Геноцид представляет собой преступную социально-политическую практику системного, заранее спланированного, хорошо организованного и хладнокровно осуществляемого террора, направленного на частичное или полное уничтожение отдельных сообществ. Геноцид может быть религиозным (избиение младенцев царем Иродом, Варфоломеевская ночь массовых убийств французских протестантов-гугенотов), расовым (преступная практика Третьего Рейха по уничтожению евреев, цыган), национально-этническим (убийство турками в начале ХХ в. полутора миллионов армян), политическим (систематические убийства немецкими фашистами коммунистов во время Второй мировой войны), классовым (красный террор, организованный большевиками и направленный на истребление классовых врагов). Международные правовые документы квалифицируют все проявления геноцида как тяжкие преступления против человечества, заслуживающие самых суровых наказаний виновных в их организации и осуществлении.

Социальная история свидетельствует о том, что практика геноцида являлась чаще всего принадлежностью кризисных периодов в истории локальных цивилизаций и отдельных государств, сопровождавшихся религиозными, национальными, гражданскими войнами. В эти периоды переставали функционировать обычные механизмы религиозной, моральной, правовой регуляции социальных отношений, что позволяло практиковать вседозволенность в ее крайних формах.

В истории цивилизации неоднократно возникали социально-политические ситуации, при которых принадлежность граждан к тому или иному вероисповеданию начинала рассматриваться как преступление против государства. Это влекло за собой дискриминационные меры против верующих, ликвидацию мест отправления культа, карательные меры против священнослужителей, погромы, массовые избиения. Огромный материал такого рода содержит история христианства, начиная с его возникновения. В первые века его существования главным религиозно-политическим основанием для антихристианского геноцида служила смычка институтов государственности с теми или иными языческими культами. Так было в Древнем Риме, где императоры Нерон, Домициан, Диоклетиан и др. относились к христианам и их вероучению крайне отрицательно.

Одной из самых мрачных страниц в истории западной цивилизации стала так называемая Варфоломеевская ночь - акция религиозного геноцида, осуществленного французскими католиками против соотечественников-протестантов (гугенотов) в ночь на 24 августа 1572 г. – день св. Варфоломея. Массовые убийства гугенотов произошли вначале в Париже, а затем в Лионе, Орлеане, Руане, Труа и др. французских городах. Погиб лидер гугенотов адмирал Г. де Колиньи, были убиты тысячи протестантов, а их дома подверглись разграблению.

Инициаторами этой акции выступили придворные католики во главе с королевой-матерью Екатериной Медичи. Массовая резня, подобно пожару, перекинулась из Парижа в провинции Орлеана, Бордо, Руана, Лиона. Буржа и породила новую вспышку религиозных конфликтов. По одним данным (из католических источников) жертвами религиозного геноцида оказались 2 тыс. гугенотов, а по свидетельствам протестантских источников только в одном Париже было убито 3 тысячи человек, а по всей Франции - 70 тысяч. Папа Григорий XIII не только одобрил эту религиозную резню, но и приказал выпустить специальную медаль, посвященную ей.

Одним из политических следствий Варфоломеевской ночи стало образование на юге Франции протестантской конфедерации, независимой от центральной королевской власти. Ее существенным политико-теологическим результатом явился отказ ряда протестантских деноминаций от принципа повиновения неправовым стратегиям властей и признание допустимости (при чрезвычайных обстоятельствах) тираноубийств и массовых мятежей.

В новое время жесточайшим гонениям подвергались христианские церкви во время Великой Французской революции: гибли священнослужители конфисковывалось церковное имущество, ликвидировались монашеские ордены и конкрегации.

Политические события второй половины XIX – начала ХХ вв. в Мексике привели к установлению атеистического режима. Во время диктатуры Э. Каллеса (1924 – 1928), когда в правительстве усилилось коммунистическое крыло, поставившее своей целью создание безрелигиозного государства, было уничтожено около 5,5 тысяч священников и мирян-христиан.

Волны массовых избиений христиан прокатились по Испании во время гражданской войны (1936 – 1939), когда были уничтожены 12 епископов, 4194 священников, около 300 монахинь и сотни тысяч мирян-католиков.

Особый тип идеологической мотивации практики геноцида в религиозно-политической сфере содержался в национал-социалистическом учении. В нем важное место заняла неоязыческая составляющая, нацеленная на противопоставление немецкой нации всем остальным нациям, которые ориентировались на традиционные христианские ценности и на ценности «буржуазного» либерализма. При этом неоязычество тесно переплелось с антисемитизмом. Классическое христианство изображалось как «еврейская выдумка», разрушившая старый, добрый, языческий мир германского крестьянства. Гитлеру христианство представлялось частью еврейского мирового заговора. Истинным виновником распространения этой, по его словам, «чумы», он считал апостола Павла, чьи идеи равенства и пацифизма обессилили Римскую империю, ослабили ее иерархические, военные структуры и привели к падению.

Нацистская идеологическая подоплека позволяла перейти к практике репрессий против евреев, которые стали рассматриваться как одно из воплощений сил зла, как вредоносные «бациллы», распространяющие умонастроения, чуждые нацизму. «Сколько болезней порождает еврейский вирус! – восклицал фюрер. – Мы сохраним свое здоровье, только уничтожив евреев».

Негативное отношение нацистов к христианству не успело принять вид политической практики массового антихристианского геноцида только из-за того, что Третий рейх просуществовал всего лишь 12 лет. Окажись этот срок более продолжительным, нацисты, несомненно, широко воспользовались бы этой формой геноцида. Идеологически они к этому были уже готовы. Об этом свидетельствуют многие документы, в том числе официальные тексты  Мартина Бормана. В 1942 г., когда он занимал пост начальника гитлеровской  канцелярии и считался вторым по значимости человеком в рейхе, им был составлен меморандум, в котором говорилось о несовместимости двух идей – христианской идеи и идеи нацистской. Борман писал: «Национал-социализм и христианские концепции несовместимы. Христианские церкви рассчитаны на невежество людей и стремятся удерживать большую часть народа в невежестве, так как только таким путем церкви и могут сохранять свою власть. Национал же социализм зиждется на научной основе. Непреложные христианские принципы, изложенные почти две тысячи лет тому назад, превратились в одеревеневшие, застывшие догмы, далекие от жизни. В противоположность им национал-социализм, если намерен и далее выполнять свои задачи и цели, должен руководствоваться новыми данными научных исследований»[1].

Многое в этом меморандуме похоже на ту модель аргументации, которой пользовалась большевистская антирелигиозная пропаганда. Здесь используются те же позитивистские штампы – идея несовместимости науки и религии, идея тождества веры и невежества. На основе этих ложных посылок воздвигается вся система доказательств, включающая позитивистский тезис о том, что религиозность – это социогенный феномен, что люди становятся верующими из-за влияния социального окружения. Если же социальная среда будет стерильной в религиозном отношении, то люди не будут испытывать никакой потребности в Боге. «Никто, - пишет Борман, - не знал бы ничего о христианстве, если бы священники не вдалбливали его постулаты в голову людям с самого детства. Так называемый любящий Бог ничем не подтверждает свое существование народу, предоставляя пасторам доказывать свое могущество. Если в будущем наша молодежь не будет ничего больше слышать о религии и доктринах христианства, оно автоматически отомрет»[2].

Здесь же предлагается национал-социалистическая модель мира, предназначенная заменить христианскую картину мира: «Когда мы, национал-социалисты, говорим о Боге, то не понимаем под этим, подобно наивным христианам и их клерикальным духовным наставникам, некое человекообразное существо, сидящее где-то в космосе. И мы должны открыть глаза человечеству на тот факт, что кроме нашей весьма незначительной Земли во Вселенной существует бесчисленное количество других тел, многие из которых окружены, подобно Солнцу, планетами с их спутниками. Силу, приводящую в движение все эти тела во Вселенной в соответствии с законом природы, мы называем всемогущей или божественной. Утверждение, что эта сила определяет судьбу каждого человека и каждого существа, вплоть до микробов, на нашей земле и что на эту судьбу могут оказывать влияние так называемые просители или какие-либо удивительные явления, основывается либо на наивности, либо на коммерческом расчете»[3].

В заключении меморандума формулируется политическая задача по духовному разоружению христианской церкви: «Возрастает необходимость вырвать народ из-под влияния церкви и ее агентов – пасторов. Вполне очевидно, что церкви будут пытаться противодействовать потере своей власти. Но лидерства в народе они больше не получат. Оно должно быть раз и навсегда сломано. Только рейх совместно с партией и ее органами имеет право на лидерство в народе. Так же как было пресечено относительно безобидное влияние астрологов, ясновидящих и прочих проходимцев, государство не должно допускать восстановления былого влияния церкви»[4].

В послевоенное время крайне тяжелым оказалось положение христиан в социалистической Албании, которая объявила себя в 1967 г. первым в мире атеистическим государством и где был введен закон, предписывавший карать смертной казнью каждого, кто осмеливался совершать религиозные обряды.

Особой беспощадностью отличался антирелигиозный геноцид в ленинско-сталинском СССР. Общее число погибших в нем мучеников за веру до сих пор не поддается учету. Атеистическое, неправовое государство с присущими ему безграничным коварством и холодной жестокостью использовало необъятные ресурсы имморальных, противоправных средств против священнослужителей и мирян. Партия коммунистов, правительство и органы ОГПУ, прежде чем начать массовый антирелигиозный террор, взяли курс на церковный раскол, на инициирование разложения православия, как доминирующей конфессии, изнутри.  Главным орудием разрушения церковной жизни стало движение так называемых «обновленцев».

В 1922 – 1923 гг. одна из реформаторски настроенных церковных организаций взяла себе название «Живая Церковь». Вслед за «Живой Церковью» возникли новые группы – «Союз церковного возрождения» и «Союз общин древлеапостольской церкви». В это объединение вошли либерально настроенные священнослужители, которые не разделяли антисоветской позиции патриарха Тихона (Белавина) и лояльно относились к атеистическому режиму, За всеми ними закрепилось название «обновленцев». Сами они характеризовали свою деятельность как церковно-революционную, ратовали за ликвидацию монашества и монастырей, за отстранение от церковной власти епископов-монахов, за введение брачного епископата. Опираясь на «белое духовенство», желавшее ликвидации «монашеской диктатуры» в руководстве православной церкви, они были готовы идти на компромиссы с советской властью. 16 мая 1922 г. на учредительном собрании была принята программа реформирования церковной жизни и создан аппарат Высшего церковного управления во главе с архиепископом Антонином (Грановским).

Большевистское государство поддержало «обновленцев» и пошло на временный союз с ними, чтобы использовать их энергию в собственных интересах. Идея реформирования церковной жизни рассматривалась властями как мощное средство углубления  раскола среди священства и мирян. Еще в марте 1922 г. Л. Д. Троцкий принял активное участие в разработке стратегии «обновленческого бунта». При этом планировалось уничтожение всего «обновленческого» движения сразу же после того, как оно перестанет быть полезным властям. Для постоянного контроля за развертывающимися событиями предполагалось привлечь органы ЧК.  Планировались акции по  ликвидации наиболее активных противников «обновленцев», в том числе расстрельные процессы над «контрреволюционным» духовенством. Власти готовились задействовать все возможные административные, идеологические и карательные средства для того, чтобы поставить церковь в положение «юридического бесправия», лишить ее морального авторитета, уничтожить все ее здоровые элементы, разложить ее изнутри, дезориентировать общественность и деморализовать православных мирян.

30 октября 1922 г. начальник 6-го («антирелигиозного») отделения ГПУ Е. Тучков отправил в ЦК РКП(б) секретную записку: «Поставлена задача пятимесячной так называемой борьбы с тихоновщиной; в первую очередь, с епископатом. Для осуществления этой задачи была образована группа, так называемая «живая церковь»… преимущественно из белых попов, что дало нам возможность поссорить попов с епископатом. Наряду с множеством статей и воззваний, клеймивших тихоновцев и их политику, «попы, взяв в свои руки высшую церковную власть», приступили к изгнанию со своих постов «тихоновских и вообще реакционных епископов». За 5 месяцев в 68 имеющихся епархиях уволено «около 100 тихоновских архиереев»… 10 тихоновских епископов, лояльных к соввласти, переведены в другие епархии, 20 таких же оставлены в прежних епархиях… Изгнание тихоновцев их церковных советов идет натравливанием одних членов на других, «образованием мирянских групп ревнителей обновленчества». После выполнения первой задачи надо сломать и дискредитировать тихоновщину, которая «до сих пор имеет больше всего приверженцев» - разрешить собор, на котором «наступит паралич единства Церкви», так как группы будут ссориться друг с другом, и наступит раскол»

В апреле 1923 г. состоялся обновленческий собор. На нем было провозглашено пожелание «многие лета» советской власти и Ленину как «освободителю человечества». Собор ввел григорианский календарь, учредил богослужение на русском языке, узаконил право епископата на брак, разрешил духовенству разводы и повторные браки, заочно осудил патриарха Тихона, лишил его всех духовных званий и монашеского чина. Константинопольский и другие восточные патриархи признали обновленческую церковь. Но патриарх Тихон заявил, что не признает ни собора, ни его постановлений.

Когда в 1922 г. под предлогом помощи голодающим было принято постановление о конфискации церковных ценностей, а патриарх Тихон, в ответ на это, потребовал, чтобы Церковь контролировала процесс практического использования конфискованных ценностей, то он был помещен под домашний арест, а все учреждения патриархата закрыты. Сотни священников, стоявших на стороне Тихона были арестованы органами ОГПУ и впоследствии казнены как контрреволюционеры. В период заточения патриарха ведущую роль в церковной жизни России стали играть «обновленцы». Сам патриарх, оказавшийся под сильным давлением ОГПУ, был принужден к публичному покаянию и только после этого 25 июля 1923 г. был освобожден из-под ареста. Его освобождению способствовал ультиматум британского правительства, пригрозившего большевикам прервать с ними экономические отношения.

Когда митрополит Петербургский Вениамин  заявил, что церковь готова на свои средства открывать бесплатные столовые для голодающих и закупать продукты питания, привозимые морским путем с Запада, но для этого должно быть приостановлено изъятие ценностей из храмов, то был арестован. Суд приговорил его и священников, входивших в его ближайшее окружение, к смертной казни.

В ОГПУ был приглашен епископ Алексий (Симанский), будущий патриарх Алексий I. Ему предъявили ультиматум: либо он снимет церковное отлучение с лидеров «обновленцев», либо же Вениамин будет расстрелян. Епархиальный совет принял решение ради спасения жизни митрополита восстановить «обновленцев» в пастырских правах. Однако, ГПУ обмануло Алексия, и митрополит был, несмотря ни на что, расстрелян. После этого Алексий сложил с себя полномочия правящего архиерея. Сразу же после этого он был арестован и сослан в Среднюю Азию.

В 1929 г. были приняты законы, запрещавшие любые формы религиозной пропаганды, любую деятельность церкви, кроме «отправления культа». Власти ввели процедуру регистрации церковных приходов в местных советских органах. Она была использована ими как механизм ликвидации подавляющего числа приходов. Духовные лица были лишены права на бесплатное медицинское обслуживание. В этот же период на церковные приходы было взвалено бремя непомерных налогов, за неуплату которых священники и их семьи подвергались судебному разбирательству, конфискации всего имущества, тюремному заключению, отправке в лагеря или расстрелу. В их числе были налоги за неучастие в выборах (это при том, что «служители культа» официально были лишены права избирать и быть избранными), а также за то, что священнослужители не служили в армии (этого права они также были лишены). Сельское духовенство, вдобавок ко всему, облагалось еще и налогом на землю, используемую в хозяйстве. Доход от подсобного хозяйства священнослужителя облагался налогом, который был в два раза выше, чем у остальных жителей села. Пение певчих во время богослужений приравнивалось к концертным выступлениям артистов и облагалось 5-процентным налогом. В результате общая сумма налогов, которые должно было платить духовное лицо, существенно превышала его реальные доходы. В архивах сохранилось множество документов, свидетельствующих о безграничной жестокости курса, направленного на идеологическое и экономическое удушение духовенства.

Духовных лиц и лиц, преследуемых за религиозные убеждения, осуждали за антисоветскую деятельность, враждебную агитацию и пропаганду и даже за шпионаж. К концу 1930-х гг. в тюрьмах и концентрационных лагерях погибло около 40 тысяч священнослужителей и десятки тысяч монахов и монахинь. Были закрыты около 30 тысяч храмов.

Государственным орудием антирелигиозного идеологического террора стали газета «Безбожник» и «Союз воинствующих безбожников», созданный в 1925 г. и возглавляемый Е. Ярославским (М. Губельманом). Членам «Союза», которых в 1932 г. было уже 5,6 млн. человек, вменялось в обязанность организовывать разнообразные антирелигиозные акции – погромы в церквах, сжигания икон и церковных книг, глумливые шествия, кощунственные комсомольские «пасхи» и «рождества». «Союз» имел право создавать свои ячейки на государственных предприятиях и в колхозах, в армии, школах и вузах. В 1929 г. на втором съезде «Союза» была принята резолюция, в которой провозглашалось, что через 5 лет Москва станет «безбожной столицей»

Во второй половине ХХ в., после смерти Сталина формы преследования верующих в атеистическом государстве существенно изменились. Они утратили прежнюю брутальность: массовый геноцид трансформировался в различные виды дискриминации, такие же по сути, но более «мягкие» по форме. В конце ХХ столетия, когда государство стало демонстрировать свою терпимость и даже благорасположенность к православию и другим «традиционным религиям», дискриминационный вектор переместился преимущественно на российских протестантов и католиков. На то есть особые причины, заслуживающие отдельного разговора.

Общеизвестно, что в Советском Союзе верующие, в том числе христиане, пребывали в роли «чужих» по отношению к абсолютному большинству советских граждан, обладавших атеистическим мышлением. В современной России, где секуляризм и по сей день является определяющим свойством массового сознания, эта степень чужеродности хотя и уменьшилась, но продолжает оставаться довольно существенной. К настоящему моменту в наиболее благоприятных условиях оказались православные верующие, поскольку государство начало практиковать патерналистскую модель отношения к Русской православной церкви. С «инославными» христианами дело обстоит сложнее, поскольку государство не выказывает к ним особых симпатий.   Российские протестанты и католики продолжают подпадать под определение «чужих» и вынуждены пребывать как бы на периферии социального пространства, где их правовая защищенность существенно слабее.

Несбалансированная конфессиональная политика государства  выглядит в данном случае как явный «пережиток прошлого», т. е. как  социальная аномалия, идущая вразрез с нормами цивилизованного права. Неуравновешенное отношение чиновников к христианам разных конфессий, их жесткость относительно протестантов и католиков объясняются во многом тем, что неправославные христиане попали в разряд «чужих» и стали объектом иногда скрытой, а порой и явной чиновничье-бюрократической  ксенофобии. И это, несмотря на то, что неправославные христиане – законопослушные российские граждане, обладающие такими же правами, как и все прочие граждане Российской Федерации.

Государство, которое еще недавно было тоталитарным, и сегодня не слишком жалует граждан, которые слишком настойчиво акцентируют внимание на своих правах и свободах. Что же касается протестантов, то для них свобода вероисповедания является непреложной, базовой социальной ценностью, значимость которой осознается ими с особой остротой. Это тоже делает их не совсем своими в российской среде, где еще много граждан, до сих не сумевших по достоинству оценить вкус свободы, ввести ее в реестр первостепенных ценностей и ратовать за нее с тем же упорством, которое характерно для западных народов.

В постсоветских условиях практика ущемления прав христиан трансформировалась: прежний тотальный геноцид уступил место эпизодическим проявлениям государственно-федеральной дискриминации и периферийным вспышкам очаговых притеснений.  Этому во многом способствует отсутствие у властей отчетливо сформулированных принципов конфессиональной политики, в том числе по отношению к трем направлениям российского христианства – православию, католичеству и протестантизму. У федеральных властей до сих пор нет положительного опыта по выстраиванию цивилизованных правовых отношений со своими гражданами. Во многих случаях они, продолжающие действовать по старинке, видят в неправославных христианах не союзников по совместному возрождению России, а представителей неких чужеродных образований, стоящих у них на пути. В этом аксиологическом контексте  неправовые акции, ущемляющие права и свободы российских протестантов не воспринимаются ни самими властями, ни массовым сознанием как нечто экстраординарное.

Дискриминации прав протестантов способствует неоднородная степень цивилизованности правового пространства Российской Федерации. Так, например,  ежегодно в России издается несколько тысяч нормативных актов разного уровня, противоречащих Конституции РФ. Среди них встречаются и такие, которые направлены не на укрепление, а на подрыв основ цивилизованной религиозно-гражданской жизни. 

Существует несколько основных дискриминационных тенденций в области свободы вероисповеданий. Во-первых, это неправовые действия тех чиновников, которые преследуют конкретную церковь, руководствуясь мотивами личного нерасположения. Во-вторых, это негласные запреты региональных руководителей на сдачу помещений протестантским церквам.  В-третьих, верующим-протестантам  призывного возраста не предоставляется возможность альтернативной военной службы, несмотря на то, что гражданам России такое право гарантировано Конституцией и подписанным Россией в 1990 г. в рамках ОБСЕ Копенгагенским соглашением. Имеются даже случаи возбуждения уголовных дел против верующих, отказавшихся служить в армии по религиозным мотивам.

О сложности и противоречивости отношения секулярного государства к религиозным институтам и к проблеме веротерпимости в целом, о живучести дискриминационных тенденций свидетельствует федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях». Принятый в 1997 г. большинством голосов депутатов Государственной Думы (за – 357, против – 6, воздержались – 4), он получил в глазах западных экспертов и представителей правозащитных организаций название дискриминационного закона.

 Если закон 1990 г.  признавал равенство прав всех религиозных объединений перед лицом государства, а само государство гарантировало позицию собственного нейтралитета относительно религиозных объединений, то в новом законе все выглядело иначе. Как отмечают западные аналитики, «многое в этом запутанном Законе противоречит гарантиям индивидуальной или коллективной свободы… Закон не только противоречит сам себе, но и нарушает ряд основных прав человека… Нельзя сказать, что политические и религиозные лидеры России, создававшие Закон, не осознавали его дискриминационного характера. Против более ранних редакций законопроекта официально протестовали многие российские религиозные группы и правозащитники – в том числе Союз баптистов, Союз пятидесятников, адвентисты седьмого дня, Объединенный совет российских евреев, Римско-католическая церковь, Русская православная свободная церковь, Зарубежная Русская православная церковь и староверы. Папа Иоанн Павел II  направил президенту Ельцину личное письмо протеста против законопроекта. Несколько глав государств Западной Европы и Совет Европы выражали свое решительное несогласие президенту Ельцину, членам правительства и депутатам российского парламента. То же сделали президент Клинтон и экс-президент Картер вместе со 160 сенаторами и конгрессменами США. Правозащитные организации и специалисты выпустили целую лавину подробной критики проектов закона»[5].

Порочность принятого закона заключалась в том, что в нем были фактически установлены три уровня правовой защищенности религиозных организаций и, соответственно, три типа таких организаций. В первую группу вошла Русская православная церковь, пользующаяся максимальной степенью прав и привилегий, которыми ее наделяло государство. Вторую группу составили традиционные религиозные объединения христианских, мусульманских, иудейских и буддистских направлений. Относительно них число прав и привилегий предстало уже в несколько урезанном виде. В третью группу вошли все прочие религиозные объединения. 

Для каждой из групп были определены свои правила регистрации – от щадящих и покровительственных для первой категории до  откровенно дискриминационных для последней. Русская православная церковь, активно настаивавшая на необходимости принятия этого закона, оказалась в положении наиболее привилегированной религиозной организации.

Таким образом, закон нарушил право всех субъектов религиозно-гражданской жизни на равенство перед лицом государства и фактически лишил целый ряд религиозных организаций и объединений защиты от дискриминационных акций со стороны государственных чиновников. Все это выглядело как явный анахронизм, подрывающий коренные устои цивилизованного общежития людей разных религиозных убеждений, живущих в поликонфессиональном государстве.

Характерным примером дискриминационного отношения государства к российским протестантам является тот факт, что в настоящее время в  Межрелигиозный совет России входят православные, мусульмане, иудеи, но представителей протестантских церквей в нем нет.

По сей день в недрах Государственной Думы продолжают рождаться законопроекты, открывающие новые возможности для чиновничьего произвола относительно религиозных организаций. Таковы, например, законопроекты «О некоммерческих организациях» и «Об общественных организациях», принятые на первом чтении в Думе в ноябре 2006 г.

Особого внимания заслуживает проект федерального закона «О внесении изменений в некоторые федеральные законы в целях противодействия незаконной миссионерской деятельности» (10 янв. 2006 г.). В его преамбуле говорится о заботе и внимании государства к таким ценностям, как нравственность, семья, имущество граждан, религиозные чувства верующих, а так же о том, что закона направлен против распространения религиозного экстремизма.

Этот посыл предваряет следующий шаг, в результате которого понятие миссионерской деятельности как таковой фактически поглощается понятием «незаконной миссионерской деятельности».  Законопроект резко сужает правовое пространство последней, выстраивает на ее пути целую череду нормативных заслонов следующего содержания:

·        Запрещается миссионерская деятельность всем, кто не является членом какой-либо зарегистрированной религиозной организации или группы.

·        Членам религиозных групп запрещается миссионерская деятельность в государственных, образовательных, лечебно-профилактических, больничных, пенитенциарных учреждениях, детских домах, интернатах для престарелых и инвалидов.

·        Каждый миссионер должен иметь соответствующее удостоверение от религиозной организации и обязан информировать территориальный орган государственной власти о своих миссионерских намерениях.

·        Запрещается миссионерская деятельность среди людей, находящихся в тяжелых жизненных обстоятельствах; не допустимы обещания того, что вера поможет человеку облегчить сложившуюся ситуацию. 

Данный законопроект содержит целый комплекс смыслов, которые должны быть вскрыты для его адекватного понимания. Это исторический, политический, социальный, моральный, психологический и, конечно же, правовой смыслы.

Ничто не возникает на пустом месте. Все имеет свои основания и предпосылки. Так обстоит дело и в данном случае. В России существует давняя традиция противопоставления себя Западу. В прошлом из этого следовали две стратегии, западническая и славянофильская, которые продолжают существовать и в настоящее время. Одна из них – это стремление приобщиться к западным ценностям, а другая – стремление отмежеваться от них. Для секулярного сознания притягательна первая позиция, а для религиозного, православно-традиционалистского сознания – вторая. Государство, не имеющее, как уже отмечалось, взвешенной конфессионально-политической стратегии, в данном случае придерживается второй позиции, даже если это идет вразрез с интересами развития цивилизованных религиозно-гражданских отношений.

В законопроекте сказано, что запрещается та миссионерская деятельность, которая сопровождается воздействием на людей, находящихся в нужде. Но в России большая часть населения – это люди, находящиеся в нужде. Миллионы россиян имеют уровень дохода ниже прожиточного минимума и не могут должным образом удовлетворять свои элементарные жизненные потребности. У тех, кто находится в подобном положении, остается единственная надежда на Спасителя, сказавшего: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11, 28). В этих условиях миссионерское слово способно выступить в качестве спасительного мостика, позволяющего человеку перейти из состояния неверия к вере, от ощущения безвыходности к надежде. И государственная мудрость заключается в том, чтобы  не преграждать «труждающимся и обремененным»,  пенсионерам, инвалидам[6] путь к вере.

Природа миссионерской деятельности такова, что она в принципе не может служить разжиганию религиозной розни. Она не угрожает основам общественной безопасности, не нарушает общественный порядок, не посягает на собственность граждан, не призывает их к антиобщественным акциям, не способствует разрушению семей, самоубийствам и т. д. Поэтому она не должна быть предметом ни административного, ни уголовного преследования. Лишь живучесть застарелых атеистических стереотипов может быть причиной законопроектов, вписывающихся в рамки модели дискриминационного правотворчества.

Что же касается цивилизованного сознания, то ему доступно понимание того, что христианские миссионеры – это не противники, а помощники государства, способствующие улучшению нравственной атмосферы в обществе, стабилизирующие ее, сглаживающие социальные противоречия, гасящие конфликтные настроения. Существуют религиоведческая аксиома, которую следует знать каждому, кто, так или иначе, связан с областью религиозно-гражданской жизни. Она гласит: социальное поведение людей, руководствующихся христианскими  нормами, не может быть источником вреда ни для государства, ни для общества. 

Журнал «Российский криминологический взгляд». 2008, № 1.

В. А. Бачинин,

доктор социологический наук, профессор

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить