющему каждому субъекту, любой системе и структуре, в том числе и системе права, ее место и предназначение в миропорядке.

3

Естественное право не тождественно действующему законодательству (положительному праву), предполагая глубинные связи со всей целостностью нормативно-ценностного континуума мировой культуры, с  религиозными, нравственно-этическими и  метафизическими принципами, расширяющими и углубляющими его юридическое содержание.

В естественно-правовых нормах универсальная императивность сфокусирована таким образом, что она не рассредоточивается по всему социальному пространству, а устремляется своим энергетическим вектором в конкретную социальную точку, где пребывает субъект   индивидуального  естес­т­­­венно-правового сознания. Это существенно повышает действенность конкретных правовых норм и рождает у человека впечатление непосредственной обращенности присутствующего в них универсального императива к нему лично.

Все нормы и принципы естественного права носят абсолютный характер, указывая на незыблемые запреты и безусловные ценности. Они настаивают на том, что человек не может благополучно существовать в мире, где все относительно и опирается лишь на договорные, сформулированные  самими людьми основания. В такой антропосфере регулярно станут появляться все новые Раскольниковы, для которых не будут иметь никакого значения предписания законодателей и у которых всегда найдутся соотвпетствующие аргументы для оправдания любых видов вседозволенности. Абсолютный же характер естественно-правовых императивов, не подлежащих никаким девальвациям и переоценкам,  означает, что они в принципе неопровержимы и, не нуждаясь в логических доказательствах, недосягаемы для контраргументов. Для человеческих существ, неустойчивых в своих пристрастиях, способных поддаваться искушениям и соблазнам, абсолютные требования и запреты являются надежным подспорьем в борьбе с тем худшим, что в них есть.

Естественное право заимствует принцип абсолютной детерминированности из сфер религии и нравственности, с которыми оно тесно связано и которые издавна культивируют область духовно-практических отношений человека с абсолютными первоценностями и первонормами. Всю систему таких естественно-правовых ценностей, как жизнь, личность, свобода, достоинство, венчает Бог, без которого они утрачивают свою абсолютность и становятся относительными, а значит беззащитными перед посягательствами рассудочной логики политических циников и уголовных преступников.

В конце ХХ в., уже в условиях постмодерна стала достаточно отчетливо проявляться тенденция растущего интереса общественного правосознания к нормативно-ценностному содержанию естественно-правовой парадигмы. Это объясняется целым рядом социально-исторических обстоятельств, в том числе логикой реагирования культурного сознания на такие факторы, как: а) незатухающая активность остаточных форм тоталитарных режимов, попирающих естественные права человека; б) повсеместное возникновение  кризисно-катастрофических, аномийных ситуаций, сопровождающихся утратами людьми представлений о существовании абсолютных религиозных и нравственно-правовых ценностей; в) экспансионистская стратегия юридического позитивизма, представители которого зачастую вместо того чтобы занимать взвешенно-компромиссную позицию по отношению к естественно-правовой парадигме, выступают в роли ее антагонистов и гонителей; 4) процесс ремифологизации культуры как стремление различных культур к универсальному синтезу, в их тяготению  к идеалу Всеединства, в котором по-своему возрождается былой  синкретизм. Когда-то на заре цивилизации зачатки права, нравственности, этики, философии, будущих мировых религий сосуществовали как единое целое в контекстах древних мифологий. Когда в XIX - XX вв., в условиях модерна автономизация этих форм достигла своего предела, то “разбегающаяся вселенная” мировой культуры начала постепенно переходить в новое для себя состояние “сжимающейся вселенной”. Растущее внимание к социокультурному и методологическому потенциалам естественно-правовой парадигмы — свидетельство ремифологизации права: оно словно вспомнило о своем первоначальном родстве с религией, нравственностью и метафизикой, традиционно опирающимися на принцип детерминированности своих норм и ценностей абсолютными первоначалами, и устремилось к  возрождению этих родственных связей, видя одну из своих главных задач в том, чтобы прочно связывать относительные ценности позитивного права с универсалиями и абсолютами всего культурного космоса.

Важнейшая из отличительных особенностей естественно-правовой парадигмы состоит в том, что она предписывает теоретическому сознанию рассматривать нормы права как производные либо от абсолютных сверхфизических первоначал бытия, либо от естественного порядка вещей и природы человека. Она позволяет предполагать существование  универсальных норм и принципов, которые детерминируют нормативное содержание большинства  правовых систем мировой цивилизации и сами входят в них. Важное методологическое достоинство данной парадигмы заключается в том, что она позволяет при анализе сущности права и природы государственности привлекать аргументы, материал которых укоренен в онтологических основаниях миропорядка, в широчайшем культурно-историческом контексте и в первую очередь в сферах религии, нравственности, метафизики. А это особенно важно в условиях усугубляющегося распространения кризисных явлений и релятивистских умонастроений, пытающихся настаивать на относительном характере нравственно-правовых принципов.  Естественно-правовая парадигма с ее идеями абсолютности, вечности и неизменности нормативно-ценностных первоначал человеческого бытия, несет в себе значительный духовный потенциал. Пронизанная этическим максимализмом, она открывает возможности активного воздействия на процессы формирования общественного правосознания, позволяет воспитывать массы в духе уважения к нравственному авторитету законов, если те не противоречат основам религиозного миросозерцания, главным христианским ценностям. В свете ее принципов революционный путь социальных преобразований предстает  неприемлемым из-за своего откровенно деструктивного характера, грозящего разрушить несравнимо больше, чем выстроить. События политической истории многих государств уже успели показать, что жертвами, обреченными погибнуть на алтаре революций, в первую очередь становятся нравственность и право, свобода и справедливость. Никто из правоведов не понимает это с такой отчетливостью, как те, кто мыслит в русле естественно-правовой парадигмы. Поэтому они призывают не торопиться к радикальному перекраиванию политико-правовой, гражданской жизни, не спешить с применением средств социальной хирургии, а обращают внимание на то, что существуют огромные, до сих пор не еще использованные резервы цивилизованного реформирования, в результате которого не должны пострадать ни нравственность, ни право, ни культура, ни личность, ни нынешние, ни будущие поколения.

Естественно-правовая парадигма способна не только выполнять методологические функции, но и служить мерилом справедливости законоположений, устанавливаемых государством. Нормы и принципы естественного права имеют универсальное значение и адресованы ко всем, без исключения, правоспособным субъектам. Детерминируемые абсолютными первоначалами, всем строем мироздания, естественным порядком вещей и природой человека как неотъемлемой части мироздания, они позволяют людям связывать свое социальное существование с всеобщими нормативными первопринципами бытия.

Важнейшей чертой детерминационного механизма естественно-правовой парадигмы является ее универсальная нормативность, проявляющаяся в долженствовательной, безлично-авторитарной  форме ее предписаний. Эти требования категоричны в том смысле, что не оставляют возможности для сомнений и колебаний. Они далеко не всегда соответствуют конкретным  житейским интересам, конъюнктурным соображениям социальных субъектов. Но их несомненное преимущество состоит в том, что они гарантируют индивидуальному правосознанию высшую правоту, если его обладатель будет действовать в предписанном ими нормативно-ценностном направлении.

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить