Тем, кто  занимается методологическими исследованиями, это хорошо известно. Основной материал методологического дискурса составляют не факты, а слова и репрезентируемые ими мысли. Отсюда характерное для методологических штудий подчеркнутое уважение к слову и склонность ценить его выше факта. Таким образом, евангельское «В начале было Слово» приобретает в методологии особый смысл. Этот смысл тем более важен, что довлеющий в сознании многих социологов дух «фактопоклонства» заставляет их настаивать на противоположном.

В социологическом дискурсе, который распространяется далеко за пределы профессионального цеха социологов, слово - это в первую очередь специальные понятия и категории социологической мысли. Именно поэтому проблема понятийного аппарата социологии, затронутая в дискуссии на страницах журнала «Социс» [1, 2], - это не только проблема профессиональных социологов, озабоченных качеством имеющегося в их распоряжении аналитического инструментария. Это, по сути, проблема качества современного социологического мышления, проблема его целевой ориентированности и способности отвечать требованиям новой эпохи истории человечества, которая еще не имеет общепризнанного названия, но которая уже отчетливо обозначилась с наступлением третьего тысячелетия.

Гипертекст социологической энциклопедии как понятийно-категориальный компендиум. Для исследования проблемы качества социологического мышления существуют разные подходы. Все они предполагают работу с конкретным социологическим тезаурусом. Решение поставленной задачи облегчается тем, что социологам сегодня нет надобности вылущивать ключевые категории и второстепенные понятия из необъятного массива социологических текстов. В их распоряжении имеются специальные научные труды, в которых эта предварительная работа уже проведена, - социологические словари и энциклопедии. Каждый из них представляет собой тип социологического гипертекста и одновременно экспозицию конкретного понятийно-категориального компендиума.

Эти гипертексты призваны обслуживать процесс развития социологического знания. Применяемая в них модель расположения понятий в соответствии с алфавитным порядком, при всей условности, освобождает этот порядок от элементов субъективизма. Универсальность алфавитной формы систематизации  избавляет составителей от специального  выстраивания иерархии категорий в соответствии с представлениями о значимости каждой из них. Вместе с тем, эта форма не мешает рассматривать каждый конкретный словарь или энциклопедию в качестве категориальной целостности, содержащей элементы классификации, типологизации и интеграции социологических понятий и категорий. Увидеть это не просто, поскольку энциклопедия  не только реконструирует систему социологических понятий, но и трансформирует ее в соответствии с требованиями жанра. И все же своеобразие алфавитного порядка содержит в себе определенные методологические посылки, поскольку изначально несет  начала содержательной плюральности, полиморфности и полиструктурности.

Социологическая энциклопедия не может быть ни антропоцентричной, ни натуроцентричной. Она по определению социоцентрична: социальная реальность составляет сердцевину ее содержания. Данное обстоятельство позволяет говорить о том, что мозаичность алфавитной формы энциклопедии вполне сочетается с цельностью ее содержания.

Гипертекст социологической энциклопедии - это научно-просветительская информационная система, чей познавательный потенциал находится в выжидательном состоянии рабочей готовности. Функции этой системы достаточно разнообразны. К ним относятся: 1) накопление структурирование, упорядочение, хранение и презентация социологической информации; 2)  трансляционно-просветительская функция; 3) познавательно-прикладная, инструментальная функция. Данные функциональные блоки позволяют социологической энциклопедии выступать способом борьбы с информационным хаосом и обеспечивают «превращение знания в дело».

Посредством незатейливого метода упорядочения социологических знаний с помощью алфавита социологическая наука фиксирует значимые рубежи своего развития. Разнообразие издательских проектов, выполненных в жанре словарей и энциклопедий и ведущих активную жизнь в культурном пространстве и времени, отображает плюрализм возможных подходов к задаче составления категориального компендиума. Каждая такая энциклопедия знаменует определенный интеллектуальный этап в эволюции понятийного аппарата социологической науки. Поэтому по словарям и энциклопедиям, начиная с факта их отсутствия или наличия, можно судить о многих существенных сторонах этого развития. Вместе с тем, необходимо учитывать и обратную связь: энциклопедия в свою очередь выступает продуктом развития понятийного аппарата социологической теории.

Таким образом, уже существует проблемное поле для исследования всех необходимых параметров современного категориального компендиума. Однако продуктивность  работы в пределах этого поля зависит от решения целого ряда сложных методологических проблем.

Методология - динамическая составляющая фундаментальной социологии. Сегодня наиболее проницательные из социологов справедливо указывают на методологическую «расслабленность» современной социологической мысли. Между тем, методология представляет собой не только наиболее сложный, но фактически авангардный сектор социологического знания. Она ведает тем инструментарием, с помощью которого социологи ведут свои изыскания. Как отмечает А. Кураев, «в науке принято демонстрировать не только пойманную щуку, но и удочку, и наживку, на которую она была поймана» [3, с.295]. Методология в этом отношении представляет собой сферу превентивных усилий социологической мысли. Она призвана настраивать исследователей на предельно внимательное и ответственное отношение к тем категориям, принципам и методам, с помощью которых ученый рассчитывает на продуктивность своих изысканий.

Если видеть в методологии разновидность теоретической оптики, позволяющей рассматривать объект в нужных ракурсах и высвечивать в нем различные содержательные грани, то на первое место выдвигается задача содержания в исправности имеющегося аналитического инструментария. Серьезное отношение к этой задаче избавляет исследователей как от методологического легкомыслия, так и от методологической гордыни. Ведь не секрет, что частные успехи отдельных методологических направлений способны порождать своеобразное теоретическое самомнение. Его отличительной особенностью является то, что ограниченный, относительно несовершенный теоретический инструмент (каковым является даже самый блестящий метод) возводится в некую универсалию, в ключ к решению множества разнородных теоретических проблем. Именно так произошло вначале с марксистским, а затем с психоаналитическим методами. Их апологеты оказались пленниками установки, которую можно было бы назвать принципом Прокруста. Его суть в том, чтобы через серию актов теоретического дознания элиминировать из объекта исследования все те признаки и свойства, которые не вписываются в умозрительно сконструированное представление о предмете исследования. Через принесение объекта в жертву предмету достигается требуемая степень их соотносимой аутентичности. Но подобное жертвоприношение оборачивается в конечном счете тем, что методология, движущаяся этим путем, начинает продуцировать социологических симулякров.

Без сомнения, любая рабочая конструкция из методов, принципов и категорий представляет собой систему, конфигурация которой отображает как общее состояние социологической теории на момент ее использования, так и личные пристрастия исследователя. Один из крупнейших физиков ХХ в. В. Гейзенберг доказал, что результат описания той или иной реалии в огромной степени зависит от позиции, которую исследователь занял относительно этой реалии: ученый налагает на объект собственную систему смысловых, ценностных и нормативных координат. В результате получается, что даже в естествознании, не говоря о социальном знании, одному, общему для ряда ученых объекту изучения  будет сопутствовать множество предметов исследования. И на каждом из этих предметов будет присутствовать более или менее отчетливая печать авторской индивидуальности исследователя.

В той системе координат, о которой говорил Гейзенберг, важно здравое и продуктивное сочетание традиций и новаций. Их соединение в тех или иных пропорциях способно приносить самые разные плоды. При этом, сколь далеко вперед не продвигалась бы наука, она не может полностью оторваться от того, что составляет ее сущностное основание. Фундаментальность, имманентно присутствующая в каждой добротной научной теории, избавляет ее от легковесности, даже если она интересуется самыми непритязательными, на первый взгляд, предметами.

Проблемное пространство фундаментальной социологии. Социология, стремящаяся соответствовать статусу «большой науки», должна осуществлять это намерение в первую очередь через развитие  фундаментальных исследований. Однако в настоящее время это резонное и вместе с тем вполне тривиальное требование наталкивается на неожиданное препятствие. Его суть в том, что в отечественной социологии проблема фундаментальности методологически почти не освоена.

Если обратиться к семантике данного понятия, то она предполагает, что фундаментальное - значит основательное, лежащее в основании чего-либо. При этом основания могут быть самыми разными - абсолютными и относительными, бесконечными и конечными, трансцендентными и земными, естественными и искусственными, духовными и материальными, и т. д. Но в любом случае фундаментальное - значит устойчивое, то, что позволяет социологии при любых сменах парадигм и прохождениях через кризисы оставаться самой собой, сохранять дисциплинарный имидж, а с ним и свой аналитический потенциал. Вместе с тем, приходится учитывать, что фундаментальность не тождественна закосневшей приверженности к каким-то устоявшимся, привычным, традиционным методологическим стереотипам.

В недавнем прошлом в отечественном обществознании в роли фундаментальной социологии выступал исторический материализм, чей основной недостаток заключался в несбалансированности аналитического и идеологического  начал, в полнейшей зависимости первого от второго. В настоящее время теоретическое сознание отечественного социолога совершенно свободно. Из-под него ушла идеологическая почва, но проблема оснований, фундаментальности осталась и требует целенаправленной методологической рефлексии.

О том, что интерес к проблеме фундаментальности существует,  свидетельствует недавно вышедшая в свет книга В. И. Добренькова и А. С. Кравченко «Фундаментальная социология: теория и методология» (М., 2003).  Не будем углубляться в анализ этой работы и в перечисление ее достоинств, которыми она, конечно же, обладает. Однако в свете интересующей нас проблемы ее нельзя считать большой теоретической удачей, поскольку она не концептуальна. По поводу понятия фундаментальной социологии, вынесенного в заглавие, в ней нет ни рефлексии, ни отчетливо выраженной методологической позиции. Возникает впечатление, что фундаментальность для авторов - это стремление представить в полном объеме весь спектр социологически маркированных реалий. Однако  попытка объять необъятное, даже на 900 страницах текста, может сразить своей масштабностью непосвященных. Но у специалистов она оставляет чувство обманутых ожиданий. И причина тому - отсутствие рефлексивной артикуляции, составляющей непременный атрибут профессионального самосознания социолога. Вместе с тем, сам факт появления работы с таким названием  заслуживает внимания тем, что она, во-первых, придала понятию фундаментальной социологии легитимность в профессиональном кругу отечественных социологов, а во-вторых, она самим фактом неотрефлексированности данного понятия подталкивает социологов к  решению этой задачи.

Как бы то ни было, проблема фундаментальности в ее  приложении к социологической теории не является чем-то таким, что нужно специально отыскивать и чуть ли не впервые маркировать. Есть два, издавна существующих типа оснований социологического знания, которые могут быть квалифицированы как области фундаментальной социологии. Первая - это область общетеоретических оснований, связанных с базовыми мировоззренческими конструктами, картинами мира и доминирующими парадигмами. Они играют роль стабилизирующего начала внутри системы социологических знаний и позволяют социологии при любых поворотах исторических событий сохранять дисциплинарную идентичность. Второй тип - это методологические основания, связанные с базовыми аналитическими принципами, позволяющими социологии энергично продвигаться в проблемном пространстве социальной реальности и обеспечивать приращение новой информации, нового знания. Оба типа оснований объединяет способность служить опорным пунктом разнообразных исследовательских программ. И хотя те и другие обеспечивают развитие социологической науки, они сами в значительной степени нуждаются в глубоком теоретическом фундировании, поскольку без этого невозможно развитие профессионального самосознания социологии.

При всей важности развертывания фундаментальных исследований, их пафос - сугубо сервилистский. Фундаментальная социология - не самодостаточная данность. Для нее не приемлем путь, аналогичный тому, который в художественно-эстетической сфере характеризуется принципом «искусства для искусства». «Чистая» методология, или «методология для методологии» - абсурд. Главная функция фундаментальных исследований - служебная. Они призваны обеспечивать профессиональную деятельность социологического сообщества, обслуживать его познавательную, исследовательскую и просветительско-педагогическую деятельность, то есть добывать добротную информацию о сущностных свойствах и познавательных возможностях социологических принципов и методов.

Данное направление теоретической деятельности может быть, с известной долей условности, обозначено понятием социологического фундаментализма. Речь в нем идет о разработке проблем, связанных с проработкой достаточных и необходимых концептуальных, методологических оснований для выполнения всей совокупности исследовательских проектов, в том числе самых актуальных. Фундаментальные социологемы призваны осуществлять первичную маркировку стратегий социологического мышления, погруженного в ситуацию социологического поиска.

Если учитывать, что социологическое мышление - это социальное мышление в его профессионально-прикладном, то есть сугубо познавательном, теоретико-аналитическом преломлении, это существенно расширяет границы представлений о нем.  Более того, это выводит нас на уровень профессиональной рефлексии, где социологические категории, принципы и методы входят в непосредственное соприкосновение с культурными парадигмами и общими картинами мира.

Парадигмы социологического мышления. В соответствии с бинарно-оппозиционным подходом среди разнообразия видов социального мышления наиболее общими являются секулярное мышление и мышление религиозное. Им соответствуют две разновидности социологического дискурса, локализованные, с одной стороны, в пределах светской, преимущественно позитивистской социологии, с другой - в рамках социального богословия, к которому восходит религиозная, в нашем случае - христианская социология. Если позитивистская модель социологического дискурса является ровесницей социологии как науки и имеет возраст в полтора столетия, его христианская модель, имеющая библейские основания, гораздо старше.

С позиций позитивизма социология и социальное богословие - две совершенно разные дисциплины, никак не связанные между собой и, казалось бы, не нуждающиеся друг в друге. Для секулярного теоретического сознания социальная реальность представляет собой сугубо посюсторонний предмет социологической науки, свободный от сверхфизических компонентов. Теологическое видение социальной реальности опирается на идею мировоззренческого  приоритета веры над разумом. В его свете все  мирообъяснительные усилия разума подчиняются принципу теоцентризма. А это предполагает, что социальное богословие выступает в качестве «независимой переменной», дедуцирующей из себя религиозную социологию как «зависимую переменную».

Между категориальными аппаратами секулярного и религиозного направлений существует некоторое избирательное сродство. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к текстам социальных доктрин католической, православной и протестантских церквей. Христианские теологи, осмысливающие в них актуальные социальные проблемы, охотно пользуются наработками и аналитическим инструментарием современной светской социологии. В результате их усилий возникает междисциплинарное пространство богословия и социологии, где объединяются усилия теологического разума и разума социологического. Это, однако, не отменяет  существенных различий, очевидных при сопоставлении этих двух типов социологического дискурса.

Особенности секулярной социологии.

• 1. Ее предмет - социальная реальность, представленная как самодовлеющая данность, структурированная на разнообразные системы, подсистемы, уровни, элементы и т. д. Она исследует конечные, преходящие, относительные факты, феномены, процессы, пребывающие в конкретном социальном пространстве и времени.
• 2. Секулярная социология: опирается на способность человека проводить наблюдения, измерения, эксперименты, систематизировать эмпирические данные и строить на их основе индуктивные, рассудочные умозаключения. Не имеет склонности к работе с антиномиями, а предпочитает в каждом отдельном случае иметь дело либо с конкретным тезисом, либо с его антитезисом;
• 3. контекстуализирована в секулярную, децентрированную парадигму апостасии[1]. Подчинена принципу социоцентризма, что на практике привело ее к потере из виду Бога и к отсутствию устойчивой привязанности к универсальным ценностно-нормативным иерархиям;
• 4. не выходит за пределы позитивистского дискурса. При построении объяснительных моделей не идет дальше выявления тех или иных социальных детерминант. Это ведет к тому, что получаемые выводы пребывают, как правило, в плену мировоззренческих (идеологических) стереотипов своего времени и своего общества;
• 5. может попадать под влияние деструктивных идеологем, превращаться в «служанку идеологии» и обретать деструктивную направленность;
• 6. устремлена в социально-историческую перспективу, описываемую в категориях теории прогресса;
• 7. изучение истории социологии «не имеет глубоких академических корней в сравнении с историей философии, историей литературы» [2, с. 5]. Это объясняется во многом тем, что О. Конт фактически обрубил эти «корни», разорвал «связь времен» между классикой и модерном, лишил социологию духовной, гуманитарной «наследственности».
• 8. Субъектами, обеспечивающими ее развитие, выступают представители светской научной интеллигенции и стоящего за ними гражданского общества.

Особенности христианской социологии:

• 1. Ее предмет - социальное бытие человеческих сообществ как составная часть земного миропорядка, непосредственно соотносящегося с миром трансцендентных сущностей. Имеет дело с разнообразными социальными проявлениями таких фундаментальных диад, как «рациональное - иррациональное», «конечное - бесконечное», «феноменальное - ноуменальное», «временное - вечное», «относительное - абсолютное», «посюстороннее - потустороннее», «земное - небесное», «профанное - сакральное» и т.д.;
• 2. Христианская социология опирается не только на познавательные возможности рассудка и разума, но и на способность человека к религиозно-метафизическим созерцаниям и умозрениям, результаты которых не поддаются верификации и пребывают вне логики рассудочных доказательств и опровержений. Обладает способностью работать с антиномиями, выдерживать интеллектуальное напряжение от соприкосновений тезисов и антитезисов в едином проблемном пространстве;
• 3. контекстуализирована в христоцентрическую парадигму. Подчинена принципу теоцентризма (христоцентризма) и соответствующей ему строгой иерархии смыслов, ценностей и норм;
• 4. пребывание внутри теоцентрического дискурса не мешает ей относиться с вниманием к разработкам социологов-позитивистов, подвергать их материалы соответствующей мировоззренческой трансформации, использовать в своих штудиях. При этом она сохраняет способность в своих объяснениях социальных явлений использовать не только принцип причинности, но и принцип акаузальности, уводящий мысль за пределы наличной социальной реальности в трансцендентную сферу;
• 5. она защищена от влияния деструктивных идеологем и способна сохранять свою конструктивную направленность, независимо от характера идейно-политической конъюнктуры;
• 6. устремлена в эсхатологическую перспективу;
• 7. ей свойственна глубокая укорененность в многовековом духовном опыте христианского богословия;
• 8. ее развитие обеспечивается представителями католической, православной и протестантских церквей, а также воцерковленными светскими теологами и христианскими социологами.

Таким образом, секулярная и христианская социология различаются качественными особенностями теоретического мышления.  Связанные между собой общим объектом, каковым является жизненный мир антропосоциальной реальности, они различаются в исходных мировоззренческих посылках, в характере фундаментальных социологем, которые составляют методологические основания каждой из них. 

Кризис секулярного социологического мышления. Перед современным социологом открыты две возможности. Первая позволяет осваивать любую тему или проблему в категориях позитивистской социологии. Вторая дает возможность описывать, исследовать ту же самую проблему в терминах христианской социальной аналитики. Для большинства социологов привычен первый путь. Если же кто-то попытается работать в русле христианской парадигмы, то у его профессионального окружения это  породит вопросы, касающиеся необходимости и целесообразности подобного шага.

Ответ на вопросы такого рода следует искать в русле кризиса понятийного аппарата, о котором говорят участники дискуссии в журнале «Социс» [1, с. 3]. Данный кризис - проявление более обширного кризиса, готового охватить современное социологического мышления и ту познавательную парадигму, внутри которой оно существует.  Суть этого кризиса, на наш взгляд, в том, что секулярное социологическое мышление не в состоянии справиться с количественно разросшимся и качественно усложнившимся конгломератом социальных проблем, которые поставила на повестку дня эпоха постмодерна.

В социологическом проблемном пространстве немало реалий, которые  невозможно объяснить, оставаясь только в пределах позитивистской парадигмы. В подобных ситуациях у теоретического сознания есть две возможности действий - либо отказаться от вопросов, направленных в адрес этих реалий, либо в надежде получить искомые ответы устремиться за пределы позитивистской методологии.

 Социолог, избравший второй путь, незамедлительно обнаружит перед собой расстилающиеся области метафизики и социальной теологии, которые, казалось бы, не должны его прельщать, поскольку он обязан сохранять профессионально-цеховую идентичность и не вправе превращаться ни в философа, ни в богослова. И все же, несмотря на то, что социолог должен оставаться социологом, никто не вправе запретить ему пользоваться аналитическими резервами сопредельных познавательных сфер. Подобное использование может оставаться социологически легитимным, если при этом не меняется магистральная целевая направленность познавательных интенций социологического сознания. 

Христианская социальная аналитика и примыкающая к ней христианская социология восходят к социально-познавательной традиции, создателями которой были христианские мыслители. Она развивалась как в контексте социально-богословских доктрин  католической, православной и протестантских церквей и в трудах светских мыслителей, руководствующихся принципом единства веры и знания.

Христианская социология как таковая возникла совершенно особым путем. Ее можно рассматривать как своеобразный синтез социальной теологии и светской социологии. Когда О. Конт выдвинул в пику тезису социальной теологии антитезис позитивистской социологии, то синтез не замедлил дать о себе знать. С особой отчетливостью это обнаружилось в России. Далеко не все русские социологи сочли для себя возможным работать в русле позитивистской методологии. Ограниченность ее редукционистских схем заставила многих из них обратиться к иным методам соцологического познания, не отвергавшим христианского социального опыта. Среди исследователей, двигавшихся этим путем, были Н. Данилевский, К. Леонтьев, Вл. Соловьев, Л. Оболенский, А. Лаппо-Данилевский, П. Струве, С. Булгаков, Н. Бердяев, Е. Трубецкой, С. Трубецкой, С. Франк, Л. Карсавин и др. Они понимали под социологией совокупность аналитических средств, базирующихся не на позитивистской, а на христианской картине мира; а в человеке видели существо, не только укорененное в природно-социальном континууме, но и подчиненное сверхфизическим первопринципам бытия, суть которых прописана в христианском богословии. В их представлении социальная реальность - это срединная, пограничная сфера, где в разных комбинациях сочетаются сакральные и профанные формы сущего.

Причина привязанности к христианской парадигме лучших отечественных социологов, ныне возведенных в статус классиков, заключаются отнюдь не в традиционализме или консерватизме их мышления. Она может быть наилучшим образом объяснена с помощью теоремы Геделя, которая в ее упрощенном варианте гласит: «Ничто не может быть понято и объяснено только лишь из самого себя». Социальное далеко не всегда поддается объяснениям через социальное. Экономика не может быть универсальным ключом к загадкам политики, права или морали. Марксистская социология, избравшая этот путь, за полтора последних столетия почти полностью истощила свои эвристические ресурсы. Необходимо выходить за пределы социальности. Однако вариантов подобного выхода не так уж много: их всего два. Один предполагает погружение в мир естественно-природных детерминант (этой возможностью воспользовались фрейдистски ориентированные социологи). Другой заключается в том, чтобы устремиться в сакральную высь трансцендентных детерминант. Он-то и стал той магистралью, которая открыта для христианской социологии. Последняя ориентирована  на смысловые, ценностные и нормативные критерии в виде тех высших абсолютов, которые безусловны для христианского сознания. С ними она соотносит, их мерой измеряет значимость интересующих ее социальных фактов, явлений и процессов.

 О христианской социологии. В течение эпохи модерна две аналитические парадигмы, христианская  и секулярно-позитивистская, успели разойтись в разные стороны, подобно крыльям единого разводного моста. Их отстранение друг от друга лишь частный случай взаимоотстранения сакральной и профанной сфер в современной культуре. К. Барт так писал об этом: «Как сакральное, к нашему прискорбию, отстаивает сегодня, именно сегодня, свою самостоятельность по отношению к профанному, точно так же и профанное отстаивает свою самостоятельность по отношению к сакральному. Обществом теперь правит его собственный логос, точнее - целый сонм подобных божествам сил и ипостасей. Хочется сравнить нас с благочестивейшими людьми эпохи эллинизма или предреформации: мы уже начинаем догадываться, что кумиры суть ничто, но этим их демоническая власть над нашей жизнью еще не сломлена» [3, с. 17].

Констатации такого рода, при всей их трезвой реалистичности, не ведут к тому, что христианские социологи начинают чувствовать себя хозяевами положения. Они не стремятся соперничать с идеологами, политологами и прочими властителями дум. Если социальное богословие апологетично по определению, то христианская социология носит проблемно-аналитический характер. Она не пытается обрамлять социальные проблемы каноническими тезисами, а стремится исследовать их аналитическими средствами, имеющимися в ее распоряжении. В отдельных случаях христианский социолог оказывается в более выгодном положении, чем социолог-позитивист. Так, согласно П. Бурдье, принадлежность социолога к религиозному полю и умение управлять теми духовными ресурсами, которыми наделяет его церковная принадлежность, позволяют ему черпать в них опыт и информацию для производства нередуцированных социологических знаний о духовной жизни общества.

Для христианского социолога вера - активный компонент его исследовательской позиции, его аналитического, оценочного и нормативного сознания. Она участвует в его теоретической деятельности и обладает не меньшими правами и возможностями, чем разум. «Самим фактом своей веры и лояльности, - писал Г. В. Флоровский, - христиане обязываются к очень особой интерпретации известных событий истории, а также к очень определенной интерпретации самого исторического процесса в целом» [4, с. 674].

Аналитический опыт христианского социального мышления обширен и глубок и не может быть вычеркнут из коллективной памяти современного цивилизованного общества. Поэтому позитивистская социальная аналитика, несмотря на свое нынешнее господствующее положение, не в состоянии считать себя самодостаточной. Ей следует помнить о том, что существует иная аналитическая парадигматика, имеющая свой язык, свои принципы формулирования проблем, свои способы постановок вопросов и поисков ответов, обладающая неисчерпаемыми эвристическими возможностями и способная обнажать такие грани социальной реальности, высвечивать такие смысловые оттенки, которые скрыты от позитивистского теоретического сознания непроницаемой завесой.

Важно учитывать и то, что христианская социальная аналитика - это не только познавательная, но и интерпретационная система  принципов,  руководствуясь которыми исследователь приходит к особому пониманию социальных реалий и их контекстов. Он не только добывает новые знания, но и интерпретирует уже имеющиеся. При этом высокая продуктивность избранного пути обнаруживается в том, что новое понимание известных событий и фактов, в конечном итоге оборачивается обретением новых знаний - знаний не осведомительного, а мировоззренческого характера.

Сам факт существование возможности перехода социологического сознания на позиции, предписываемы христианской парадигмой, предполагает существование нескольких типов отношения к этой возможности. Во-первых, это позиция носителей секулярного сознания, для которых  многовековая традиция христианского прочтения, понимания и толкования социальных реалий совершенно утратила свою значимость.  Во-вторых, это позиция социального сознания, генетически восходящего к цивилизации, некогда считавшей себя христианской. Ее репрезентанты, отдалившись от христианства, оказались в роли, напоминающей роль библейского блудного сына. Несмотря на оторванность от христианства, они время от времени выказывают желание вернуться под христианский кров. Именно они благосклонно воспринимают аналитические опыты христианской социальной теории и изъявляют различные степени готовности к собственному христианскому возрождению. В-третьих, это позиция, занимаемая миллионами современных христиан во всем мире, которые воспринимают социальную реальность сквозь призму христианских определений. Обычная секулярная социология, пребывающая за границами христианского мировоззрения, не может им помочь в уяснении сути современных социальных реалий в силу радикальных расхождений их исходных мировоззренческих позиций. Их социальное сознание нуждается в духовно-практическом путеводительстве по лабиринтам современной социальной реальности со стороны христианской социологии.

Учитывая все это, нельзя не признать и другого: сегодняшняя российская действительность такова, что большинство современных отечественных социологов не готовы мыслить и рассуждать о социальных процессах категориями христианской социологии. Неизвестно, сколько потребуется времени, чтобы социологическое сознание перешло от теологического дилетантизма  к социально-богословской компетентности, но этот переходный период будет, вероятно, достаточно продолжительным. Можно предположить, что его  завершение совпадет с выходом социологии из кризиса, в котором она пребывает в настоящее время.

Вклад христианской парадигматики в объяснение современных социальных реалий весьма существенен. Его суть может быть объяснена с помощью слов того же К. Барта, давшего свое определение человека с христианским мировоззрением: «Христианин в обществе, - пишет он, - это нечто новое среди старой рутины, это истина среди заблуждений и лжи, это справедливость в море несправедливости, это дух среди грубой материальности, это формирующая жизненная сила среди жалких духовных потуг, единство среди всеобщей разорванности современного общества» [3, с. 13].

Социологам вряд ли следует сталкивать между собой позитивистскую и христианскую парадигмы. Пребывая в разных мировоззренческих плоскостях, они в известном смысле нуждаются друг в друге. Там, где социологическое мышление, руководствующееся секулярными установками и принципами, заходит в тупик, у него всегда остается в запасе возможность попытаться взглянуть на интересующие его проблемы  в свете принципов христианской социальной аналитики. И тогда оно обнаруживает, что существуют целые пласты важных смыслов, не охватываемых позитивистским умозрением. В результате такого проникновения на незнакомую концептуальную территорию социологическое сознание оказывается в новом для него культурном пространстве христианской семиосферы. И это перемещение может оказаться для него чрезвычайно плодотворным, поскольку позволяет, во-первых, увидеть многое из того, что раньше было от него скрыто, а, во-вторых, дает возможность увидеть известное и привычное в свете совершенно новых для него семантических и аксиологических определений.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

• 1. Тощенко Ж. О понятийном аппарате социологии//Социол. исслед., 2002, № 9. Ольховиков К.М., Орлов Г.П. Категории социологии: образ мышления и словарь исследования//Социол. исслед., 2004, № 2.
• 2. Кураев А. Конфликт или союз случаен в отношении веры и науки/Святитель Лука (Войно-Ясеневский). Наука и религия. Дух, душа и тело. Б. м. 2001.
• 3. Барт К. Христианин в обществе/Социально-политическое измерение христианства. Избранные теологические тексты ХХ века. М., 1994.
• 4. Флоровский Г.В. Вера и культура. СПб., 2002.

[1] Апостасия (греч. аpostatоs - мятежник, бунтарь) - вероотступничество, отход от христианства, отказ от того, чтобы руководствоваться принципами христианской веры.

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить