ОБЩЕСТВО В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ

НАУКА, КОТОРАЯ ВСЕМ НУЖНА

КАКОЕ ОБЩЕСТВО ИЗУЧАЕТ СОЦИОЛОГИЯ

СОЦИОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

СОЦИАЛЬНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ

Это книга о социологии, как ее понимает автор, о ее месте в системе гуманитарных наук, о том, чем должна заниматься и что она знает о самой себе и об обществе, о со­циальных отношениях и о людях, ради которых она создавалась и существует. Это кни­га, наконец, о том, что же социология может дать обществу, его институтам, организа­циям и предприятиям.

Работа написана в жанре научной публицистики и рассчитана на специалистов и широкий круг читателей, интересующихся социологией.

© «Социология: что она знает и может»

Содержание.

Содержание.1

ВВЕДЕНИЕ. 2

Глава 1. ОБЩЕСТВУ НЕОБХОДИМО СВОЕ ЗЕРКАЛОВЫДУМАННЫЙ МИР КРИВОГО ЗЕРКАЛА.. 3

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ БУМ.. 9

ОБЩЕСТВО В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ.. 12

ТРУДНАЯ ЗАДАЧА СОЦИОЛОГИИ.. 18

КОНЦЕПЦИЯ «ПЕРЕСТРОЙКИ» И ПЕРЕСТРОЙКА КОНЦЕПЦИЙ.. 20

Глава II. КРИЗИС СОЦИОЛОГИИ ИЛИ ЕЕ ПОДЪЕМ?. 25

ЮБИЛЕЙ ПОИСКОВ И ПРОБЛЕМ.. 25

НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ПРОШЛЫМ ДИСКУССИЯМ.. 31

НАУКА, КОТОРАЯ ОКАЗЫВАЕТСЯ ВСЕМ НУЖНА.. 40

В ПОИСКАХ СВОЕГО ПРЕДМЕТА.. 47

НОВЫЕ АКЦЕНТЫ В СТАРЫХ ПРОБЛЕМАХ.. 51

КАКОЕ ОБЩЕСТВО ИЗУЧАЕТ СОЦИОЛОГИЯ?. 54

ИССЛЕДОВАТЬ МОЖНО ТОЛЬКО ТО, ЧТО ИЗВЕСТНО.. 56

Глава III. СОЦИОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ.. 59

ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК В ЧЕМ-ЛИБО ПРЕУСПЕЛ — ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОН ПРЕУСПЕЛ В ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ.. 60

НЕТ ПЛОХИХ ЛЮДЕЙ — ЕСТЬ ПЛОХИЕ ОТНОШЕНИЯ, ИЛИ НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРИРОДЕ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ.. 63

АТОМАРНЫЙ СТАТУС СУБЪЕКТНО-ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ.. 70

ХАРАКТЕР ОБРАЗОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ.. 74

ТИПЫ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ.. 76

КТО ЖЕ ИЗУЧАЕТ СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ?. 83

Глава IV. СОЦИОЛОГИЯ КАК ФОРМАЛИЗОВАННЫЙ МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ.. 86

МЕТОДИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ.. 86

ПРОБЛЕМА ОЧЕВИДНОСТИ И ОЧЕВИДНОСТЬ ПРОБЛЕМЫ.. 90

ВЗАИМОСВЯЗЬ ЯВЛЕНИЙ И ЯВЛЕНИЕ ВЗАИМОСВЯЗИ.. 95

ДИСПЛЕЙНАЯ ИГРА В ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ.. 98

Глава V. ЧТО ЖЕ МОЖЕТ СОЦИОЛОГИЯ?. 105

Социология как метод получения информации. 106

СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОВЕРКА ДОКУМЕНТОВ. 115

СОЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА.. 119

СОЦИАЛЬНОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ. 131

СОЦИАЛЬНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ. 135

ИССЛЕДОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ НАПРЯЖЕННОСТИ.. 147

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ.. 151

 ВВЕДЕНИЕ

Настоящая работа посвящена социологии и прежде всего ее роли в общественной жизни, поискам своего места в системе обществознания, рассказывает о том, как социология боролась за право быть нау­кой и за право быть полезной обществу. Эта работа о начальном пери­оде становления отечественной социологии 50—80 годов. Конечно, чи­тателям не надо рассчитывать на полное и всестороннее описание оте­чественной социологической мысли. По всей видимости это дело буду­щего, сейчас этому не пришло время, много еще надо узнать, понять, по новому переосмыслить прошлые события. Скорее всего книгу мож­но назвать кратким экскурсом в историю социологии, описания пери­ода ее становления и практической сферы приложения социологиче­ского знания.

Однако, возможно, читателям будут интересны те страницы кни­ги, которые посвящены природе социальных отношений как предмету и объекту социологии и социологических исследований. Вобщем-то, это относительно новый подход к поиску предмета социологии, и как кажется, позволяющий более четко определить область социологиче­ского знания. В книге проводится мысль, что задача социологии за­ключается прежде всего в том, что она должна заниматься исследова­нием наиболее общих законов социальных отношений. Конечно, это будущее социологии, но сегодня важно понять куда идти и что искать, а не ползать в потемках, как это вынуждено делали социологи раньше.

Кроме того в работе рассматриваются такие вопросы, как роль социологии в получении социальной информации, проблемы социаль­ной диагностики, задачи социального моделирования и социального проектирования, исследуются некоторые аспекты социальной напря­женности.

Работа рассчитана на специалистов-социологов, студентов, начи­нающих социологов и широкий круг читателей. Автор надеется, что каждый прочитавший ее найдет в ней что-то для себя интересное и по­лезное.

 Глава 1. ОБЩЕСТВУ НЕОБХОДИМО СВОЕ ЗЕРКАЛОВЫДУМАННЫЙ МИР КРИВОГО ЗЕРКАЛА

В течение долгих десятилетий наше общество было не только вне научного анализа, но даже вне критики. Это удивительно, но факт. В эпоху величайших социально-политических преобразований и боль­ших достижений в науке, технике, культуре, когда человечество стре­мительно несется в неизвестное, и любой неверный шаг может не толь­ко затормозить развитие общества, но и выкинуть его на обочину ми­рового прогресса, более того — поставить под вопрос само его сущест­вование, ни одно общество не может себе позволить такой роскоши.

Наше общество себе это позволило. Хуже всего то, что мы не толь­ко отказались от объективного анализа, но и тщательно оберегали себя от всего того, что могло бы показать наши недостатки и выставить не в том свете, в котором хотели бы себя видеть. Долгое время мы отка­зывались смотреть на себя со стороны критическим взглядом. Мы не позволяли даже высказать сомнение в правильности нашего развития. Раз и навсегда принятая концепция социализма, как некое священное писание, понималась как изначально истинная, пригодная для всех времен и народов, и никакой критике и пересмотру не подлежала.

Общество менялось, а концепция оставалась неизменной, и ее ос­новные положения не подвергались даже сомнению. Неумение и неже­лание анализировать реальность, привели к резкому разрыву кон­цептуального представления, как должно быть с тем как есть на са­мом деле.

Общественные науки в нашей стране превратились в догматиче­ские и схоластические теории, развивающиеся только в рамках кон­цепции социализма и никоим образом не обращающиеся к действи­тельности. Из реальной жизни выхватывались только отдельные фак­ты, чтобы подтвердить правоту своих и общих концептуальных построений. Таким образом, сложился целый мир псевдодействительно­сти о социализме. Советские обществоведы, даже лучшие их предста­вители, являлись соответственно величайшими специалистами в изу­чении этой псевдодействительности, специалистами по изучению на­писанной действительности, знатоками псевдонаучной литературы, официальных документов, но почти ничего не знающих о том, что тво­рится в реальном мире. Начавшаяся перестройка (в 1985 г.) обще­ственного сознания и общественно-политической жизни хорошо пока­зала их детскую беспомощность перед реальной жизнью, неспособ­ность к объективному анализу действительности, происходящих собы­тий и соответственно выработки альтернатив социального развития нашего общества.

Запретив не только критиковать концепцию научного социализ­ма, власть имущие заставляли обществоведов постоянно ее восхвалять. Их заставляли быть услужливым зеркалом и наши общественные ин­ституты послушно восхваляли наше общество как «самое передовое и самое прогрессивное», как общество всеобщего благоденствия, а руко­водство как «самое мудрое». Это не вина наших обществоведов, это трагедия людей, которые имели склонности, желание и способности к общественным наукам. Им не дали реализоваться, и не они виновны в том теоретическом хаосе, который сейчас творится и в обществе, и в обществознании.

А что же делалось с реальными проблемами и противоречиями, с неявными недостатками и явными провалами в экономике, политике и пр.? Да ничего, их просто не замечали, замалчивали, делали вид, что их не существует, представляли их как частные издержки, несущест­венные недоработки, временное явление и т. д. Их представляли «в принципе» не противоречащими общей генеральной линии, т. е. общей концепции социализма, а только как частные недоработки или извра­щения. А тех, кто пытался указать на вопиющие несоответствия де­кларируемого и реального положения дел, того уничтожали физиче­ски, экономически, нравственно, духовно — арсенал средство здесь был хорошо отработанный.

И произошло то, что и должно было произойти. Мы стали привыч­но жить как бы в двух мирах, в двух измерениях. В одном иллюзор­ном, умозрительном мире, логически не противоречивом и, я бы ска­зал, красивом, стройном и даже изящном обществе, но по существу да­леком от реальности. Этот мир нам постоянно вбивали в голову книги, газеты, радио, учебники и пр. В этом мире мы постоянно восхваляли руководство страны и свое непосредственное начальство за мудрые ре­шения и блестящие достижения, которых не было. Существовал и другой, реальный мир, где мы работали, кушали, решали повседневные проблемы. Когда нам не хватало продуктов или каких-либо вещей, мы действовали в соответствии с законами реальной жизни, или так на­зываемой теневой экономики, а вернее теневой реальной жизнью, и все, что надо было нам, доставали. В одном мире жизнь шла по зако­нам движения объективной реальности, а в другом — только по зако­нам этого выдуманного мира.

Все было бы ничего, и разумный человек, искушенный в житей­ских перипетиях, очень хорошо представлял, как надо действовать, что, где достать, чтобы обеспечить сносное (а нередко и более чем сносное) существование. Надо сказать, что многие хорошо с этим справлялись и успешно жили в обоих мирах. Но в целом для общества то, что мы стали жить в двух мирах, в двух измерениях, оказалось не таким уж безобидным делом. На этих умозрительных логически отра­ботанных схемах, которые и в самом деле были очень непротиворечи­выми, симпатичными и даже изящными, но по существу нежизнеспо­собными, мы воспитывали целые поколения, им преподносили эти схе­мы как концепции своего личного и в целом государственного разви­тия, выдавая их за реально существующие. И делалось это настолько успешно, что выдуманный мир для них становился самой настоящей реальностью. Именно таким наше общество они видели и именно та­ким хотели его иметь. Тем самым был определен жизненный путь и жизненная концепция не одного поколения советского общества.

Не входя в реальный мир и жестко сталкиваясь с реальными за­конами, по которым надо жить, а не мечтать, и после множества оши­бок и нередко и трагедий, приходило понимание, что он совсем не та­кой, каким его рисовали старшие товарищи, наши вожди и учителя. Все это нередко приводило к стрессовому состоянию, к смешению по­нятий и невозможности понимания реального мира.

Происходила чудовищная трансформация сознания. Реальная жизнь представлялась следствием «извращения» выдуманного обще­ства, извращенного, например, бюрократами, несознательными эле­ментами, спекулянтами, идейными противниками, внутренними и внешними врагами, буржуазной пропагандой и пр. А отсюда происте­кало самое удивительное и простое решение. Стоит только усилить контроль, сделать всех честными и трудолюбивыми, всех воспитать и перевоспитать в коммунистическом или социалистическом духе и вы­думанный мир, или концепция идеального коммунистического обще­ства станет реальностью.

Иными словами, выдуманный мир стал преподноситься и — более того восприниматься в сознании широких масс как реальный мир, а

реальный мир, реальное общество и соответственная реальная система отношений, как, например, в теневой экономике, как искажение этого идеализированного общества. Реальное общество отказывалось разви­ваться по придуманной схеме, она была ему чужда, но этим самым оно уже было плохо. Надо было его исправлять, подгоняя под принятую схему, и это постоянно делалось. Самое удивительное, что в это иск­ренне верили даже те, кто разрабатывал и предлагал эту идеализиро­ванную схему развития общества, например, партийные и советские функционеры, обществоведы. Попытки исправить реальный мир пред­принимались постоянно; усиливался контроль (сколько у нас было контролирующих организаций!), совершенствовали пропаганду и вос­питание (возьмите, хотя бы тотальную политучебу), даже проводи­лись хозяйственные и социальные эксперименты, перекраивались уп­равленческие структуры. Но все это не давало ровным счетом никакого эффекта, а только усугубляло положение. Мы все дальше и дальше от­ходили от реальной жизни в погоне за утверждением идеального об­щества и делали свою жизнь все хуже и хуже. Надо было менять кон­цепцию развития общества, а не общество подгонять под выдуманную концепцию. И прошло не мало времени, пока стали потихоньку пони­мать эту простую истину.

Но скольких трагедий это стойло. Те, кто не смог понять и при­нять реального мира, не сумел отбросить вымышленные догмы и по­стулаты и исходил только из идеализированных представлений, ока­зывались в конечном итоге вне жизни, вне общества. Сколько погибло одаренных и талантливых людей, да и у скольких обычных людей бы­ла покорежена жизнь. Была искалечена судьба целых поколений.

Помню кинофильм, героиня которого попыталась отравиться, по­тому что с конвейера автомобильного завода стали сходить машины с бракованными стеклами и все ее попытки воспрепятствовать этому оказались безуспешны. «Какая глупость — искренне восклицали зри­тели,— травиться из-за каких-то стекол!» Они были мудрые люди, знали жизнь, а она не знала. Дело было не в бракованных стеклах, она поступала так, как ее учили в школе, дома, как писали в газетах и показывали по телевизору. «Как же так,— говорила она,— меня учи­ли, что надо хорошо работать, чтобы хорошо жить, это долг, обязан­ность каждого честного советского человека». Но, оказывается, люди могут хорошо жить именно потому, что плохо работают. Это коренное противоречие нашего общества, и, право, было из-за чего тянуться за таблетками.

Никто не спорит, что для того, чтобы хорошо жить, надо хорошо работать, без брака, качественно, сдавать продукцию в срок. Но из-за

извращенной системы социально-политических отношений, построен­ных на принципах неадекватных природе человека, произошло извра­щение таких исходных понятий, как, например, «хорошо работать». Изначально верный принцип социализма, например, такие как равен­ство, превратился в уравниловку, социальная справедливость — ниче­го для всех и все для немногих, гуманизм — в жестокость к инакомыс­лящим, дисциплина — в беспрекословное подчинение начальнику, идеологическая выдержанность — на веру принимать все, что говорят сверху и поддакивать всему, что говорит начальник и т. д. Нам посто­янно говорили одно, на практике требовали другое, а жизнь требовала третьего.

Расхождение между словом и делом, между тем, что провозгла­шали и что было на самом деле, сравнение объективной реальности с выдуманной схемой, в конечном итоге, привело к неверию в идеалы социализма и вообще в какие-либо идеалы, инфантилизму, росту ан­тисоциальных и антиполитических явлений, возрастание пороков и их углублению, падению нравственности и как результат к снижению уровня экономического и социального развития и тому кризисному со­стоянию, что мы сейчас переживаем. Общество не может жить и раз­виваться без концепции, но она должна быть реальной, адекватной движению объективной реальности, постоянно изменяться в соответ­ствии с реальными запросами общества.

Но почему этого не поняли в нашем обществе? Этому было много причин. Низкий общий уровень культуры народа, а соответственно, и его руководителей, непонимание законов общественного развития и общее самодовольство, провозглашение самих себя самыми умными. Это и боязнь, когда провалы стали явными, увидеть себя подлинными, и нежелание что-то изменять в своей жизни, тем более, что для пра­вителей она была весьма не плохой. Но, пожалуй, самое главное — это полная безответственность, в первую очередь, высшего руководства за настоящее и будущее нашего общества.

Не хотелось бы возлагать всю вину за содеянное только на руко­водство страны. В том, что мы сегодня имеем, виновато все общество, виноват каждый. И, если мы имеем то, что сегодня имеем, значит, в обществе не нашлось сил, чтобы изменить ситуацию и направить раз­витие общества в правильное русло.

В период перестройки стали активно говорить о необходимости трезвого, непредвзятого рассмотрения общества, тщательного и всесто­роннего изучения социальных процессов, представления объективной информации о существующем положении дел. И самым распростра­ненным в публицистике и в научных кругах стало требование «нам необходимо зеркало общества». Поняли, что если и дальше жить в иллю­зорном мире и закрывать глаза на движение объективной реальности, то это приведет к еще более негативным последствиям.

Но насколько тяжело приходит понимание, насколько непросто происходит осознание, насколько велика привычка, ставшая потреб­ностью, жить в выдуманном мире, подтверждают социально-полити­ческие и экономические процессы последнего времени. Нет, трудно от­казаться от старого, привычного, теплого и уютного мира. Боязно взглянуть в правдивое зеркало, страшимся увидеть себя непредвзяты­ми и нельстивыми глазами.

Ситуация, конечно, потихонечку меняется к лучшему, жизнь за­ставляет обратить на себя внимание и думать. Меняются руководите­ли, растет общая культура народа, выходят на политическую сцену новые люди, которые не хотят жить в выдуманном мире. Они начина­ют осознавать, что нельзя уходить от жизни, от действительности, не­обходимо бороться за свой реальный мир, пускай такой неприглядный, серый, грязный, с мусором и дерьмом. Но все же это наш мир, который нам переделывать, если хотим жить в новом гражданском обществе.

Зеркало — это только символ потребности в непредвзятом анали­зе общества, его объективной оценки, выявления позитивных и нега­тивный тенденций. Обществу необходимы специальные институты для бесстрастного его отражения. Одним из таких институтов является социология.

 СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ БУМ

После долгого запрета и вынужденного молчания, наконец, в се­редине 50-х годов, было разрешено изучать, исследовать, анализиро­вать и смотреть на мир и современное общество более или менее раскрытыми глазами. Хотя и невелика была свобода действий, но начало было положено.

Однако, полученное разрешение не было следствием того, что на авансцену вышел добрый и демократический дядя. Оно было продик­товано валом социально-экономических проблем, накопившихся за прошедшие годы. Для их решения, к которым, наконец, приступили в этот период, требовалось огромное количество социальной, социально-экономической, демографической и пр. информации. Необходимо бы­ло знать, какие социальные процессы протекают в обществе, где и как они зарождаются и каким образом могут проявиться, чтобы можно бы­ло их предвидеть и по мере возможности управлять, а не ждать как

стихийного бедствия. В конце концов даже руководителям страны, ста­ло понятно, что командовать по-старому нельзя, а чтобы управлять эффективно, ничего не оставалось, как попытаться понять общество, в котором они живут. И хотя полного осознания необходимости отказа от старых методов управления еще не было, как не было и полного осознания необходимости социального изучения общества и потребно­сти в социальной информации, но тем не менее, проблемы реальной экономики толкали на действия именно в этом направлении. Это и привело к потеплению внутреннего климата, «оттепели», некоторой свободе действий творческой интеллигенции, в том числе и к развитию социологии. Во всяком случае начался отход от понимания ее как чи­сто буржуазной лженауки и восприятия ее как актуальной социальной общественной дисциплины, могущей что-то дать и социалистическому обществу. Можно сказать, что эти годы стали поворотными в возрож­дении отечественной социологии.

50—60-е годы — это настоящий социологический бум. Начали проводиться эмпирические социологические исследования, причем, десятками, более или менее тщательно изучалась иностранная литера­тура и опыт социологии за рубежом, публиковались десятки статей, стали выходить книги по социологии, открывались социологические лаборатории, в первую очередь — в вузах (впрочем, они так же быстро и закрывались). Правда, не всегда социологические исследования про­водились на высоком профессиональном уровне, да откуда ему было и взяться? Но, что характерно, они всегда проводились с полным осоз­нанием необходимости и важности этих исследований. Первыми оте­чественными социологами двигали большая убежденность в том, что социология способна решить, если не все, то большинство проблем тогдашнего общества.

Такое отношение к социологии, к ее возможностям диктовалось огромной верой в человека, его ролью в обществе. Социологи были уверены в необходимости изучения человека, его интересов и потреб­ностей, и на этой основе — познания и решения всех социальных и не только социальных проблем общества. Впервые пришло понимание, что, только поняв человека как социальное явление, а соответственно, и различные социальные группы, можно выйти на познание и соци­альных законов. В принципе они были совершенно правы. Другое де­ло, что сама социология еще не была настолько развита, чтобы решать эти и другие насущные проблемы, но, как всегда, желание и энтузиазм первых социологов опережали реальные возможности самой науки, ко­торой они занимались. Самое удивительное, что и само общество, во всяком случае, его прогрессивная часть, имело полную уверенность в безграничных воз­можностях социологии, более того видело в ней чуть ли не панацею и путь к разрешению всех проблем. В определенной степени это была ре­акция на многолетнее игнорирование человека в социально-политиче­ской жизни страны.

Конечно, из этого не следует, что к социологии и к социологиче­ским исследованиям все относились с пониманием и признавали ее полностью. Одни принимали социологию, поддерживали ее и подни­мали по мере возможности. Другие не очень ее чтили, хотя и считали ее необходимой. Третьи и не понимали, и не принимали, более того, старались подмять ее, направить в русло, удобное для них. И все же социология стала чуть ли не единственной общественной дисципли­ной, которая старта по настоящему заниматься обществом. Несмотря на то, что обществом занимались и другие общественные организации, тем не менее, общественное сознание отдало предпочтение именно социологии и социологам. Это произошло по различным причинам и прежде всего в силу уникальности обстановки в стране в целом и в гу­манитарных науках, в частности.

Во-первых, социология, как относительно новая дисциплина, не была отягощена старыми научными традициями и направлениями ис­следований и грузом не всегда приличного прошлого. Поэтому она не была дескридитирована в глазах широкой общественности, и соот­ветственно — не были дескридитированы и ее потенциальные воз­можности.

Во-вторых, немаловажное значение имело и то, что социология не была отягощена также и «учеными старцами», слишком умудренными, чтобы рисковать, которые чаще всего, а в тех условиях особенно, ста­новились тормозом в развитии общественной науки. Социологией за­нимались молодые ученые, полные творческих сил и желания рабо­тать, не оглядываясь назад и не таща воз прошлого знания.

В-третьих, большое значение имело и то, что социология с самых первых своих шагов обладала собственным формализованным методом изучения действительности, который в известной степени, не зависел от личных качеств исследователя, от его симпатий и антипатий. В дан­ном случае речь идет о методике и технике социологического исследования, которым в то время уделялось довольно много внимания.

И в-четвертых, пожалуй, самое главное, заключалось в том, что социологи не побоялись вторгнуться в святая святых, в общественно-политические концепции развития общества, затронуть, правда, толь­ко некоторые и не всегда самые главные, но устоявшиеся принципы, высказать свою точку зрения и более того — попытаться противопоставить ее в той или иной мере тщательно разрабатываемым и не ме­нее тщательно охраняемым официальным представлениям на социаль­ные процессы в нашем обществе. Иногда социологи даже залезали в такие области, которые были табу для всех обществоведов. Правда, ча­ще всего это происходило неосознанно и тем более не целенаправлен­но, а в силу самого метода исследования, требующего именно такого непредвзятого подхода. Социологи в ходе своих эмпирических иссле­дований часто получали такие результаты, которые сами не ожидали и которые, нередко, противостояли даже их собственным концепциям и желанию видеть то, что хотелось бы видеть. Конечно то, что соц­иологи преподносили общественности, было получено не только бла­годаря формализованному методу исследования, но нередко и осознан­ной позиции исследователей. Это весьма сильно привлекало обще­ственность, почему она и отдала пальму первенства в изучении обще­ства именно социологии.

Социологи 50—60-х годов, или как их называли потом, социологи первого поколения, взвалили на свои плечи нелегкую ношу огромной по значимости и емкости задачу, не только возродить, но и по суще­ству создать заново эту науку, сделать ее равноправной общественным дисциплинам, играющей свою значимую роль в обществе и вступаю­щей непосредственной преобразующей силой. Более того, необходимо было добиться и мирового признания, выдвинуть ее на передний край научной интеграции. И социологи с успехом решили и первую, и вто­рую задачи. Когда-нибудь историки напишут славные страницы раз­вития отечественной социологии и назовут имена первопроходцев. А для них это прежде всего была работа тяжелая, интересная и очень нужная для общества и для них самих.

 ОБЩЕСТВО В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ

В краткой истории исследования общества социологией можно ус­ловно выделить два последовательных этапа — первый, так сказать, ознакомительно-разведывательный, когда социологи только нащупы­вали поле своей деятельности и основные общественные противоречия, и второй этап, ориентированный, хотя это и не очень точно, на прове­дение проблемных исследований, когда социологи ставили задачи уже более глубокого изучения социальной действительности.

С самых первых шагов развития социологии большое внимание уделялось социальной структуре советского общества, которая пользо­валась во всей системе обществознания (правда, не сама проблема, а ее условное обозначение) особым вниманием. В отличие от последней, социологи не стали провозглашать известные истины, они принялись их исследовать. И в силу своего метола, предполагающего обращение к респондентам с вопросами, и выясне­ния, что они делают и что они думают, социологи получали данные, которые не всегда, мягко говоря, соответствовали официальным декла­рациям. Эмпирические или, как их называли, прикладные социологи­ческие исследования выявили весьма специфические внутриклассовые противоречия, которые оказались в ряде случаев, более существенны­ми для развития социальной структуры общества, чем межклассовые различия.

Более того, социологи обнаружили, что внутриклассовые проти­воречия были обусловлены прежде всего особым положением и ролью в обществе отдельных социальных групп и слоев. Основные дискуссии между социологами и обществоведами старых направлений начались с момента выхода работы М. Н. Руткевича и Ф. Р. Филиппова о соци­альных слоях и подытожили эти споры, в определенной степени закон­чила их, книга А. М. Гелюты и В. И. Староверова о рабочих-интелли­гентах[11] .

Суть разногласий между социологией и обществоведами, придер­живающихся официальных позиций, заключалась в следующем. По­следние смотрели на общество как на некоторую, образно говоря, мо­нолитную глыбу, социальную совокупность, не имеющую существен­ного деления на группы и слои, объединенные общей идеологией, ин­тересами, целями и соответственно формой деятельности, более того постоянно развивающуюся в сторону увеличения однородности и, на­конец, полного слияния классов, ликвидации всех различий и проти­воречий. Многочисленные социологические исследования показали, что структура общества является сложным и многоукладным образо­ванием, содержащим специфические слои и группы, имеющих различ­ные интересы, часто прямо противоположные друг другу и нередко ле­жащие далеко вне русла общих магистральных направлений развития общества. Заслуга социологов состояла в том, что они стали изучать не только степень однородности, но и различия между классами, сло­ями и социальными группами, начали исследовать не только интегра­цию социальных групп, но и то, что их разъединяет, каковы эти раз­личия и что лежит в их основе. Это был принципиально новый и весь­ма плодотворный подход. Фактически речь шла о повороте в методах и концепции исследования социальной действительности. Естественно, социологи стали большое внимание уделять структурным образованиям общества и прежде всего рабочему классу и кре­стьянству, городу и селу. В частности, изучая социальные отношения на селе, и всю социальную проблематику, социологи вскрыли, в сущности, весьма неприглядную картину.

Оказалось, что огромный социальный регион по существу являю­щийся основой экономической, да и политической жизни общества, получил статус в общественном мнении и соответственно в системе со­циально-политических отношений как чего-то вторичного и несущест­венного. Деревня рассматривалась в общественном мнении как некая глубокая социальная и политическая провинция с налетом некоторой социальной и духовной неполноценности. Сельское население имело плохое образование и профессиональную подготовку, у них было хуже материальное положение и ниже культурный уровень, и т. д. И в литературе, и в официальных документах постоянно говорилось о необ­ходимости подтягивания деревни к городу и их слиянии, рассматривая город как образец социально-политического уклада общественной жизни, развития духовного облика и образа жизни. Деревне не остав­ляли самобытности развития, определяемой прежде всего спецификой сельскохозяйственного производства, сельского образа жизни, осно­ванных на традициях русской деревни. Строительство на селе много­этажек городского типа, ликвидация неперспективных деревень, ссе­ление сельских жителей в районные центры (рассматривание их как прообраза будущих цивилизованных городов), постоянная агитация сельских тружеников к перенятию городских традиций, норм жизни и т. д. — все это есть, по сути, выражение официальных представлений о развитии деревни в практических делах.

Социологи на цифрах и фактах показали, как деформируется об­щественное сознание сельских тружеников и как извращается вся си­стема социальных отношений, как улетучивается чувство хозяина на земле и чувство ответственности за свой труд и за труд всего общества, они показали разрыв личных и общественных интересов, продемонст­рировали, как и каким образом изменяются социальные приоритеты, уходя из области общественного труда и общественных интересов. Социологи выявили как результат такого отношения к деревне, резкое повышение миграции, постарение сельскохозяйственных работников, падение производительности труда и общей эффективности сельского хозяйства. Старая сельская социально-экономическая и политическая структура по существу оказалась разрушенной, а новая, навязываемая деревне, оказалась ей чуждой и не отвечала насущным потребностям ни села, ни города, ни всего общества. Все это постепенно приводило не к расцвету деревни и ее сближению с городом, а к ее деградации. В результате деревня все больше хирела.

В общественной литературе много говорилось так же о сближении умственного и физического труда, и все это преподносилось как важ­нейшее завоевание социализма, подкрепляя эти утверждения, только отдельными, как правило, примерами или фальсифицированными ста­тистическими данными. Однако социологи показали, что процесс со­циальной интеграции не такой уж простой, не такой прямолинейный и однозначный и что о полном сближении умственного и физического труда и тем более слиянии говорить очень и очень рано. Более того, повсеместно наблюдался процесс дифференциации различных соци­альных групп, занимающихся физическим и умственным трудом и, прежде всего, по материальному положению, уровню культуры, обра­зованию и профессиональной подготовке, по степени участия в управ­лении производством и общественными делами и т. д. Исследования показали, что существует механизм (и этот механизм постоянно со­вершенствовался) неравного вклада социальных групп в производство и распределение общественного продукта и общественных благ, так же как существовал механизм неравного распределения власти, прав и обязанностей. Это неравенство привело к тому, что большие социаль­ные группы оказались с очень низким прожиточным минимумом и полностью бесправными перед лицом партийного аппарата, мини­стерств и ведомств и даже преступной мафии. Но имелись группы на­селения с уровнем материального благосостояния выше всяких планок и обладающие безраздельной властью и абсолютно не подотчетностью со стороны общества.

Социологи первого поколения много сделали и в исследовании семьи и быта. Эти проблемы давно были в центре внимания теории на­учного коммунизма, но только социологи стали их предметно исследо­вать своими методами и вскрывали не только новые аспекты этой про­блемы, но и разработали новый подход к определению характера и со­держанию этого явления.

Так, десятки лет у нас декларировалось, что в нашей стране до­стигнуто полное равенство мужчин и женщин, а если еще не самое полное, то еще чуть-чуть и все будет в порядке. Однако даже в том понимании, которое имелось в официальных доктринах, до полного равноправия было еще очень далеко. Общественная, экономическая и политическая обстановка не позволяли осуществить это так называе­мое равенство, не говоря уже о том, что сама по себе доктрина равно­правия мужчин и женщин в социалистической интерпретации была, мягко говоря, весьма уязвима.

Оказалось, что у женщин ниже уровень квалификации и профес­сиональной подготовки, они получали меньше, чем мужчины, весьма неодинакова их загрузка на работе и дома. Много времени женщины тратили на домашний труд (в среднем от 4 до 6 часов в сутки), по­скольку служба быта никак не облегчала их труд, а производство не могло обойтись без представительниц прекрасного пола, и, как прави­ло, на тяжелых и вредных работах. Например, в сельском хозяйстве, в частности, в растениеводстве, где насчитывалось до 80% тяжелого физического ручного труда, заняты в основном женщины. А сколько женщин занимали ответственные посты в хозяйственной, обществен­ной и политической сферах? И здесь до равноправия было еще далеко.

Проблема женской эмансипации и равноправия сложная, требу­ющая прежде всего, определения самих этих понятий. Исследования социологов показали неоднозначность разработанной официальной концепции, ее уязвимость, расхождение с реальным положением дел. Все это заставило социологов пересмотреть концепцию роли женщины в обществе, в общественном производстве, управлении, воспроизвод­стве нового поколения, в общественной жизни и т. д.

Социологи активно занялись исследованием общественного мне­ния. Это и в самом деле было очень интересно. Если учесть, что исто­рию делают люди, преследующие свои интересы (Маркс), то понятно, что от отношения людей к тем или иным социальным процессам и яв­лениям зависит эффективность различных правительственных и не только правительственных мероприятий. Понятна здесь и роль соц­иологии в изучении общественного мнения. На основании массовых опросов, социологи делают вывод о популярности тех или иных мероп­риятий, а соответственно, о степени активности масс по претворению этих мероприятий в жизнь.

Понятно, что социологии не могло быть ни в 30-е, ни в 40-е годы, поскольку народ не рассматривался как активная и преобразующая си­ла (на деле, а не в декларациях), имеющая свою систему оценок и ко­торая может отличаться от официального мнения. На народ смотрели только как на некоторую совокупность индивидуумов, признанных выполнять установки начальства. В условиях жесткого подавления инакомыслия об общественном мнении как определенной реальности не могло быть и речи. Но это не означало, что его не существовало. И оно демонстрировало себя в экономике, политике, в социальном раз­витии в основном провалами. Ни одна развитая и цивилизованная об­щность не позволяла и не позволяет себе столь пренебрежительного отношения к общественному мнению, как наша страна. Дикость применяемых методов управления говорила о варварском характере соци­альных отношений.

Обращение к социологии в этот период говорит о смягчении в не­которой степени этих нравов, изменении стиля и методов управления. Но даже разрешив социологам, хоть как-то исследовать отдельные ас­пекты общества, отношение к ней официальных кругов оставалось да­леко не приветливым и принимали ее вовсе не с распростертыми объ­ятиями. В слишком нехорошем виде представляли социологи те или иные социальные процессы, уж в больно невыгодном свете показыва­лась деятельность многих руководителей разных рангов. И нередко от социологии требовали, чтобы она все представляла в розовых тонах, показывала одни достижения, т. е. требовали от нее стать кривым зер­калом. И некоторые социологи в этом преуспели, об этом тоже нельзя умалчивать.

«Марксистско-ленинская социология дала замечательные образцы научной строгости, идеологической принципиальности, этической бе­зупречности, умения не отставать от бурно развивающихся процессов социальной действительности, остро и бескомпромиссно ставить самые животрепещущие проблемы, исследовать их, применяя широчайший арсенал доступных науке методов. В то же время уроки прошлого учат нас настороженно относиться к тому, что мешает социологии быть дей­ствительно наукой, препятствует реализации ее научного потенциала. Следует твердо усвоить, что деловой серьезный анализ недостатков и упущений вовсе не означает умаления и забвения достижений и успе­хов. Это необходимый этап перед новым более широким наступлени­ем»[12] . Доля истины в этих словах имелась.

Обществу необходимо свое настоящее зеркало. Это в принципе поняли, поняли и то, что и социология может выступить таким зерка­лом. Но социология создана не только для того, чтобы рассматривать маленькие прыщики, демонстрировать несущественные явления и не­которые недостатки. Роль социологии глубже и сложнее. Она заклю­чается в том, чтобы показать, что движет обществом, какие социаль­ные законы определяют его развитие, почему происходят те или иные события, каким образом можно нивелировать негативные и, наоборот, стимулировать развитие положительных тенденций. Ведь каждому из нас и всему обществу в целом, постоянно приходится делать выбор: ка­ким путем идти, в какую сторону повернуть и каждый раз это становится предельно сложной задачей. Нередко решение происходит спонтанно, путем проб и ошибок, которые могут обходиться обществу слишком дорого, а результаты — непредсказуемые. Ответить на все эти вопросы, т. е. выбрать оптимальный путь развития может или вер­нее должна и социология как наука о наиболее общих законах разви­тия общества. Таковой ее представляли раньше, такой ее представля­ют и сегодня.

 ТРУДНАЯ ЗАДАЧА СОЦИОЛОГИИ

В социологии проходил процесс накопления эмпирического мате­риала. Многочисленные социологические исследования, проводимые в различных регионах страны (СССР), касающиеся различных аспектов действительности, давали удивительную палитру нашего общества, высвечивая, как маленькими фонариками, тот или иной участок жиз­ни. И в целом жизнь оказалась намного прекраснее и удивительнее, чем пытались ее рисовать в иллюзорном мире. Но потому она и оказа­лась прекрасной, что была удивительной по своей неповторимости, не­предсказуемости, непосредственной чувственной данности, богатству красок и естественности проявлений. И никогда нельзя угадать, какой стороной она повернется в следующее мгновение, тем самым заставляя и нас поворачиваться, двигаться, думать, искать решение. Это намного труднее, чем лежать в болоте выдуманного общества. Каждое социоло­гическое исследование, как части мозаики, вносило свой вклад в об­щую картину общества. Однако весь этот эмпирический материал, все многочисленные социологические данные пока не рассматривались как общая система взглядов на общество. Тому было несколько причин и объективного, и субъективного порядка.

Во-первых, чтобы иметь общее представление об обществе, необ­ходимо накопить определенное количество эмпирического материала, достичь той критической массы, которая перейдет из количественного состояния в качественное, и груда эмпирического материала превра­тится в новое представление об обществе.

Во-вторых, все социологические материалы рассматривались в обязательном порядке в той частной и общей концепции, которая в это время господствовала в общественном сознании и официальной докт­рине развития общества, что весьма сильно затронуло процесс выра­ботки новой концепции общества.

В-третьих, и здесь уже вступает в силу субъективный фактор. Де­ло в том, что полученный социологический материал полностью ни­когда не соответствовал господствующей концепции и чем дальше раз­вивалось исследование, тем больше с ней расходился. Это вполне естественное и закономерное развитие нового знания, которое в конеч­ном итоге, приводит к пересмотру всей общей концепции. Но в силу идеологических и политических соображений в социологию стали вме­шиваться те, кто не хотел пересмотра общей концепции. Используя целый арсенал официальных и неофициальных средств воздействия, социологам не давали свести в единое целое сумму разрозненных фак­тов. Здесь присутствовали и запреты, и политические гонения, и иде­ологическая обработка, и запрещение проводить экспериментальные исследования, и многое другое. В конечном итоге, социологам вообще было отказано в праве на цельное рассмотрение общества, разрешили только проведение частных исследований (об этом несколько подроб­нее будет сказано ниже), но жизнь брала свое.

После «потепления», появления элементов демократии и гласно­сти, потребность выработки цельного взгляда на общество вылилась из недр сознания социологии и стала актуальной проблемой. И сегодня перед нашей общественностью, в том числе и перед социологами,— и надо признаться для всех довольно неожиданно,— встала во весь рост огромной важности задача — создание новой концепции, обеспечива­ющей прогрессивное экономическое, социально-политическое и науч­ное развитие общества. В один день всем стало воочию ясно, что старая концепция не годится, что новой концепции нет, а длительное воздер­жание наших обществоведов от свободного полета в поиске истины, привели к истощению научной мысли.

Выработка нового представления об обществе — актуальная зада­ча всех обществоведов. Но социология, возможно, имеет некоторые преимущества перед другими общественными дисциплинами.

Во-первых, социологи, приступая к исследованию, каждый раз в обязательном порядке разрабатывают некоторое предварительное кон­цептуальное видение (программу исследования). Естественно, соц­иологи исходили из имевшихся концепций социализма, т. е. для изу­чения реальных объектов заранее принимали некоторое концептуаль­ное видение, уже принятое в обществе. Но, получая материалы и видя разночтения с концептуальным содержанием, вкладываемым в это ис­следование, социологи вынуждены были разрабатывать новые концеп­ции, несколько или значительно отличавшиеся от общепринятых кон­цепций, с которыми они опять выходили на исследование. Таким об­разом, происходила постоянная взаимоувязка и взаимопроверка новых концепций, нового видения мира и объективной реальности, что спо­собствовало в конечном итоге практике выработки новых концепций, непредвзятого отношения к действительности, к поиску истины. Во-вторых, независимо от того, насколько исследование носит частный характер, оно с необходимостью исходит из концепции общего характера, тогда как последняя, соответственно, исходит из еще более общей концепции и таким образом устанавливается иерархия концеп­ций по общности. Решая частные задачи, социологи с неизбежностью выходили на решение общей концепции общества.

В-третьих, что отличает социологию от других общественных на­ук это то, что социология обладает собственным методом исследова­ния. В отличие от других общественных дисциплин, социология не ос­танавливается на построении некоторых умозрительных схем, сколь бы хороши и логически не противоречивы они не были. До тех пор, пока они не будут проверены практикой, они ровным счетом ничего не стоят. Социология занимается не только тем, что разрабатывает кон­цептуальные представления о протекании тех или иных социальных процессов, но и своими исследовательскими методами проверяет до­стоверность своих концепций.

Имея в руках такой мощный инструмент как социологический вопрос, социология выходит на уровень объективного оценивания со­циальных связей, более того, превращая свой метод в формализован­ный, уже в меньшей степени зависящий от каких-либо субъективных влияний. Но все это возможно только в том случае, если социология будет оставаться наукой, не подверженной политическим или идеоло­гическим конъюнктурным соображениям. Все сказанное позволило социологам быть более, чем другие обществоведы, готовыми, во всяком случае потенциально, к разработке новой концепции развития нашего общества. Другое дело, что проверка старых и новых концепций тре­бует довольно много времени.

КОНЦЕПЦИЯ «ПЕРЕСТРОЙКИ» И ПЕРЕСТРОЙКА КОНЦЕПЦИЙ

Обращение к социологии в нашем обществе было в определенной степени, хотя и очень слабым, но все же поворотным пунктом в обще­ственном сознании в сторону его гуманизации.

Обращение к социологии было по существу обращение к челове­ку, к его интересами потребностям, к его заботам и нуждам, к его за­просам и ценностным ориентациям, это было обращение к личному и общественному мнению.

Обращение к социологии было по существу обращением к новым основам человеческого бытия, к новым принципам построения госу­дарства, к новой системе общественного управления и принципиально отличного от старой системы взгляда на общество. В определенном смысле, обращение к социологии означало, что центр управления стал потихоньку перемещаться к человеку, что было прямым противопо­ставлением старым методам управления и принципам построения об­щества. В который раз в истории человечества люди открыли для себя, что все зависит от человека, что люди осуществляют общественное бы­тие, что историю общества и всего человечества определяют интересы людей.

Слишком долгое время наша действительность, впрочем, как и взгляд на историю, была безлична и конкретные люди растворялись в деяниях великих учителей и безликой массы. У нас была безличная экономика, и получалось, будто экономические законы и категории, насколько они признавались, работают сами по себе, без людей.

У нас была безликая социально-политическая жизнь, когда люди выступали как винтики и гаечки в общем безликом и безлюдном ме­ханизме социальной жизни и политического управления. Даже наша техника была безлюдной, как на будущих заводах-автоматах, о кото­рых мечтали не только писатели-фантасты, но и хозяйственники и подстать им ученые. Согласно различным и многочисленным научным выводам получалось, что только самая современная и совершенная техника может осуществить и технический, и социальный прогресс.

Даже наши общественные науки были безлюдны. Наша история, философия, политика, право и пр., прекрасно обходились без человека и отражали общественное бытие только как действие каких-то безлич­ных объективных законов, которые движут обществом и историей.

В литературе эту проблему поднимали и много говорили о дегу­манизации, правда, все это, как правило, сводили к технократическо­му детерминизму, технократическому мышлению. Однако на самом деле проблема здесь намного шире. Не только техника, но и вся наша жизнь и в целом весь наш социализм, оказались противопоставленны­ми гуманистическим принципам социального бытия, приоритету чело­века, личности в социальном мире. Принципу гуманизма противопо­ставляли принцип антигуманизма во всех его формах. Антигуманизм утверждается во всех без исключения сферах социальной жизни, по­скольку антигуманизм есть не только форма мышления или представ­ления о мире, но и сама форма жизни.

Сейчас мы начинаем осознавать, что для понимания, например, экономических процессов, законов, категорий и т. пр., понимания особенностей развития техники и науки, сегодня нам все больше не хва­тает знаний именно о человеке во всем комплексе его проблем, понимания роли и значения человека в обществе. «Теория «экономического» детерминизма на практике себя не оправдала. Экономика функционирует в социальном контексте, она не только определяет возможности развития социальной сфере, но и сама находится под ее воздейст­вием. Движение вещей происходит через деятельность людей, осуще­ствляющих ее во имя удовлетворения своих индивидуальных потреб­ностей и интересов»[13] . Тем не менее процесс гуманизации мышления и общественного сознания не нашел развития в нашем обществе, не на­шел своего выражения ни в политике, ни в социальной сфере, ни в эко­номике, ни в технике и т. д. Неразвитость гуманизации мышления подтверждается сохранением господства административно-командной системы управления, казарменного метода руководства. В админист­ративной системе нет личности, нет индивида, есть только масса лю­дей и команда.

Административный метод управления был принят на вооружение именно из-за его понятности малокультурному и необразованному че­ловеку, из-за простоты и кажущейся очевидности ее эффективности. Это первый и самый низкий уровень общей культуры и управленче­ской грамотности. Именно непонимание всей сложности взаимосвязи явлений привело к тому, что непосредственное обращение в виде при­каза, команды, прямого и непосредственного воздействия, восприни­малось как непосредственное действие индивида. Примитивная и до предела упрощенная схема «приказ-действие», понималась как прин­цип любого управления, хотя даже в такой схеме, если она и приме­нялась столь упрощенно, была опосредована целой гаммой социальных связей. Этого, как правило, и не понимали, воспринимая только внеш­нюю форму. Отсюда примитивные и упрощенные представления о без­граничных возможностях, например, в короткий срок построить ком­мунизм или «догнать» и «перегнать», произвольности выбора принци­пов, например, уравнительного коммунизма, принятие себя в качестве руководителя как высшего критерия возможностей, истины, средств и целей.

В упоминавшейся статье Л. Г. Ионин писал «...ничем не ограни­ченное управление, опирающееся на «объективно-оптимистические» представления о законах развития, становятся подчас административ­ным произволом, подтверждающие те самые представления, на кото­рых он основывается.

Все это вместе взятое позволяет сделать вывод о природе практи­ческой идеологии, на которой долгое время зиждилась управленческая деятельность в нашем обществе. В основе ее лежат два внешне проти­воречивых, а по сути дела тесно взаимодействующих и друг друга дополняющих принципа: 1) технократический принцип произвольности, создающий иллюзию легкости и безграничных возможностей преобра­зовательной деятельности, и 2) сакральный принцип «органичности», обосновать справедливость и целесообразность любого рода деятельно­сти, независимо от того, какие социальные последствия она влечет»[14].

Те проблемы, которые мы совсем недавно с такой яростью высве­чивали, и те проблемы, которые давно уже сами высветились и выпя­тились, те недостатки и негативные явления, противоречия и отклоне­ния, которые были названы социологами и не только ими, и те, кото­рые не были названы по известным причинам, есть показатель и след­ствие того, что наше общество было построено не на принципах, отве­чающих истинной природе, истинному назначению человека, и кото­рые в конечном итоге способствовали бы прогрессивному развитию об­щества. И самое страшное последствие этой антигуманной системы уп­равления заключается в том, что она воспитывала послушных членов общества, это был ее основной принцип и основная цель существова­ния, и в результате была получена масса индифферентных людей. Это самый явный и самый страшный итог развития социалистического об­щества.

Каким должно быть наше общество? На каких принципах оно должно быть построено? Что должно находиться в основании концеп­ции нового гражданского общества? вот вопросы, которые задают себе сегодня все прогрессивно мыслящие люди нашего общества. Вот воп­росы, которые задают себе и социологи. Многочисленные исследования социологов и социологическая литература и есть по существу поиски ответов на эти вопросы. Под эти вопросы общество авансировало соц­иологию и ждало от нее ответа.

И ключевым звеном, основанием, стержнем, генеральным на­правлением, как угодно назовите, является принцип гуманизации мышления, общественного сознания и общественной жизни.

Проблема гуманизации общественной жизни, которая самым не­посредственным образом связана с уровнем общей культуры как всего народа, так и руководителей всех рангов и всей системы управления, является сегодня насущной ключевой проблемой. Гуманизация обще­ственной жизни означает, что сегодня и завтра во главу угла всей со­циально-политической жизни страны будет поставлен человек, конк­ретный человек со всеми его слабостями и недостатками, со всеми его Достоинствами и сильными сторонами, с его стремлением к социальной активности, самостоятельности и самореализации. Гуманизация общественной жизни означает предоставление человеку права самостоя­тельно мыслить и действовать, принимать решения и отвечать за них, означает глубокое уважение к мнению человека, его поступкам, дей­ствиям, даже, если они будут противоречить другим взглядам и дейст­виям, расходиться с мнением большинства, и противостоять офици­альным точкам зрения, общепризнанным установкам и мнениям. Ува­жительное и бережное отношение к человеку, вот что требуется нам сегодня и еще большее потребуется завтра.

Неуважительное отношение к человеку — это самое оскорбитель­ное его состояние. С повышением уровня культуры человека и всего народа это оскорбительное состояние еще больше усиливается. Необ­ходимо понять довольно простую мысль, что ни техника, ни экономика в их сегодняшнем понимании, не решают сами по себе проблему про­грессивного развития общества, как это в явной или неявной форме предполагается. Только люди и никто, кроме людей, которые для ре­шения всех этих проблем вступают между собой в определенные соци­альные отношения, могут решать все эти технические, экономические, научные, социально-политические и пр. задачи. И только раскрыв сущность социальных отношений, законы их образования и функцио­нирования, а соответственно, и изменение их в соответствии с потреб­ностями человека и всего общества, можно решить и решать проблемы прогрессивного развития нашего общества и только в этом случае мож­но поставить на научную основу и сам процесс гуманизации мышле­ния и гуманизации общественной жизни. В этом заключается основная концепция перестройки нашего общества, и здесь находится ключ к перестройке концепций.

Социология одна из общественных наук, которая может помочь в решении этой сверхважной задачи.

Глава II. КРИЗИС СОЦИОЛОГИИ ИЛИ ЕЕ ПОДЪЕМ?

Скоро мы будем праздновать своеобразный юбилей. Примерно в 60-х годах в нашей общественной литературе появились первые пуб­ликации по социологии. В основном они были посвящены критике буржуазной и осмыслению некоторых методологических основ марксист­ско-ленинской социологии. И хотя мы, социологи, постоянно критику­ем друг друга и социологию за недостаточно быстрые темпы развития и недостаточное осмысление многих социальных процессов, нельзя не признать, что за эти трудные тридцать лет сделано было не мало. Во всяком случае мы поняли сегодня сами и окончательно убедили своих друзей и, возможно, половину недругов, что социология — это само­стоятельная и актуальнейшая наука, оказывающая самое непосредст­венное влияние на развитие общественно-политической жизни, и что без нее не может обойтись ни один профессиональный руководитель, политический деятель, юрист, хозяйственник.

Но, естественно, чем дальше мы продвигаемся вперед, тем больше понимаем, как мало мы знаем и как много надо сделать. И тем больше мы не удовлетворены, чем большего хотелось бы достичь. И то, что нас удовлетворяло совсем недавно, сегодня не только не удовлетворяет, но и становится тормозом в развитии социологической науки, ее теории практики.

 ЮБИЛЕЙ ПОИСКОВ И ПРОБЛЕМ

Развитие социологии за тот период проходило весьма своеобразно. Можно выделить две практические не пересекающиеся сферы. Первая разработка, так называемых, методологических принципов мар­ко-ленинской социологии, сначала на уровне истмата, а затем в рамках теории научного коммунизма. Вторая сфера, развивающаяся не менее активно, а может быть и более быстрыми темпами — это так называемые прикладные или эмпирические исследования. Теоретики стали активно разрабатывать, вернее дискуссировать, предмет соц­иологии и ее роль в системе обществоведения, место социологии и соц­иологов на ступеньках иерархической лестницы обществоведения. Это были в основном, старые философы, профессора и академики, которым по статусу было положено заниматься теорией и только теорией.

Вторая сфера была представлена молодыми социологами, кото­рые, не задумываясь слитком много о том, что такое социология и чем она должна заниматься, активно взялись за непосредственные иссле­дования. И начали их проводить с юношеской непосредственностью и отсутствием опасений, что они, может быть, делают что-то не так и не то. Проводили исследования буквально десятками и сотнями, счет шел на тысячи, впрочем, никто их и не считал. Позже, и довольно скоро их и всю социологию с помощью теоретиков обвинили в анкетомании, мелкотемье и пр.

Надо Сказать, что социологи-теоретики и социологи-практики хо­рошо знали друг друга, но интересы и пути их пересекались редко. Хо­тя те и другие негласно учились друг у друга, набирались опыта и те­оретического, и практического. Случались между ними и конфликты. Первые нередко требовали от практиков, мол, давайте нам ваши циф­ры, материалы социологических опросов, а мы, теоретики, будем их обобщать и делать выводы и т. д. Прикладникам, как их тогда назы­вали, отводилась роль только поставщиков голого эмпирического ма­териала. Вторые же заявляли в ответ, что если мы добываем эти цифры и надо сказать с немалыми трудами, то сами будем их и обобщать и делать выводы, а вы, теоретики, пожалуйста, разберитесь, что такое социология и дайте нам приемлемую для эмпирических исследований социологическую теорию.

Приемлемая для практиков социологическая теория дана не была. Нет, в принципе такая теория была разработана. Так называемая трех- или четырехуровневая социология, но удовлетворяла она только теоретиков, да и то не всех. Хотя в этой многоуровневой социологии, без сомнения, было рациональное звено и, может быть, даже не одно, поскольку она разрешала некоторые трудности и противоречия в по­строении социологической теории. Тем не менее, для практиков этого оказалось слишком мало. Не получая научных теоретических ориен­тиров, практики-социологи на свой страх и риск занимались тем, чем могли и чем хотели заниматься. И в этом тоже был положительный момент, во всяком случае эмпирики решали отдельные практические задачи и по мере возможности удовлетворяли непритязательных тогда еще заказчиков.

Однако на определенном этапе развития теоретическая неопределенность перестала удовлетворять социологов-практиков. Теоретики, кончив дискуссии примерно в середине 70-х годов и, изрядно устав от споров на конференциях и в печати, а чаще в кулуарах, немного поутихли, пришли к компромиссу по социологической теории и примерно в течение десятилетия, продолжали муссировать теорию сред­него уровня. Социологам-практикам приходилось все сложнее и сложнее. Хозяйственники требовали от них конкретной помощи в решении разнообразных проблем производственной и общественной жизни. Они говорили, если уж вы назвались социологами, и на всех углах протру­били, что без знания социальных законов ни о каком прогрессивном развитии общественного производства и в целом всего общества не мо­жет быть и речи, то уж давайте соответствующие рекомендации. Это требование оказалось камнем преткновения, о который споткнулись социологи-практики. Таких рекомендаций они, как правило, дать не могли. Удовлетворив первое любопытство хозяйственников и свое соб­ственное, проведя в сущности описательное исследование, показывая различные простейшие распределения мнений респондентов по тем или иным животрепещущим вопросам, социологи на этом вынуждены были остановиться. Сбор социальной статистики путем массовых оп­росов является важнейшим делом, но это только первый этап работы социолога. Дальше надо выходить на проблемные социологические ис­следования, а вот это у социологов-практиков не получалось. Хозяй­ственники говорили: «Ну, хорошо, цифры, которые вы нам даете, конечно, любопытные, но скажите, пожалуйста, что с ними делать, как их использовать в нашей практической деятельности, куда их приме­нить?» И одного этого вопроса нередко было вполне достаточно, чтобы посадить социолога в лужу или калошу, как угодно. Необходим был новый уровень теоретического осмысления и проведения социологиче­ских исследований.

 Социология, в основном прикладная (до теоретической социологии широкая общественность просто не добиралась, ее туда не пускали), стала себя в какой-то степени дескридитировать. Ей перестали верить, начали относиться более критично и более требовательно, а то и подсмеиваться над социологами, нередко отказывались от их услуг. Но все-таки полностью в кредите социологии никогда не отказывали, уж очень она была необходима и в первую очередь, тем руководителям, которые болели за производство. Они были кормильцами, меценатами, спонсорами, как сейчас говорят, прикладной социологии и поддерживали все удачные и неудачные социологические проекты, понимая и сложность процесса развития, и ее необходимость, и видя за ней будущее. Руководители выделяли деньги, разрешали проводить у себя ис­следования, помогали людьми, оборудованием, техникой и не очень обижались на социологов, когда они не могли дать ничего путного или давали очень мало.

Правда, социологи-практики не отступали, хотя и попадали не­редко в трудное положение. Начались усиленные поиски области при­ложения своих сил, определение проблем и задач социологии, чтобы производственники получали от социологических исследований реаль­ную отдачу, а не пухлые отчеты. Социологи начали активно внедрять­ся в экономику, и их работы стали сильно смахивать на экономиче­ские. Социологи стали входить в область психологии и не всегда их от­четы можно было отличить от работ «чистых» психологов. Чем только не занимались и не занимаются социологи! Откройте хотя бы некото­рые номера журнала «Социологические исследования» того периода и прочтите название статей. Наряду с чисто социологическими, если, ко­нечно, можно такие выделить, вы встретите названия статей, которые совсем не связаны ни с какой социологией. «Радикальная перестройка хозяйственного механизма — основа самоуправления коллектива», «Этносоциальная дифференциация городского населения...», «Сколько можно заработать?», «Хозрасчетные поликлиники в Москве», «Сба­лансированность рабочих мест и трудовых ресурсов», «Эффективность инвестиций в социальную сферу села», «Эротические тексты как ис­точник сексуального самообразования» и др. Пишут о рождаемости, о должностном продвижении министров, о взаимосвязи среднего образо­вания с воспроизводством поселенческой структуры, о кооперативных дошкольных учреждениях в крупном городе, об организации деловой игры на производстве и о многом другом. Является ли все это, если так можно сказать, «чистой» социологией? Наверное, нет, если только не понимать под социологией все, что касается социальной сферы, обще­ства. Но тогда социология включает в себя все, что угодно, например, «применение социологии в производстве стальных конструкций», именно такое название носила статья в одном ведомственном сборни­ке. В последние годы в социологию стали активно внедряться журна­листы, а социологи занялись журналистикой, впрочем, как те, так и другие не без успеха, во всяком случае, статьи их читают с удовольст­вием.

Получилось так, что социологи занимались чем угодно (так же, как и кто угодно), но, пожалуй, только не собственно социологией. И обращение социологов к экономическим (в основном), психологиче­ским, демографическим, экологическим, медицинским и другим исс­ледованиям, использование их средств и методов исследования, применение их терминологии и понятийного аппарата, произошло, конечно, не случайно и не от хорошей жизни. Это был страстный поиск своегоместа под солнцем среди общественных наук и, в целом, в общественной жизни. Именно поэтому еще совсем недавно социология представляла собой весьма странную, неопределенную и нередко весь­ма компилятивную дисциплину.

И все это произошло потому, что не был определен предмет соц­иологии, не было обозначено, чем социология должна заниматься, ка­кова область приложения ее сил и сфера познания, какой кусочек со­циальной действительности она должна изучать, сделав его своей ни­шей или вотчиной. Наконец социологи это поняли достаточно четко и не только практики, но и теоретики. На состоявшейся в Ленинграде дискуссии (январь 1988 г.) о задачах журнала «Социологические исс­ледования» участники «круглого стола» высказались весьма резко и од­нозначно. Вот некоторые мнения:

Полозов В. Р.: «Хорошо бы вернуться на страницах журнала к об­суждению вопроса о предмете социологии, ее места в системе обще­ственных наук...»

Божков О. Б.: «Существует острейший дефицит теоретического, методологического осмысления проблем, которыми занимается соц­иология. Поэтому определение ее предмета — сегодня один из актуальнейших практических вопросов. (...) Промышленные социологи проводят исследования, разрабатывают анкеты. Но сами анкеты и вся деятельность их авторов по сути дела к социологии отношения не имеет».

Саганенко Г. И.: «Нельзя уйти от разговора о предмете социоло­гической науки. Это не абстрактный спор. Серьезные наши проблемы во многом порождены непониманием существа социологии и ее роли в обществе (...)». Вопрос о предмете социологической науки — не столь академичен как может показаться. Речь идет не об абстрактном теоре­тизировании, по поводу отвлеченных понятий, а об общей социологи­ческой концепции социальной действительности, социального разви­тия, об осмыслении целостной картины нашего общества. Социологи­ческая теория должна увязать множество уровней осмысления социальной жизни, а не тех, которые издавна приписываются социологии. Речь идет о взаимном соотнесении социальной философии, социальной политики, теории социального устройства и развития — вплоть до реальных проблем сегодняшней жизни. Необходимо заняться строитель­ством общесоциологической теории, по крайней мере, наметить кон­уры того, как увязываются в общем социальном организме социальные идеи, развитие, институты, механизмы, проблемы, объекты (в том числе), структуры, образа жизни и т. д.»

Голофаст В. Б.: «Прежде всего хотелось бы сказать, что в редак­ции явно недооценивают степень кризисного состояния социологии и вообще общественных наук»5.

И тем не менее сказать, что социология не занимается социоло­гией, было бы неправильно. Поиски своего предмета и области прило­жения, безусловно, так или иначе, но с необходимостью выводили соц­иологов на ту область социального бытия, которая и должна быть об­ластью интересов социологии. Другое дело, что не всегда и не сразу появляется полная ясность того, чем она занимается и чем должна за­ниматься, и понимание того, что занимается именно тем, чём и долж­на заниматься. Но задача самой же науки актуализировать это знание, найти в ее практике то, чем она должна заниматься в таким образом определить или, как говорил Г. И. Саганенко, «наметить контуры» социологической теории, предмета социологии. Право, задача стоит того, чтобы над ней потрудились.

Здесь надо учесть и еще одну трудность уже методологического порядка. Развитие социологии — это прежде всего процесс становле­ния и развития ее предмета исследования, поскольку единственного и абсолютно верного и годного для всех времен определения предмета социологии вряд ли возможно. Разумеется, возможно предельно общее понимание и определение предмета социологии, но всякий раз оно ока­зывается настолько общим, что теряется специфика термина и он ста­новится практически не пригодным к практическим нуждам социаль­ного познания. Кроме того конкретный анализ того или иного аспекта социальной действительности каждый раз требует специфического оп­ределения понятия социологии. Здесь нет волюнтаристского множест­ва определения понятия и предмета социологии в зависимости от интересов и пристрастий исследователя. Изучаемая объективная реаль­ность всегда требует строго определенного, конкретного понимания в рамках теоретического описания как предмета, так и объекта изу­чения.

НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ПРОШЛЫМ ДИСКУССИЯМ

На том же заседании «круглого стола» по обсуждению задач жур­нала «Социологические исследования», один из его участников О. Б. Божков сказал: «...существует мнение, что предмет социологии уже определен в ходе обсуждений, проходивших в 60-е годы. Но мы помним, как оно проходило: это была игра в одни ворота, когда на тех, кто думал иначе, просто навешивали ярлыки отступников от марксиз­ма. Фактически же та дискуссия завершилась компромиссом: социология была отождествлена с истматом, причем с «усеченным» истматом (т.е. она не получила самостоятельного статуса), но зато было при­знано право на жизнь, так называемых теорий среднего уровня»6.

Выступление О. Б. Божкова как, впрочем, и других участников «круглого стола», наглядно показали и прошлые, и настоящие пробле­мы определения статуса социологии, вскрыли современные противоре­чия в ее развитии, основные узловые моменты и горящие точки. И в самом деле споры о предмете социологии в то время, надо сказать, ве­лись далеко не на научном уровне и с применением отнюдь не научных методов и приемов. Г. В. Осипов в своем интервью журналу «Социоло­гические исследования» говорил: «О волюнтаризме в науке, о том, на каком уровне вестись научные споры в то время, свидетельствует взя­тая наугад одна из стенограмм. Это стенограмма обсуждения краткого социологического словаря, помещенного во втором томе «Социология в СССР». Ее стоило бы опубликовать. Она убедительнее любой публи­цистической статьи воспроизводит духовную атмосферу, в которой де­лались первые шаги по утверждению социологии как самостоятельной научной дисциплины»7 .

Методы «научных споров», хорошо известные в естественных на­уках и с успехом применявшиеся и в общественных дисциплинах, по - сути дела преследовали единственную цель, а именно подчинить жи­вое, не тривиальное развитие той или иной науки или нового направ­ления традиционным идеологическим канонам, в году тем или иным научным группам или группировкам, занимающим ключевые позиции в определенных областях науки. Тоже самое имело место и в социологии.

Споры и дискуссии о предмете социологии и ее месте в системе обществознания начались с того момента, когда молодые ученые, занявшиеся разработкой отечественной социологической науки, не мудрствуя лукаво и следуя прямому переводу термина социология, как науки об обществе, объявили во всеуслышание, что социология будет за­ниматься всем обществом, всеми его проблемами. В принципе это было естественно и даже правомерно, обществом, как уже говорилось, в то время никто практически не занимался, а потребность в изучении его проблем и противоречий была неимоверно велика.

Но социологи взяли на себя неподъемную ношу. Объявив, что об­щество является предметом социологии и не определив понятие «об­щество», т. е. чем конкретно будут заниматься, они тем самым проти­вопоставили себя другим общественным наукам. Для социологов это были проблемы роста и научного самоопределения, но они обнажали свое самое уязвимое место и подставили для критики свои бока. Этим не преминули воспользоваться те, кто по тем или иным причинам не хотел признавать социологию как самостоятельную науку и тем более претендующую на тот кусок хлеба с маслом, на котором они неплохо жили.

Первыми вступили, мягко выражаясь, в полемику представители исторического материализма. Зачем нам, т. е. обществу, нужна еще одна наука об обществе, когда уже имеется исторический материа­лизм, который успешно решает все его проблемы и все давно расписал по полочкам на много тысячелетий вперед.

Это был лейтмотив, звучавший прямо или косвенно во многих вы­ступлениях обществоведов. Но сбросить социологию с корабля, как это делалось раньше, объявив ее буржуазной наукой, уже было нельзя. Социология уже получила общественное признание и определенный статус в системе общественного производства и общественного созна­ния, несмотря на все свои недочеты, ошибки и недостатки. Но и про­тивники не хотели отступать, и они пошли другим путем, «...по отно­шению к социологии как к науке была избрана иная тактика. Она была отождествлена с историческим материализмом. Была сделана попытка вывести социологические исследования за пределы собственного соц­иологического знания, свести их только к прикладному уровню. Тео­ретическая социология полностью отрицалась»,— говорил Г. В. Осипов в том же интервью8 .

Иначе говоря, социологию пытались удушить в дружеских объя­тиях. Если нельзя было ее не признавать и не замечать, тогда надо бы­ло принять ее в свое лоно, таким образом, чтобы от нее ничего не ос­талось.

В целом эта попытка удалась, да и сами социологи не особенно спорили, признав по идеологическим соображениям и из-за отсутствия собственной научной теории, приоритет за историческим материализ­мом как общесоциологической теории, не уточняя его соотношение ни с философией, ни, естественно, с социологией. Но, приняв социологию в свое лоно и объявив себя общесоциологической дисциплиной, и в многочисленных теоретических разработках попытавшись оправдать эти притязания, исторический материализм превратился в какой-то непонятный симбиоз философии и социологии, т. е. стал как бы и фи­лософской, и в то же время и общесоциологической дисциплиной. Если посмотреть работы по историческому материализму тех лет, то фило­софско-социологическая неопределенность вылезает из всех щелей. Социологии, той социологии, которая занималась прикладными соц­иологическими исследованиями, было указано, что она должна зани­маться конкретным в историческом плане обществом, а именно соци­алистическим, изучать конкретные проблемы и противоречия, опреде­лять тенденции развития к светлому будущему и т. д. Это вполне ус­траивало представителей исторического материализма, которые отсто­яли главенствующее положение в обществознании и, соответственно, свои посты, звания, кресла, исключительность положения и офици­ально-общественный статус. Это устраивало и социологов, хотя бы в том плане, что им не мешали заниматься своим делом и проводить соц­иологические исследования.

Но это совсем не устраивало тех, кто занимался научным комму­низмом. Здесь дело обстояло сложнее, а точнее, намного сложнее. Спе­циалисты по научному коммунизму протестовали против новой науки, предметом которой должен стать конкретно-исторический тип обще­ства и тем более социалистического общества, поскольку уже имелась научная дисциплина, которая занималась именно этими проблемами. В конце 70-х годов в МГУ им. М. В. Ломоносова, пожалуй, не было ни одного общего собрания философского факультета, на котором не об­суждались бы и нередко в весьма резкой и нелицеприятной форме от­ношения между научным коммунизмом и социологией. Однажды с трибуны известный обществовед, работающий на отделении научного коммунизма факультета, показав книгу Г. В. Осипова «Теория и прак­тика социологических исследований в СССР», спросил: «Чем же отли­чается научный коммунизм от социологии? Мы изучаем структуру со­ветского общества, и они (социологи) ее изучают, мы и они изучаем рабочий класс, мы занимаемся селом, и социологи активно исследуют эти же проблемы, вопросы семьи, быта и пр., являются областью ин­тересов как первых, так и вторых. Так в чем же их различие и надо ли нам две дисциплины?» В чем разница? Только в том, что социологи изучают, исследуют эти и другие проблемы, а представители научного коммунизма только декларировали их.

Не гнушались и тем, что навешивали, явно и неявно, социологам ярлыки о принадлежности к буржуазной науке, обвиняли в преклонении перед западной социологией, использовании не только ее методи­ческих, но и методологических принципов, то есть отход от марксист­ских позиций. В той душной политической системе социологам было трудно возражать и отстаивать свои позиции. Но дело было не только в этом.

Надо сказать, что социологи, хотя и объявили, что предметом ее изучения является все общество, по сути дела, всем обществом и во­обще обществом, никогда не занимались. У них для этого не было ни профессионального, ни научного опыта. С первых своих шагов, соц­иология стала развиваться именно как прикладная наука, от нее это требовали общественность и благодаря этому она сразу вышла на аван­сцену общественной жизни. Обладая, может быть, не очень сильным, но своим собственным формализованным методом исследования, а именно методикой и техникой, социологи все свое внимание, во всяком случае основную долю, сосредоточили на проведении конкретных соц­иологических исследованиях, на изучении отдельных сторон и аспек­тов социальной действительности. И это было оправдано, этого требо­вала общественность, практические работники, собственно на это ее нацеливали и партийные документы. Необходимо было, наконец, дать адекватную объективную информацию о реальных и объективных про­цессах, протекающих в обществе, поскольку ни одна общественная на­ука не могла этого дать, да и не стремилась особенно к этому. С по­мощью конкретной социологической информации передовая обще­ственность попыталась разобраться в своем обществе. Правда, от соц­иологии тогда не требовали разрабатывать общие законы развития со­циалистического общества. Основным держателем акций здесь оста­вался научный коммунизм.

Требования научного коммунизма, чтобы социология занималась только прикладными исследованиями, так сказать, ползучей эмпи­рией, а научный коммунизм выступал бы в качестве методологической базы в рамках изучения социалистического общества, в общем были правомерны и оправданы. Научный коммунизм был научным предста­вителем той концепции социалистического общества, которая разраба­тывалась всеми общественными дисциплинами, политикой партии и т. п., и соответственно, разрабатывал те или иные ее аспекты, стороны. Социологи же, разрабатывая свои конкретные программы социологи­ческих исследований, с необходимостью исходили из этой общей и ча­стных концепций социалистического общества. Другое дело, что в большей или меньшей степени, как уже говорилось, данные конкрет­ных социологических исследований не ложились в эти общие и част­ные концепции социализма. Но до поры до времени об этом помалкивали и продолжали работать только в рамках этих концепций, по­скольку каких-либо других не было или они не допускались.

Естественно, представители научного коммунизма заявили, как в свое время и представители истмата, что социологи должны, так ска­зать, только поставлять материалы для теоретиков, для обобщения, уг­лубления и пр. Вполне понятно, что и социологи ничего против этого не могли возразить, потому, что так оно практически и получалось. По сути дела, произошла констатация реального разделения обязанностей между ними, их общественного и научного положения.

Долгие споры, наконец, привели к тому, что социологам был офи­циально отдан, так называемый средний уровень, а точнее два нижай­ших в теоретической иерархии уровня. Первый занимал исторический материализм как общесоциологическая дисциплина, второй — науч­ный коммунизм как теория социалистического общества, третий — от­водился собственно социологии, которая должна была заниматься ис­ключительно изучением отдельных сторон социалистического бытия и обязательно в рамках концептуальных установок научного коммуниз­ма и всего марксизма-ленинизма, и четвертый уровень — составляли, так называемые эмпирические, прикладные исследования. Фактиче­ски на бумаге было зафиксировано то, что было на самом деле, другого и не могло быть. У социологов не хватило ни опыта, ни сил, ни знаний, и прежде всего специальных, социологических теорий, чтобы отстоять какую-то иную точку зрения. И хотя социологи не очень соглашались с позицией представителей научного коммунизма и не особенно офи­циально и неофициально признавали их первенство, но на практике особенно и не возражали, довольные хотя бы тем, что им разрешали проводить конкретные социологические исследования, а также самим обобщать и делать выводы, а значит набираться опыта, знаний, чтобы прочно в конце-концов встать на ноги.

Но и сами представители научного коммунизма, чувствуя слабин­ку в своих методах исследований, которые по сути дела сводились к построению умозрительных схем и декларированию своих выводов, не подкрепленных ни практикой, ни тем более каким-либо научными экспериментами и исследованиями, и признавая здесь преимущества социологов, и соответственно их методы работы, стали сами потихонь­ку заниматься социологическими исследованиями. Но в отличие от социологов, которые все-таки искали истину, пытаясь разобраться в реальном положении дел и найти решение, как уже говорилось, неред­ко противоречащее официальным и общепринятым, представители на­учного коммунизма чаще всего занимались тем, что проводя исследо­вания, иллюстрировали полученными цифрами, нередко специально подобранными, свои схемы и умозрительные построения. Впрочем, этим не брезговали и сами социологи, просто принадлежность к той или иной школе, направлению в науке, к группе и т. д. диктовала и форму поведения, и методы исследования.

Но разделившись и определившись по сферам влияния и областям научных интересов и тем самым утвердив то, что было на самом деле, получилось нечто весьма неприятное для социологии и социологов. Она потеряла свой предмет. Если раньше социологи были ориентиро­ваны на общество в целом как на свой предмет, пускай весьма неоп­ределенно очерченный, но который позволял социологам заниматься не только частными социологическими исследованиями, но и разраба­тывать большие социологические проекты, исследовать и активно раз­рабатывать общие концепции социалистического общества, более того, пытаться создать свою социологическую теорию, то после того, как им было строго указано место в системе общественных дисциплин, пред­мет социологии «общество» был полностью исключен из исследова­тельских проектов социологов. Социологи после этого были допущены к изучению только кусочков общества, отдельных его областей и обя­зательно в заранее известных концептуальных рамках. Конечно, это не значит, что все социологи поголовно сложили оружие и отказались от изучения глобальных проблем современности. Но официальный статус социологии обязывал к определенному положению и своей ро­ли, а это выливалось в директивные и методические документы уже самих социологов. Социология превратилась таким образом в приклад­ную дисциплину. Большего ей не позволяли, дальше этого порога соц­иологов не пускали, если только некоторые социологи на свой страх и риск сами не прорывались на чужую территорию, например, пытаясь переосмыслить на основе своих конкретных исследований, некоторые концептуальные положения теории научного коммунизма. Но это бы­ли только отдельные случаи.

В принципе заниматься только, так называемыми, прикладными исследованиями, только сбором эмпирического материала и его пер­вичной обработкой не менее почетно и не менее необходимо, чем за­ниматься глобальными социальными проблемами. В конце концов раз­деление обязанностей, строгое или не очень строгое, внутри научной дисциплины всегда имеется и должно быть. Другое дело, что в тех пол­итических условиях это разделение научного труда нередко принимает характер деления, на так называемые низший и высший уровни, а со­ответственно этому принципу происходит и разделение материальных благ, общественного статуса и научной славы. Все лавры и большая часть общего пирога достается именно теоретикам, практически ничего — нашим прикладникам, экспериментаторам, так сказать, «рабо­чим» науки. Речь идет не о том, чтобы полностью уравнять труд «ра­бочего» в науке и труд «профессора»: это разные работы с разным на­учным вкладом в общее дело. Речь идет о создании равных возможно­стей для каждого человека, справедливой оценке труда и отсутствии любого морального, а тем более социально-политического давления, что было присуще обществоведческим дисциплинам.

В отношении социологии речь идет и о еще более важном. Когда мы говорим о социологии как о науке об обществе, даже не давая оп­ределения понятия «общество» в контекстуальных социологических рамках, мы должны понимать, воспринимать и строить ее как единую науку об обществе, которая была бы адекватна объективной реально­сти и в которой все ее части органично связаны между собой и вместе составляют единое целое.

На самом деле имелось, так сказать, три науки об обществе (в социологическом контексте), которые имеют различный предмет исс­ледования и весьма слабо стыкуются между собой.

1. Исторический материализм, во всяком случае в его изначаль­ной трактовке, предстает как наука о наиболее общих законах смены общественно-экономических формаций, но не о самих формациях, тем более — в их конкретных выражениях. Исторический материализм развивался в рамках общих философских концепций общественного бытия и сознания и сам выступал в основном как философская дисцип­лина. Но законы смены формаций, законы развития той или иной фор­мации и функционирования конкретного общества в рамках той или иной формации — это совершенно разные вещи, хотя, без сомнения, и связанные между собой. Законы перехода от рабовладельческого строя к феодальному, от феодального к капиталистическому и от ка­питалистического к социалистическому могут быть одними и теми же, но законы развития рабовладельческой, феодальной, капиталистиче­ской и социалистической формаций являются совсем другими. Тем бо­лее совершенно другим законам подчиняется развитие того или иного государства и общества в рамках той или иной формации9 .

В этом контексте исторический материализм, даже в его совре­менной интерпретации, когда он вынужден был приблизиться к конк­ретной социальной проблематике, не стал для социологии общесоцио­логической методологической наукой. Большинство социологов-прак­тиков и не испытывали в нем потребности, поскольку не видели для себя большой пользы. К истмату не обращались многие социологи и из академических кругов, имевшие базовое философское образование, и совсем не знали его специалисты, имевшие базовое экономическое, психологическое, математическое образование. Исторический матери­ализм играл роль теории, которая не имела никакого отношения к практике социологических исследований. И сколько бы не обвиняли социологов в том, что они проигрывают в подлинной научности, повы­шении теоретического уровня и практической отдаче, в своих исследо­ваниях не обращаясь к историческому материализму, социологи этого никак не могли понять, даже если добросовестно брались за изучение исторического материализма. Никто не возражал против философской значимости исторического материализма, но он каждый раз оказывал­ся некой другой дисциплиной, которая могла иметь к социологии толь­ко опосредованное отношение и в основном через общефилософские подходы. Представлять исторический материализм напрямую как об­щесоциологическую теорию, рассматривать его как составную часть марксистско-ленинской философии и одновременно как общую соц­иологическую теорию, как науку о наиболее общих и специфических законах функционирования и развития общественно-экономических формаций10 , явилось, по существу, грубой методологической ошибкой. Поэтому истмат и стал малопонятным симбиозом общей марксистско-ленинской философии и общей социологии и неприемлемым для соц­иологов как теоретиков, так и практиков.

2. Научный коммунизм, раскрывающий общие закономерности построения социализма и коммунизма, социалистического и коммуни­стического общества, мог бы в принципе стать некоторой общей соц­иологической теорией, если бы концепция социализма и коммунизма, разработанная и принявшая окончательное оформление еще в 30—40-е годы, была адекватна действительности, если бы научный коммунизм не превратился бы в схоластическую и догматическую науку, если бы не утратил своей способности к саморазвитию и при многих других «если». И сколько бы социологов не призывали творчески использовать научный коммунизм в своих исследованиях и выводах, творчески они не могли этого сделать, поскольку воочию, по результатам своих исс­ледований, видели его нежизнеспособность и даже вред для своей раз­вивающейся науки.

3. Только социология стала реально заниматься реальным социа­лизмом и реальным обществом, пытаясь выявить социальные законы развития общества, исследуя их своими, социологическими методами.

Но, оставаясь официально и по большей части в действительности только прикладной дисциплиной, решить глобальную проблему по­строения социологической теории общества и своей собственной тео­рии во всей жизненной полноте социологам было весьма трудно, если не сказать, непосильно.

Возможно неискушенному читателю все рассказанное нами пока­жется излишним, скучным и ненужным. В самом деле, какая разница, включается ли социология в исторический материализм или в научный коммунизм или остается самостоятельной наукой? Но в том-то и дело, что любая наука может быть наукой только в том случае, если она ор­ганично вписывается в некоторую общую систему знания и имеет свой предмет. Не найдя своего предмета или, того хуже, потеряв его, соц­иология перестает быть самостоятельной наукой и в лучшем случае. становится частью какой-то другой, «целой» науки. Но еще хуже, если это целое не отвечает истинным потребностям ни научного изучения общества, ни истинным потребностям самого общества. Социология стала частью научного коммунизма, но не в изучении общества (в этом аспекте научный коммунизм стал частью социологии), а в изу­чении и развитии концепции социалистического общества, что, как мы видели, не одно и то же. Сейчас стало очевидным, что концепция со­циализма, разработанная на первых этапах развития социалистиче­ского общества, утвердившаяся в сталинские времена и с тех пор не претерпевшая практически никаких изменений, нежизнеспособна. Проводя социологические исследования, социологи получали кучу ма­териалов, доказывавших это, они давали не общие рассуждения о пре­имуществах социализма, как это делалось во всех общественных дис­циплинах, в том числе и в научном коммунизме, а демонстрировали их иллюзорность, вскрывали не только разночтения и расхождения, но и вопиющие противоречия, за что им приходилось платить сполна и по всем счетам. Но то, что социология как часть научного коммунизма вынуждена была работать именно в его концептуальных рамках, по­стоянно тянуло ее назад и тормозило ее развитие, как и развитие в целом всей социальной науки.

Социологи попали в трудное положение. Не имея реальной кон­цепции реального общества, они не могли проводить исследования на достаточном научном уровне, осуществлять поиск подлинного знания. Соответственно, социология не могла и выступать как исследователь­ская дисциплина. Это с одной стороны, с другой, лишившись своего предмета исследования, социология не могла претендовать и на разра­ботку новой концепции общества. Большая часть социологов в те годы была просто дезориентирована.

Подытоживая, можно сказать, что в основном дискуссии велись вокруг одного — место социологии в системе обществознания. Коль уж она народилась, необходимо было куда-то ее пристроить. В принципе младенцу нашли место, вроде бы незаметное, чтобы он не особенно беспокоил и не лез, куда не положено. Но, социология потихоньку подрастала и все более требовательно заявляла о себе, взывая о другом статусе. Сегодня вновь во весь рост встал вопрос о том, что такое соц­иология и чем же она должна заниматься.

Но в процессе роста возникала новая отличительная черта. Если раньше, определяя место социологии в системе обществознания, опре­деляли и область знания, предмет и объект социологического исследо­вания, то теперь попытки определить предмет и объект социологии, по существу — это попытка определить место социологии в обществознании. Разница как будто бы не большая, но весьма принципиальная: это попытка не только найти свое место, но и утвердить приоритетные на­правления в системе обществознания.

НАУКА, КОТОРАЯ ОКАЗЫВАЕТСЯ ВСЕМ НУЖНА

Старые дискуссии закончились, начались новые. Размежевавшись с внешними оппонентами и удовлетворив практически все их требова­ния, социологи обратили внимание на свои внутренние проблемы и не­ожиданно обнаружили, что даже для специалистов, оказалось непо­нятным, что такое социология и чем она занимается, и чем должна за­ниматься. Во всяком случае, классическое определение социологии как «...науки об обществе как целостной системе и об отдельных социаль­ных институтах, процессах и группах, рассматриваемых в их связи с общественным целым»11, перестало удовлетворять социологов. Хотя никто не спорил против этого определения и в принципе оно было пра­вильным, но оно не отвечало ее практическим задачам. Данное опре­деление было слишком общим и потому неопределенным, чтобы из не­го можно было исходить при решении конкретных социологических за­дач по изучению действительности. Кроме того и входящие в данное определение понятия, такие, как «целостная система», «отдельные со­циальные институты», «общественное целое» или «объективное взаи­мосвязанное целое», требуют определения или, по меньшей мере уточ­нения, в рамках социологического знания. Размышления по поводу предмета социологии поставили несколько непростых вопросов. Например, если социология — это наука об об­ществе, то тогда, чем она отличается от других общественных дисцип­лин, например, экономики, демографии, политики, истории, права и пр., которые также изучают общество?

Попытались по аналогии с другими общественными науками оп­ределить специфическую область социологии в общественном целом. Попробовали другой подход, если экономика изучает проблемы произ­водства и распределения, право — развитие и функционирование за­конов, демография — демографическое поведение населения и т. д., то социологию предлагали определить как науку о потребностях и инте­ресах. Высказывалось мнение, что социология — это наука о социаль­ном управлении и прогнозировании. Были и утверждения, что соц­иология должна заниматься только изучением общественного мнения или социальными системами. Некоторые авторы сводили социологию только к методике и технике социологического исследования, против чего все социологи дружно восстали, заподозрив, что такое сужение предмета социологии, превратит ее в подсобную и техническую дис­циплину. Как-то один студент, отвечая на экзамене, сказал, что соц­иология — это наука о людях. Тоже правильно.

В принципе эти и многие другие частные определения предмета социологии и области ее интереса, не противоречили определению предмета социологии, приведенному выше, но только на сей раз вни­мание акцентировали на второй его половине: на социологии как нау­ке об отдельных социальных институтах и социальных явлениях. В об­щем такой подход возможен. Во всяком случае многие из указанных областей общественного бытия не попадали в поле зрения обществен­ных наук и оставались, так сказать, беспризорными, что не мешало им играть важную роль в обществе, имея «сквозной характер», как напри­мер, общественное мнение.

Но вдруг в социологии стали твориться непонятные вещи. Соц­иология начала проникать в те области общественной жизни, которые исконно считались сферой интересов других дисциплин. Появились термины промышленная, индустриальная социология, социология об­разования, социология личности. Затем появились социология полити­ки, общественного мнения, социология города и деревни. В последние годы укрепились совсем необычные словосочетания типа социология покупателя, социология рекламы, социология костюма, наконец, эко­логическая и экономическая социология. Социология находила все но­вые области применения, например, в журналистике, истории, праве, киноискусстве, театре, в целом в искусстве и т.д. Наверное, уже трудно найти такую область социального бытия, где социологи не предло­жили бы своих услуг.

В начале 80-х годов я читал в МГУ им. М. В. Ломоносова лекции по методике и технике и по основным направлениям развития соц­иологии. Таковых, более или менее развитых, тогда я насчитал около семидесяти. Вот только некоторые из них.

1. Социология коммунистического воспитания

2. Социология образования

3. Социология села

4. Социология города

5. Социология национальных от­ношений

6. Социология религии

7. Промышленная социология

8. Социология труда

9. Индустриальная социология

10. Социология трудовых коллек­тивов

11. Социология науки

12. Социология права и отклоняю­щегося поведения

13. Социология культуры

14. Социология миграций и пере­мещений

15. Методика и техника социоло­гических исследований

16. Буржуазная социология

17. Теория и история социологии

18. Социология спорта

19. Социология личности

20. Военная социология

21. Социология демографии

22. Экономическая социология

23. Социология театра, кино

24. Социология общественного мнения

25. Социология образа жизни

26. Социология молодежи и сту­денчества

27. Социология семьи

28. Социология политики

29. Социология малых групп

30. Социология журналистики

31. Социология пожилых людей

32. Социология конфликтов

33. Социология организаций

34. Социальное прогнозирование и планирование

35. Социология книги и чтения

36. Социология управления

37. Социология партийной рабо­ты

38. Социология неформальных отношений

Конечно, не все направления социологических исследований были хорошо развиты, некоторые создавались на конъюнктурной волне, на­пример, социология социалистического соревнования, многие позже совсем прекратили свое существование, другие сильно трансформировались. Но по всей видимости, всегда имеются такие области социаль­ного бытия, которые характеризуют и определяют актуальность самой науки, причем независимо от политической системы и строя общества. Например, некоторые области социологии весьма сильно, даже по на­званию, перекликаются с зарубежной социологией.

Для сравнения приведем основные направления развития соци­ологии в Америке12. Отрасли социологического знания и число американских универ­ситетов, в которых велось их преподавание:

1. Теория социологии — 136

2. Социальная психология —134

3. Методология исследования —131

4. Социология города —115

5. Отклоняющееся поведение - 113

6. Преступность, правонаруше­ние —102

7. Рассовые и этнические отно­шения, отношения мень­шинств — 99

8. Демография — 98

9. Формальные и сложные организации — 95

10. Брак и семья — 95

11. Стратификация и мобильность-90

12. Социальные изменения — 78

13. Общности — 77

14. Социология политики — 73

15. История социологии и соци­альной мысли — 68

16. Занятия и профессии — 62

17. Религия — 61

18. Социология полов — 47

19. Малые группы — 41

20. Пенология и исправления - 38

21. Социология знания — 37

22. Экология человека — 36

23. Право и общество — 32

24. Промышленная социология —31

25. Этнометодология — 30

26. Социальный контроль — 29

27. Социология труда — 29

28. Математическая социология - 28

29. Социология пожилых — 26

30. Прикладная социология — 25

31. Массовые коммуникации, об­щественное мнение — 25

32. Социология села — 24

33. Социология науки — 23

34. Экономика и общество — 22

35. Социология культуры -

36. Развитие модернизации — 58

37. Образование — 56

38. Социология медицины — 54

39. Коллективное поведение и социальное движение — 49

40. Сравнительная социология - 49

41. Социализация — 48

42. Досуг, спорт, развлечения—15

43. Социология искусстваи лите­ратуры — 8

44. Социология мировых конфликтов — 8

45. Военная социология — 5

Самое удивительное, что видно из приведенного списка — это то. что Практически все общественные дисциплины в нашей стране, даже те, кто видел в ней своего конкурента, стали принимать социологию с распростертыми объятиями. Более того, сами охотно шли с ней на кон­такт и по возможности использовали социологические методы иссле­дования. Именно специалисты по различным общественным дисцип­линам чаше всего выступали инициаторами введения социологии в структуру своей науки. Нередко они сами проводили исследования своих специальных проблем и тем самым закладывали новые социоло­гические направления, социологизировали свою науку или, наоборот, специализируя (экономизируя, демографизируя, политизируя, психологизируя и т. д.), саму социологию. Если учесть, что ученые, как пра­вило, ревниво относятся к любым попыткам вторгнуться на свою тер­риторию, то нужно обладать большой пробивной силой, весомостью аргументов и неотразимостью доказательств, чтобы эти ученые приня­ли пришельца в свое лоно. Но социология, как уже говорилось, была принята не только весьма охотно, но и нередко рассматривалась как необходимая составная часть той или иной общественной дисциплины. С появлением социологии возникла демографическая социология, эко­номическая социология, социология права и др. Они легко восприняли и новые методы исследования собственных проблем, и даже новые кон­цепции. Ситуация неординарная и она позволяет утверждать, что в социологии есть нечто, оказывающееся полезным для всех обще­ственных дисциплин и касающееся всех сторон социальной действи­тельности.

Правда, были попытки объяснить подобную экспансию наличием у социологов особого метода исследования, которым не обладали дру­гие общественные дисциплины. Соскучившись по живому человеку в своих исследованиях и увидев возможность непосредственного обращения к нему, они с удовольствием обратились к социологическим мето­дам. Но если бы речь шла только об использовании методики и техни­ки опроса больших групп людей, то тогда вряд ли бы нам пришлось говорить об образовании новых направлений в социальных исследова­ниях, не возникло бы и проблемы социологизации некоторых сфер в общественных дисциплинах, а тем более — специализации социоло­гии. Так, применяя математические методы в социологии, мы не гово­рим о социологизации математики, или математизации социологии. Мы говорим только о применении математических методов в социоло­гии. Или же, касаясь применения математических методов в экономи­ке, мы не говорим об экономизации математики, но говорим о приме­нении методов математики в экономике, оставляя за экономикой спе­цифическую область исследования, на которую математика не претен­дует. Вряд ли дело только в использовании социологических методов исследования, хотя, без сомнения, это имело огромное значение для общественных дисциплин. Очевидно, отношения социологии с другими общественными дисциплинами намного сложнее, как сложнее и роль самой социологии в обществе.

Осознав это, социологи вновь вернулись к мысли, что социология должна выступать и выступает как некая обобщающая наука, которая должна изучать все стороны как всего общественного бытия, так и от­дельного явления. Например, если экономика, теория права и пр., изу­чают общественные явления в своем специфическом аспекте, то соц­иология изучает те же явление, но как бы всесторонне. Возникло пред­ставление о социологии как о комплексной науке.

Однако такой подход оказался хотя и весьма любопытным, но до­вольно неопределенным в силу неопределенности самого понятия «комплексность». Несколько позже его пытались уточнить, конкрети­зировать с помощью понятия «системность», ставшим одно время до­вольно модным. Но и это ничего не изменило. Понятие «комплекс­ность», «системность» не описывали в достаточной мере ни особенно­сти социологии, ни объема ее знаний и специфику исследования. В принципе, данный подход к определению предмета социологии мало отличается от того, который был осуществлен в энциклопедическом словаре.

Все эти размышления в явной или неявной форме привели к по­ниманию, что предмет социологии: во-первых, лежит вне предметов других общественных дисциплин; во-вторых, он охватывает все сферы социального бытия и, соответственно, связан со всеми общественными науками. Поиски предмета социологии стали детальнее и глубже, определилось направление к конкретизации и к вычленению специальных областей. Но главное, появилось стремление увязать его с практикой социальных и социологических исследований, что особенно обозначи­лось в момент соединения социологии с другими общественными нау­ками. Характерно, что на авансцену теоретических рассуждений и споров, наконец, вышли и социологи-практики. К этому обязывал сам метод социологического исследования.

В ПОИСКАХ СВОЕГО ПРЕДМЕТА

Надо сказать, что социологическая практика в определении пред­мета своего внимания пошла намного дальше, чем социологическая те­ория. Пожалуй, именно социологи-практики не только у нас в стране, но и за рубежом нащупали ту область социального бытия, которой дол­жна заниматься социология и благодаря которой она обрела почву и получила возможность приносить реальную пользу своими рекоменда­циями. Большое влияние в этом плане на социологию оказал так на­зываемый хоторнский эксперимент.

В 1927—32 годах социологом и психологом Мэйо и его сотрудни­ками проводилась серия экспериментов, которые показали роль н зна­чение «человеческого фактора» на производстве, как позже стали на­зывать это новое направление. Эти эксперименты наглядно продемон­стрировали, чего можно добиться от работника, если создать опреде­ленную систему взаимоотношений на производстве. Понимание роли и значения «человеческого фактора» обусловили впоследствии созда­ние социологической и психологической службы на предприятиях. За­дача социологов и психологов заключалась в том, чтобы изучить «человеческие отношения» и выработать соответствующие рекомен­дации по их использованию с целью повышения производительности труда. И надо сказать, что западная эмпирическая социология проде­монстрировала в этом массу интересных возможностей социологии и психологии.

Если отвлечься от того, что теория «человеческих отношений» по­зже была провозглашена глобальной теорией социального благоденст­вия, приобретшей определенную идеологическую окраску, то в ней можно найти много положительных моментов.

Особенностью отечественной прикладной социологии является наличие в ней как бы двух направлений — первое, если так можно сказать, академическое, где, как правило, исследовали ее концепту­альные проблемы, например, образа жизни, социального прогнозирования, воспитания и образования и т.д., и носящие довольно общин характер. Другое направление, развиваемое в основном заводской соц­иологией,— проведение конкретных социологических исследований только для нужд производства. Академическая социология давала за­казы, как правило, самой себе и, как это часто бывает в академической науке, удовлетворяя за казенный счет собственное любопытство, бла­годаря чему нередко рождались весьма нетривиальные проблемы и их решения. Именно благодаря интересу и любопытству отдельных соц­иологов, появились новые направления в социологии, например, соц­иолингвистика, социология личности, региональная социология, соци­альная демография и др. Для второго направления заказчиками высту­пали предприятия, фабрики, заводы, учреждения, которые требовали конкретных рекомендаций. Если первые решали чисто научные про­блемы и находились, так сказать, в свободном полете мысли и поиске истины, то вторые обязаны были решать производственные задачи и надолго забывать о собственных научных интересах. Перед заводской социологией постоянно стоял вопрос, что нужно сделать в области со­циального развития, чтобы повысить производительность труда. Этот вопрос висел над заводскими социологами как домоклов меч и по-гам­летовски трагична была его постановка, быть или не быть заводской социологии. Эта вынужденная жесткая ситуация и заставляла соц­иологов-практиков искать ответ на вопрос, чтобы сохранить свое место под солнцем. Именно чрезвычайная ситуация и привела к пониманию того, чем социология должна заниматься.

Решая производственные вопросы, социологи, естественно, вы­шли на социальные факторы, которые оказывали влияние на эффек­тивность работы предприятия и каждого работника. Этих факторов бы­ло много, но в конечном итоге круг их более или менее определился.

На массе данных конкретных социологических исследований было доказано, что нельзя рассматривать работника функционально, только как элемент той или иной производственной ситуации. Выполнить свою производственную операцию успешно, с высоким уровнем каче­ства, способен только работник, который обладает возможностью рас­крыть себя как личность. Поэтому необходимо подходить к нему, учи­тывая все богатство его личных характеристик, ибо любая деятель­ность есть выражение его личных качеств и т. д. Важно, что социологи решали эти проблемы, исходя не из общих деклараций о важности че­ловека, личности на производстве и в обществе, о которых постоянно кричали все плакаты и лозунги, а шли от исследований человека. Соц­иологи, обращаясь со своими вопросами к десяткам и сотням рабочих, инженеров, руководителей, служащих с неизбежностью выходили на их нужды и неудовлетворенные потребности, выходили на реальные социальные проблемы и соответственно их влияние на эффективность труда. Осуществляя поиск условий, влияющих на повышение эффек­тивности труда, социологи определили причины, воздействующие на че­ловека, стимулирующие или тормозящие его творческую деятель­ность, его инициативу и т. д. Соответственно, социологи вышли на уз­ловой момент, который определяет всю структуру деятельности соци­альной группы — на систему взаимоотношений людей и социальных групп или социальные отношения.

Правда, для заводских социологов осознание важности изучения социальных отношений первоначально проявилось в исследованиях межличностных отношений, морально-психологического климата в коллективе. Идея оказалась простой, но довольно продуктивной. Исс­ледования показывали, что чем лучше отношения в коллективе, тем лучше человек работает, и если отношения между членами коллекти­ва плохие, а тем более конфликтные, тем хуже рабочие трудятся и, соответственно, ниже эффективность труда всего подразделения. От­ношения дружбы, симпатии, взаимодоверия вот основные характери­стики хорошего микроклимата в коллективе. Но социологам еще пред­стояло понять, откуда появляются дружба и симпатия, вражда и кон­фликты. Они только увидели, насколько важны эти отношения для ра­боты и что их можно определенным способом регулировать, в основном специальным подбором людей, симпатизирующих друг другу. И этого чаще всего оказывается достаточно, чтобы какое-то, правда, довольно короткое время, подразделение начало хорошо работать. С удивитель­ной закономерностью примерно через полгола, опять образуется та си­стема отношения, которая является естественной для любого коллек­тива, т. е. система симпатий и антипатий, конфликтов и противоречий. Естественным путем возникают отношения, которые определяются си­стемой более общего порядка. Уже потом было понято, что отношения дружбы и симпатии — есть выражение более сложной системы отно­шений.

Обнаружив это, социологи, пошли дальше и в серии исследований нащупали и проверили еще одну систему производственных отноше­ний, а именно отношения между руководителями и подчиненными как двумя социально-профессиональными группами. Оказалось, что здесь кроме отношений чисто дружеских или деловых, имеются и другие от­ношения, например, политические. В данном случае имеются в виду отношения взаимной ответственности и наличие не только обязанно­стей друг перед другом, но и прав, а соответственно, и разделение пол­ноты власти. Понимая насколько важны для работы предприятия отношения между этими группами, социологи стали активно исследовать, прежде всего, уровень доброжелательности и доверия между ними, содержа­щий в себе всю или достаточно полную совокупность действий по от­ношению друг к другу. Например, забота администрации об условиях труда и быта рабочих, включение последних в управление производ­ством и общественными делами, активное их участие в общественной жизни, компетентность руководства и профессионализм рабочих и т. д.— все это позволяло определить в свою очередь характер и уровень взаимной ответственности. Если этот уровень достаточно высок, то за­дачи предприятия решаются успешно, если же отношения конфликт­ные, то и общие задачи решаются плохо или совсем не решаются.

Исходя из этого, социологи выработали целую серию рекоменда­ций, которые позволили успешно решать эти проблемы. Например, ис­следования показывали, что напряженность между администрацией и рабочими часто возникает в результате недостаточной информирован­ности последних о деятельности руководства. Нередко именно из-за этого возникают слухи и домыслы, часто носящие негативный харак­тер, что приводит к росту недоверия друг к другу. Двусторонняя сис­тема информированности о деятельности администрации и коллектива в целом, позволяет в ряде случаев снять напряженность.

Но далее социологи показали принципиальное значение установ­ление отношений и между профессиональными, квалификационными, половозрастными и другими группами, например, между молодыми и кадровыми рабочими, квалифицированными и неквалифицированны­ми, между работниками различных подразделений и т. д. Самым глав­ным следствием этих исследований был вывод о том, что в социальном управлении не столько важно удовлетворение тех или иных специфи­ческих интересов, каждой из этих групп, сколько установление строго определенных отношений, что стало, в конечном итоге, основным принципом социологических исследований.

Таким образом, решая социологическими методами социальные проблемы общественного производства, проблемы повышения произ­водительности труда и т.д., социологи неизбежно должны были обра­титься к производственным отношениям, которые часто называют че­ловеческими отношениями. Правда, не всегда это осознавалось полно­стью и не всегда явно проявлялось как четкая ориентация на изучение именно производственных отношений. Нередко все это решалось на уровне здравого смысла. Но здесь важно подчеркнуть основную на­правленность социологической мысли и социологической практики, а именно направленность к человеку, к его отношениям с другими людь­ми.

Однако система отношений в коллективе оказалась намного слож­нее, чем это представлялось сначала, а главное, она выходила далеко за пределы производственных отношений. Социологи вышли на пони­мание того, что решение многих производственных задач находится далеко за проходной завода, например, в непроизводственной сфере, в семейных отношениях и во всем комплексе не производственных отно­шений и социальной деятельности. Примечательно, что если исследо­вания проводились на предприятии, то применялся термин «человече­ские отношения», но если исследование выходило за стены предприя­тия, то использовался термин «социальные отношения», охватываю­щие все типы социальных отношений — и производственных, и непро­изводственных.

В этом плане, как уже говорилось, социологическая практика уш­ла намного дальше социологической теории. В то время как социоло­ги-теоретики раздумывали, чем должна заниматься социология, и строили всякие мысленные и не мысленные конструкции, примеряя в качестве предмета социологии всевозможные социальные феномены и миражи, социологи-практики, работавшие непосредственно на произ­водстве, решали социологическими методами социальные проблемы производства и повышения эффективности труда, сконцентрировав все свое внимание на системе производственных отношений.

Естественно, перед социологами встал вопрос: «Что же представ­ляют собой социальные отношения, какова их природа и сущность, ка­ким образом их можно исследовать, какое конкретное выражение они имеют, какова их структура?». Эти вопросы оказались сложными, но, не решив их, нельзя было двигаться дальше.

НОВЫЕ АКЦЕНТЫ В СТАРЫХ ПРОБЛЕМАХ

Хотя о социальных отношениях как предмете или возможном предмете социологии говорилось давно, возможно с того времени, ког­да понятие «социология» прозвучало в положительном контексте, тем не менее в нашем идеологизированном и элитаризированном обще­стве, где основные споря ведутся за приоритет не столько в научной, сколько в должностной иерархии, эти высказывания потонули в общем хоре социологических дилетантов от большой науки. Вряд ли их осо­бенно беспокоили научная истинность и развитие отечественной социологии.

Когда к мыслям о социальных отношениях как предмете социологии стала подталкивать практика, об этом заговорили более настойчи­во и социологии-теоретики, хотя и не очень определенно. Например, в 1977 г. на немецком и в 1980 г. на русском языках вышла работа немецких социологов: «Основы марксистско-ленинской социологии», в которой, в частности, авторы утверждали, что «... марксистско-ленин­ская социология— это социальная наука, исследующая структуру и развитие человеческого общества как систему социальных отношений, структуру и развитие общественно-экономических формаций и их эле­ментов, а так же источники социальной активности классов, групп и индивидуумов в обществе»13 . В этом определении, наряду с традици­онным подходом, официально введено и понятие «социальные отно­шения».

В отечественной литературе социальные отношения сначала не рассматривались как предмет социологии, а в лучшем случае — как область ее действия, понимаемые в узком смысле — как часть обще­ственных отношений. 'Так, авторы книги «Социальная сфера: совер­шенствование социальных отношений», в частности, писали: «Соци­альные отношения обладают одной важной особенностью, которая предопределяет их исследование социологией, как правило, в тесном взаимодействии с другими общественными науками. В работах совет­ских философов и социологов получила признание точка зрения, со­гласно которой специфика социальных отношений состоит в том, что они выступают существенным аспектом всех видов общественных от­ношений: экономических, политических, идеологических и т.д.»14 .

Здесь «социальные отношения» выступают как такое понятие, ко­торое следует из понятия «общественные отношения» как более широ­кого. Например, в системе производственных отношений как часть об­щественных выделяются еще и собственно социальные отношения. Но по сути дела под социальными отношениями понимается некоторая со­циальная сфера, отличная от производственной сферы. Иными слова­ми, наряду с производством существует социальная сфера, которая ко­нечно же, связана с процессом производства. Ни экономика, ни пол­итика, ни идеология не могут существовать без той социальной сфе­ры, где мы кушаем, спим, влюбляемся, рожаем детей, учимся, от­дыхаем и пр., и пр.

 Уязвимость такого толкования понятий социальные и общественные отношения была налицо, и в литературе неоднократно критиковалась эта точка зрения. Наверное, поэтому в предисловии ко второму изданию (1987 г.) известной книги В. А. Ядова было подчеркнуто: «Од­нако такой подход (т.е. социальные отношения как аспект всех иных общественных отношений — Л. А.), требует некоторых уточнений. Распространенность вышеназванных категорий, свидетельствует не только о «включенности» социального в другие виды отношений, но и об известном «примате» социального как выражающего сущность ис­торически определенного способа взаимодействия людей (общностей, объединений, институтов). И в этом своем качестве социальное есть категория «функциональная», основополагающая, а не просто выраже­ние аспекта других связей и отношений в обществе. Социальные отно­шения развиваются по своим собственным закономерностям, которые должны изучаться наряду с экономическими закономерностями, пол­итическими, духовными и т.д., разумеется в тесной связи с ними»[15] .

Это высказывание принципиально отличается от первого. Оно ставит категорию «социальные отношения» как основную, фундамен­тальную, имеющую свои особенности и закономерности и требующую уже специального социологического исследования, но все-таки нахо­дящуюся в одном ряду с другими, экономическими, политическими и другими отношениями. Отсюда делается вывод, что социология — это «... наука о социальных отношениях, механизмах и закономерностях развития различных социальных общностей»[16] .

Данное определение предмета социологии выгодно отличается четкостью от остальных, хотя как социологическая категория «соци­альные отношения» еще не рассматриваются. Социальные отношения в большей степени еще понимаются как социальная или философская категория, и в этом плане в равной степени может стать предметом не только социологии, но и экономики, и философии, и политологии, и права, и т.д.

Необходимо сказать, что категория «социальные отношения» име­ет довольно длительную историю изучения. Более того, в определен­ном смысле эта категория является краеугольной во всей системе по­знания и описания мира и встречается в различных контекстах в ра­ботах мыслителей прошлого и настоящего. Чаще всего эта категория рассматривалась как психологическая, как теория взаимодействия людей на межличностном уровне или как категория социального действия.

Но очень редко социальные отношения рассматривались как соц­иологическая категория и еще реже — как предмет и объект социоло­гии. Правда, само определение предмета социологии как науки об об­ществе и представление последнего в виде некоторой целостной системы невольно приводило к образованию терминов «общественный», «со­циальный» в социологическом понятийном аппарате. По сути дела, уже введение термина «целостная система» в отношении общества, признавая наличие связи элементов в любой системе скрыто обоснова­ло это и в отношении социальных институтов, социальных групп и т.д.

Но явно о социальных отношениях как социологической катего­рии, как о предмете или, точнее, как о возможном предмете и объекте социологии, заговорили недавно. Вернее, как объект социологии, со­циальные отношения давно были в практике социологических иссле­дований, да и в теории социологии, но как о предмете социологии, о них заявили только в последнее время.

КАКОЕ ОБЩЕСТВО ИЗУЧАЕТ СОЦИОЛОГИЯ?

Обращение к социальным отношениям как предмету социологии, стало поворотным моментом в становлении теории социологии. Убрав из терминологического словаря и понятийного аппарата «общество» как таковое, социологи ликвидировали яблоко раздора, и тем самым размежевались с другими общественными науками, но в тоже время сохранили содержание обществоведческой дисциплины, т.е. дисципли­ны, которая изучает общество.

Но здесь возникает резонный вопрос: «Изучает ли социология об­щество, если она сосредотачивает свое внимание на такой узкой про­блеме, как социальные отношения, которые, конечно, являются соци­альной объективной реальностью всей общественной системы и соот­ветственно общества? Не превращается ли она таким образом в неко­торую частную науку, исследующую только какие-то отдельные ас­пекты общества»? Это те же самые вопросы, о которых мы уже гово­рили, и тот же заколдованный круг, в котором столько лет вращаются социологи. Обращение к социальным отношениям как к предмету соц­иологии вроде бы не решает этих вопросов. На самом деле, решение здесь имеется, только лежит оно в другой плоскости, в системе поня­тийного определения изучаемой объективной реальности.

Прежде необходимо сказать, что «общество» в рамках социологи­ческого знания это всего лишь абстракция, социологическая категория, удобная для размышления. Общества вообще не существует, общество всегда конкретно, всеобще только понятие. Когда мы говорим об обще­стве как предмете различных общественных наук, мы имеем в виду множество обществ, как множество миров. Почему мы и говорим: эко­номическое общество, правовое общество, политическое общество, ис­торическое общество и т.д. В этом понимании мы можем говорить и о социологическом обществе.

Если взять в качестве объекта исследования какое-то явление как часть мира, то его можно понять только тогда, когда через него можно будет рассмотреть весь мир, всю действительность. И мир в целом можно понять, когда он будет рассмотрен через какое-то, в принципе любое конкретное явление как объект исследования. Все содержится во всем. Ни одно явление не существует вне других явлений и вне мира в целом, как и общество в целом не существует вне конкретного. Кон­кретное не только частичка мира, оно весь мир в частичке, и мир толь­ко часть этого явления.

Предметом любой обществоведческой дисциплины является не об­щество вообще и не кусочек общества, а все общество, но только рас­смотренное через свой предмет, через свою область социальной дейст­вительности. Мы видим общества всегда в том определенном ракурсе, который нас сегодня интересует, который продиктован необходимо­стью решения насущных задач.

Так, например, экология затрагивает и правовую, и экономиче­скую, и политическую, и нравственную, и демографическую стороны нашего общества. Она и в самом деле изучает все эти аспекты, но толь­ко через свой предмет, а именно отношение с окружающей средой и благодаря этому строит экологическое общество и изучает общество целиком. Но и свой предмет, т.е. отношение с окружающей средой, можно понять, если экология будет рассматривать свой предмет в свя­зи со всеми сторонами развития общества, ибо в отношении к окружа­ющей среде сосредоточен весь мир, все общество, так же как общество содержит в себе проблему экологии как явление. Понять их можно только рассмотрев одно через другое. Но пока еще никто не додумался назвать экологию основной обществоведческой наукой, как это случи­лось с экономикой. Ее поставили в центре, сделали основой всего об­щества, всех общественных отношений и само общество в целом во всем его многообразии предстало синонимом экономического обще­ства. Логика рассуждения та же. Производственные отношения и в са­мом деле оказываются связанными со всеми сторонами общественной жизни: и с политикой, и с демографией, и с правом, труднее назвать область общественной жизни, где бы их не было, но это еще не дает основания, исходя из вышесказанного, говорить об экономических отношениях как единственной сущности общества. Произошла подмена понятий. Под обществом в целом стали понимать взаимосвязь эконо­мических отношений с другими социальными явлениями.

Тоже самое произошло и с философией. Только совсем недавно кончились споры о философии как науке наук, предметом которой яв­ляется все на свете и которая диктует свои правила игры на чужом по­ле и гуманитарным, и естественным дисциплинам. Прошло немало времени, прежде чем поняли, что философия не диктует законов раз­вития общественным и тем более естественным наукам, что ее пред­метом является своя и строго определенная часть общественного бы­тия, а именно наиболее общие законы мышления. Хотя и сегодня мож­но наблюдать, как философы пытаются определять эти законы как все­общие для социологии, хотя уже ясно, что у них различные сферы ис­следования.

Примерно то же произошло с социологией, которая долгое время рассматривалась, о чем уже говорилось, как такая общественная дис­циплина, которая изучает общество в целом, в результате чего и ро­дилось представление о ней как комплексной науке, в отличие от дру­гих общественных дисциплин, которые рассматривают только отдель­ные стороны общественного бытия. Но сделать предметом внимания социологии все общество, общество в целом, означает приписать ей знание всех специальных общественных дисциплин, что сразу же ис­ключает ее как специальную науку. Это равнозначно тому, что меди­цину или психологию объявить наукой о «человеке». Социология, дей­ствительно, изучает все общество, но только через свой предмет, через свою область социального бытия, сферу социальной действительности, т.е. через социальные отношения. Социология — это наука о наиболее общих законах развития и функционирования социальных отношений. И через эти законы социология рассматривает и все общество.

ИССЛЕДОВАТЬ МОЖНО ТОЛЬКО ТО, ЧТО ИЗВЕСТНО

Но, когда мы говорим, что социология изучает социальные отно­шения, мы оказываемся так же далеки от ответа, что такое социоло­гия, как и тогда, когда называли социологию наукой об обществе. И вот почему. Здесь возникает интересная вещь.

Когда мы говорим, что социология — это наука о..., то строго го­воря, речь не идет о предмете социологии, а о том, что изучает соц­иология. Так, когда мы говорили, что социология — это наука об об­ществе, то под этим мы подразумевали, что есть некоторая дисциплина, которая изучает общество. И не более того. И мы опять вернулись к тому вопросу, с которого начали, а именно — что же является соб­ственно социологией, ни на грамм не продвинувшись вперед. И чтобы мы не назвали из того, что изучает социология, все будет верно и все будет неверно, ибо она и в самом деле все изучает, но это не даст нам возможности понять, что она представляет сама по себе. Получается, что мы никогда не сможем сказать, что социология — это..., поскольку мы всегда будем говорить о том, что социология — это наука о... .

Ответ на этот вопрос лежит в другой плоскости рассуждений. Лю­бую социальную действительность можно изучать посредством другой социальной действительности, и только так, и никак не иначе. Другого пути нет. И изучать можно только такой действительностью, которая сама по себе и в достаточной степени понятна и изучена.

Но если какую-либо действительность можно изучать посредст­вом другой социальной действительности, а ту, в свою очередь, можно познать посредством следующей социальной действительности, то здесь возникает порочный круг. Таким образом мы никогда не достиг­нем конечного знания, поскольку последовательность требующихся знаний действительностей оказывается практически бесконечной и в результате мы никогда не достигнем исходного знания и в принципе знание оказывается невозможным.

Значит, нужна такая универсальная действительность, посредст­вом которой возможно разорвать этот порочный круг и выйти на по­следовательный процесс познания. Такой познанной социальной дей­ствительность может выступать только прошлое знание человека и че­ловечества, которые мы можем взять вне системы взаимосвязи объек­тивного мира и с ее помощью познать этот мир и любую его частичку, любой объект. Это наша человеческая уникальная возможность кон­цептуального построения мира на основе познанной прошлой действи­тельности. Мы изучаем мир только посредством нашего прошлого зна­ния и только путем его конструирования в своем сознании.

Парадокс заключается в том, что социология, беря социальные от­ношения как предмет своего внимания, исследует их так же посредст­вом социальных отношений, но уже не актуальных, а выступающих прошлым знанием человека и человечества. Сам по себе процесс изу­чения становится результатом социальных отношений и частичкой со­циального бытия. Но использует человеческое сознание, это прошлое знание только в форме концептуального представления об изучаемом социальном объекте. Изучая социальное бытие, его отдельные аспек­ты, процессы, явления и пр. посредством социальных отношений, че­ловек получает подтверждение или неподтверждение своего концептуального знания и в соответствии с этим начинает действовать, т.е. вступать в определенные социальные отношения и производить тем са­мым и новое общественное сознание и новое социальное бытие.

Социология — как наука это результат осознания человеком той социальной действительности, посредством которой он может изучать, исследовать другую социальную действительность, осознание ее в кон­цептуальном виде как возможность для познания другой социальной действительности.

Но поскольку это всегда определенная социальная действитель­ность, например, общество, социальные отношения и т.д., постольку получается определенная область социальной деятельности человека, которая и получает свое наименование, обозначение в определенной знаковой системе, которой располагает общество. Отсюда и происхо­дит, что любая наука - это наука о чем-то, а самой науки как будто нет. На самом деле имеется отражаемая в сознании человека, в кон­цептуальном виде, объективная реальность, которая как прошлое зна­ние является известной социальной действительностью и посредством которой человек исследует ту же, но неизвестную объективную реаль­ность.

Таким образом сама по себе социология, как некоторое знание че­ловека о социальном мире, для человека и общества выступает только как инструмент, усиливающий познавательные возможности, делаю­щий его более точным, глубоким, адекватным объективной реально­сти. Так же, как человек усиливает свои физические возможности, ис­пользуя машины или усиливая с помощью ЭВМ свои счетные и ана­литические возможности, выступающие только как прошлое, но в дан­ном случае материализованное в специфической объектной форме зна­ние человека. Точно так же, прошлое знание человека материализу­ется в специфической форме общественного сознания, в книгах и про­чих фиксированных матрицах. Человек познает мир только посредст­вом другого человека и результатов его деятельности.

Сама по себе социология, в той ее сегодняшней, принятой в лите­ратуре интерпретации, равным счетом ничего не дает, .ничего не по­знает и не создает никаких материальных или познавательных ценно­стей. Так же, как любая машина без человека представляет собой только груду железа. Только посредством человека она приобретает какой-то смысл, и именно тот смысл, который в нее вложил человек, и только тот смысл, который она может иметь как специальный метод . познания и преобразования мира.

Не социология изучает социальное бытие, а человек посредством социологии, т.е. посредством некоторого прошлого концептуального проверенного и истинного знания о социальном бытии, изучает новое социальное бытие и с помощью этого рождается новое знание.

Фраза «социология изучает общество» в принципе верна, если под ней понимать то, что сказано выше, иначе она превращается в самосуществующий и самодавлеющий феномен без познающего человека. Более того, сам человек становится только инструментом для социоло­гии. Это примерно так же, как и в технике, когда начинают фетиши­зировать машины, превращая человека в ее придаток. Так называемое технократическое мышление, мышление прошлого машинного време­ни, машинной эпохи отражает довольно невысокий, по нынешним меркам, уровень общей культуры, образования и понимания человека. Не исключен и социологический фетишизм, когда посредством соц­иологии будут предприниматься попытки изменить мир и управлять им, опять не учитывая человека и игнорируя его роль в познании и т.д. Только гуманизация общественного сознания и, соответственно, обще­ственной жизни, о чем уже говорилось ранее, может поставить чело­века на пьедестал социального мира и поможет понять место и роль социологии в человеческом, познающем мире и человека в мире социологии.

Глава III. СОЦИОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Итак, социальные отношения стали предметом внимания как практиков-социологов, так и теоретиков. И практики-социологии уш­ли намного дальше теоретиков, которые только начали подступаться к ним. Но ушли они не настолько далеко, чтобы совсем обойтись без теории. Вернее, они ушли вперед ровно настолько, чтобы понять, что без теоретического осмысления проблемы, двигаться дальше невозможно.

И перед теоретической социологией начинают вставать глобаль­ные вопросы. Надо было не только сказать, что социальные отношения являются объектом и предметом социологии, но и определить «соци­альные отношения» как социологическую категорию, а значит пока­зать,каким образом социология изучает социальные отношения и что из этого получается.

ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК В ЧЕМ-ЛИБО ПРЕУСПЕЛ — ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОН ПРЕУСПЕЛ В ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ

Пожалуй, самым эффективным представлением роли и значения человеческих отношений в решении разнообразных практических за­дач, является, по-моему, известная книга Дейла Карнеги «Как приоб­ретать друзей и оказывать влияние на людей». В частности, Д. Карнеги пишет:

«Ваш успех зависит не в малой степени от искусства обращения с людьми. Этого достичь оказывается очень просто. Хвалите человека за каждый даже самый скромный его успех и будьте при этом искренни и щедры...

Всегда старайтесь, чтобы людям было приятно исполнить то, что вы хотите...

Всегда поступайте так, чтобы у другого человека создалось впе­чатление своей значимости... Проявляйте сочувствие мыслям и желаниям других...

Если вы хотите повлиять на людей, обращайтесь к их благород­ным побуждениям...

Человеку всегда легче выслушивать неприятные вещи после того, как его похвалят...

Начинайте любой разговор с похвалы и искреннего признания до­стоинства человека...

Не унижайте человека, дайте ему возможность спасти свое лицо... Первое, что необходимо усвоить при общении с людьми: это не мешать им жить в свое удовольствие, так как они привыкли к этому сами...

Вместо того, чтобы осуждать людей, постарайтесь понять их. По­старайтесь уяснить, почему они поступают именно так, а не иначе. Это бесконечно выгоднее и интереснее, чем критиковать их. Это порожда­ет взаимное понимание и терпимость.»[17] .

И так далее, на протяжении 300 с лишним страниц с подробными описаниями правил человеческого общения и массой интересных при­меров.

Можете ли вы лично привести примеры, которые бы показали важность умения устанавливать человеческие отношения для дости­жения своих целей? Думаю, что да и довольно много. Вы хотите выйти замуж или жениться? Вы можете это сделать, если установите строго определенные отношения с другим человеком, потенциальным жени­хом или невестой, такие отношения, которые бы заставили каждого из них пожелать того же самого. Вы хотите иметь хорошую, крепкую семью? Нет ничего проще, для этого надо только уметь построить пра­вильные отношения с членами семьи. Я думаю, что вы не хотите от­казаться от продвижения по службе? Вы можете это сделать только в том случае, если сможете установить определенные и нужные отноше­ния со своим непосредственным начальником. И так далее. Какую бы область своего бытия вы не взяли, вы так или иначе, но обязательно выйдите на необходимость построения человеческих отношений и каждый раз строго определенных.

Я привел выдержки из книги Д. Карнеги не потому, что это уни­кальное пособие по установлению человеческих отношений. Человече­ство на протяжении всей истории, очевидно, не раз составляло подо­бные трактаты о правилах установления определенных социальных от­ношений для решения своих задач. Возьмите сочинение графа Честерфильда «Письма к сыну». Они представляют собой сборник правил поведения в обществе и написаны в великолепной литературной форме, почему и дошли до наших дней. Возьмите работу нашего современника Андре Моруа «Из писем к незнакомке». Обращаясь к своей незнаком­ке, он дает ей массу интересных советов, как вести себя с мужчинами, чтобы успешно решить какие-то свои задачи: будьте внимательны, од­нако, сохраняйте границы нежности, необходимо кокетство, но надо уметь и устраивать сцены, проявлять веселье и грусть, когда это нужно и т.д.

Можно привести немало подобного рода сочинений и каждое из них будет касаться правил построения строго определенных отноше­ний, исходя из интересов обращенного к ним человека. Д. Карнеги учит решать различные проблемы в области бизнеса, граф Честерфильд дает советы правильного поведения в обществе, Андре Моруа объясняет своей незнакомке, как завоевать сердце мужчины. Я заду­мал книгу: «Как выйти замуж?», которая будет посвящена некоторым правилам построения отношений с потенциальным женихом. Правила эти имеются, они выработаны самой жизнью, практикой общения и ре­шения этих задач, и хорошо работают. Другое дело, что не всегда эти правила известны девушкам, от чего они много проигрывают. Впро­чем, такая книга уже написана и издана в Америке, и говорят, что книга получилась довольно интересной и полезной для девушек, испы­тывающих в этом деле трудности. Во всяком случае издательство, обе­щает компенсацию расходов за покупку книги «Как выйти замуж по своему вкусу?», если в течение двух лет, предлагаемые правила не сра­ботают и они не помогут девушке выйти замуж. И это не только ре­кламный трюк.

Чтобы мы не делали, все это возможно только в системе опреде­ленных социальных отношений и оно же есть результат этих отноше­ний. Копаем ли мы землю на даче, стоим ли за станком, рисуем кар­тины, пишем стихи, влюбляемся и женимся, ссоримся и разводимся и т.д. и т.д.— все это результат человеческих отношений и только бла­годаря им возможны наши действия и существование человечества, че­ловека как общественного существа и существования самого общества. Чтобы человек не делал, он прежде всего делает, строит, воспроизво­дит социальные отношения и, наоборот, если человек в чем-либо пре­успел — это означает, что прежде всего преуспел в человеческих от­ношениях.

Люди всегда знали и понимали роль и значение социальных отно­шений. Знали давно, может быть с тех самых давних времен, когда че­ловек осознал себя. И всегда человек старался использовать социаль­ные отношения для решения тех илииных своих личных задач. Сколько на эту тему написано прекрасных произведений: о героях, государ­ственных деятелях, дипломатах, дон-кихотах, пройдохах различных мастей и, наконец, о любви. Да, собственно, все художественные про­изведения — это произведения о человеке, а значит — о человеческих отношениях, об отношениях между людьми.

И чем успешнее человек использовал эти отношения для дости­жения своих целей, умел построить их специальным образом, напри­мер, для достижения власти, денег, славы или любимой женщины, тем большим искусством оно было. И наоборот, чем большим искусством оно было в руках того или иного человека, тем большего он достигал успеха на том или ином поприще. На за один вид искусства так много не платили люди, как за искусство строить отношения.

Более того, люди всегда пытались выработать те или иные прави­ла межличностного отношения. Десять заповедей Христа или Кодекс строителей коммунизма — это тоже правила межличностного обще­ния. Чему учат папы и мамы) бабушки и дедушки? Правилам общения и правилам общежития. Чему учат нас семья и школа (как пел В. Вы­соцкий)? Правилам общественных отношений. Наконец, чему нас учит родной коллектив? Тому же самому. Эти правила имеются, но достались они человеку с большим трудом, выработка их заняла страшно много времени, по сути дела, вся история человечества — это история познания законов социальных отношений.

Знало человечество о роли и значении социальных отношений. И нынешний век не исключение, просто в который раз человечество от­крыло для себя этот феномен на сей раз в виде феномена «человече­ского фактора», «человеческих отношений» на производстве. Открыло, удивилось, попыталось объяснить и использовать в своих целях. Но раньше это было интуитивным знанием, сегодня оно стало осознан­ным, актуализированным знанием, что свидетельствует о росте само­сознания человечества, о более полном и адекватном представлении о себе и о мире. Собственно, и сама социология зародилась, отвечая по­требности общества в самосознании, необходимости узнать себя, по­нять, какие законы им движут.

НЕТ ПЛОХИХ ЛЮДЕЙ — ЕСТЬ ПЛОХИЕ ОТНОШЕНИЯ, ИЛИ НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРИРОДЕ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Несмотря на то, что социальные отношения являются плотью и кровью человеческого существования, всегда находились в центре вни­мания человека, сказать, что мы знаем, что это такое, вряд ли возможно. Мы знаем только то, что социальные отношения существуют, что имеются правила и законы этих отношений, и мы интуитивно пользу­емся ими при решении тех или иных задач и, если нам удается решить эти задачи, то по всей видимости, пользуемся успешно. Но каков механизм образования и функционирования социальных отношений, ка­кова природа этих законов, мы далеко не всегда представляем себе.

Для того, чтобы приблизиться к пониманию этих вопросов нам придется начать издалека, а именно, с основной философской пробле­мы об отношении человека и объективного мира, или уже о природе отношений между субъектом и объектом.

Вряд ли кто будет возражать, что существование человека и че­ловечества — это процесс познания окружающего мира и законов его развития. Но, выдвинув этот тезис, человеческое мышление столкну­лось с другой проблемой. В любой, скаль угодно краткий отрезок вре­мени, мир оказывается совершенно другим, чем был ранее. Эта про­блема получила свое оформление в известном афористическом выра­жении: «Нельзя дважды войти в реку». Мир постоянно изменчив, на­столько изменчив, что настоящего не существует, есть только прошлое и будущее. Разрешение этого противоречия взял на себя Гегель, зая­вив, что действительный мир — это мир наших понятий, что держит человеческое существование в некотором относительном постоянстве. И по всей видимости, великий мыслитель был прав, если только мир понятий не противопоставлять, так называемому, объективному миру. То, что мир постоянно изменчив и изменчив в своем постоянстве, не надо доказывать. Но так же истинно и то, что мы относимся к объек­тивному миру,как к постоянно существующему, который мы можем ощущать, фиксировать, ломать, строить, передвигать и пр. Разреше­ние этого противоречия находится во временном интервале существо­вания объект того мира и конкретных объектов относительно чело­века. Мир изменчив, но время существования объекта относительно времени существования человека, не одинаково. Оно различно и в принципе до бесконечности и в ту и в другую сторону. Так, капля воды для человека более и менее постоянна, т.е. существует то время, когда человек может увидеть в ней весь мир. Но сама капля изменяется, на­пример, испаряется. На атомарном уровне, мир относительно человека стремительно изменчив, и какого стоит труда его зафиксировать в фи­зических опытах, экспериментах. Вселенная относительно времени существования человека бесконечна, но и время человека в своей мало­сти бесконечно относительно Вселенной.

Но человек воспринимает мир и каждый объект в отдельности не как одноразовый акт, а как систему взаимодействия с объективным миром, которое (взаимодействие) определяется понятийным содержа­нием мира человека. Капля воды может быть объектом для человека только в том случае, если она известна человеку как капля воды, т.е. он имеет некоторое понятийное содержание и терминологическое вы­ражение. Конкретный объект входит в сознание человека только по­средством системы понятий, которая и определяет и понятие и сущ­ность объекта. Термин, например, капля, стол, стул, дом' и пр. обозна­чает только то, что данный объект под этим кодовым названием входит в некоторый класс, вид однородных объектов, что и получает некото­рое обобщающее определение, т.е. понятие.

Это мудрое изобретение природы. В сколь угодно малое количест­во времени в сознание человека через все органы ощущений попадает бесконечное количество квантов информации. Например, на сетчатку глаза, в любое сколь угодно малое время, попадает бесконечное мно­жество квантов света. Определить содержание каждого кванта инфор­мации, а это принципиально необходимо делать, чтобы определиться в окружающем мире, является практически не выполняемой задачей. Природа пошла по другому пути, она стала типологизировать кванты информации по однородности их содержания, и таким образом форми­ровать группы, классы, виды однородной информации. Образовав та­кой класс, вид, группу и пр., человеку уже нет необходимости анали­зировать подробно и тщательно каждый квант информации. По ряду ограниченных признаков, сознание соотносит его с имеющимся клас­сом и тем самым определяет и его необходимо полное содержание.

Это можно назвать обобщенным восприятием объекта и мира в це­лом. Конкретное содержание того или иного класса информации опре­деляется тем или иным понятием или концепцией, что в принципе од­но и тоже, во всяком случае, для нашего изложения.

Если незнакомый объект, скажем, человек, попадает в наше поле зрения, то происходит моментальная идентификация его образа как совокупность признаков с некоторой понятийной системой, которая и определяет содержательное значение данного образа как объекта. Так, если мне не понравился человек, с которым меня познакомили, то это означает только то, что его некоторые первые признаки (внешний вид, жесты, поведение), поступившие в мое сознание как кванты информа­ции, были сразу же идентифицированы с некоторым классом людей, которые мне не нравятся. Так, мне нравятся рыжие волосы, и всех тех, кого я встречаю с рыжими волосами, вызывают у меня симпатию, впрочем, так же, как у других людей могут вызывать антипатию.

Наличие системы понятий позволяет мне определиться относи­тельно другого человека, т.е. определить свои действия, поступки и пр.

Таким образом, субъект не только системно, понятийно отражает объ­ект и мир в целом, но концептуально строит свои отношения с объек­том и миром в целом. Иметь концепцию поведения другого человека — означает знать законы, особенности его поведения или же другими словами, иметь представление о траектории его движения, что позво­ляет определить свои действия и свою траекторию движения относи­тельно данного человека как объекта. Но точно так же поступает и объект или другой человека. Для него определить свои действия отно­сительно меня как субъекта — означает понять мою концепцию дви­жения. Понятно, что если концепция окажется неверной, то ее при­дется перестраивать или разрабатывать новую. Так, рыжий человек, вызвавший при первом знакомстве в качестве рыжего определенную симпатию, в дальнейшем оказался препротивнейшим человеком. Со­ответственно, мои действия по отношению к нему кардинально изме­нятся.

Действия объекта и мира в целом — есть поле деятельности субъ­екта и средство его существования. Понятие «средство» используется в данном случае в предельно широком смысле и как энергетическое, и как информационное. Новорожденный ребенок имеет только генети­ческий код реализации той социальной программы, которая будет ему передана родителями, действия которых являются полем и средством для его физической реализации и социализации.

Робинзон мог выжить на необитаемом острове только потому, что он пользовался ресурсами, созданными прошлыми действиями людей и выступающее как его прошлое знание. Ребенок вряд ли сможет один выжить и тем более социализироваться.

Но, как мы уже говорили, мир постоянно меняется. Для того, что­бы успешно действовать, т.е. потреблять, созданные другими людьми, ресурсы, человек должен знать актуальные законы изменения мира. И то, что вчера было ценным, сегодня, а тем более завтра, может стать непригодным для использования. А это ставит под угрозу существова­ние человека.

Концепция, выработанная субъектом, всегда несет в себе только долю, большую или меньшую, объективного знания. Это обусловлено той принципиальной особенностью концепции, что она всегда прошлое значение. Как только концепция возникла, она сразу же приобретает . статус прошлого знания. Это, конечно, не значит, что ею нельзя поль­зоваться. Каким бы оно далеким прошлым не было всегда содержит оп­ределенную долю объективности, истинного знания. Чем больше об­щность концепция по отношению к субъекту, например, концепция общества, тем консервативнее это знание и тем дольше оно остается актуальным. Чем меньше общность концепции, например, концепции частного действия человека, тем быстрее ока устаревает и сменяется. Но действия объекта по отношению к субъекту всегда актуальны и всегда истинны, как истинна любая объективная реальность, только потому, что она есть, хотя действия объекта по отношению к субъекту всегда основывалось на прошлом знании и возможно на довольно силь­но устаревшей концепции. Для того, чтобы субъекту действовать и су­ществовать, он должен всегда иметь концепцию действия объекта, а для этого он должен всегда актуально взаимодействовать с ним.

Но возможность взаимодействия обусловливается не только субъ­ектом, но и объектом, т.е. не только концептуальным пониманием дей­ствий объекта, но и концептуальным пониманием объекта действий субъекта. Для того, чтобы объект мог действовать на поле субъекта, он так же должен познать траекторию действия субъекта. И тот, и другой выработают собственную концепцию относительно действий друг дру­га. Если эти концепции оказываются правильными, то образуется еди­ная общая и субъекта, и объекта концепция действий по отношению друг к другу. Особенность этой общей концепции заключается в том, что она построена на основе прошлого опыта и субъекта, и объекта и на основе актуального движения и того, и другого. Такая концепция становится уникальным явлением, поскольку выступает как закон и как условие действий и субъекта, и объекта. Будучи порожденной обо­ими, данная концепция подчиняет их действия и приобретает самосто­ятельное существование. Другими словами, знание движения объекта становится моим законом моего движения, моих поступков. Знание объекта о движении субъекта становится его законом движения. Таким образом, приобретенное, а вернее выработанное концептуальное зна­ние становится собственностью и субъекта, и объекта и возможностью их действия, концептуальное знание становится общим знанием и об­щим законом концептуальных построений отношений друг с другом. Потребность во взаимодействии — есть потребность в потреблении результатов деятельности объекта или субъекта, которая одновременно становится и полем его деятельности. Взаимодействие — это потреб­ление результатов деятельности друг друга для решения каждый раз своей собственной задачи и тем самым реализации их общей задачи. Общее — есть осмысление актуальной действительности, выраженное в новой концепции. Результатом становится возможность для действия субъекта и объекта как новое поле их деятельности.

Но возможен и другой вариант. Поскольку процесс выработки представления о движении объекта, выраженный а концептуальном знании, основан, как уже говорилось, на прошлом знании, то данная концепция может быть и неверной. Это означает, в свою очередь, что субъект не может прогнозировать действия объекта, значит, не может осуществлять и свою собственную деятельность. В этом случае, естественно, будут отсутствовать и возможные ресурсы для обеспечения жизнедеятельности субъекта.

В этом случае субъекту придется строить новую концепцию, правильно объясняющую действия объекта. Происходит постоянный выбор человека между предпочтением существующей концепции и постоянно изменяющейся объективной реальностью. То, что является достоянием человека и принципом его существования, т. е. система понятийного отражения и построения отношений с объективным миром, в то же время является и самым уязвимым местом, его ахиллесовой пятой. Любая концепция как отдельного человека, так и всего обще­ства существенна, поскольку описывает объективную реальность, т. е. все то, что существует вне человека, обобщенно и концептуально отражено в понятиях. Но в тоже время она содержит в себе в обязатель­ном порядке возможность неистинного знания.

Концепция развития общества, выступающая а виде обществен­ного сознания, и социальное бытие, т. е. то, что существует вне обще­ственного сознания, как актуальная реальность, выступают по отно­шению друг к другу как два самостоятельных образования, которые не имея возможности существовать отдельно друг от друга, постоянно на­ходятся в состоянии противоречия и противоборства, что и обусловли­вает прогрессивное развитие как того, так и другого. Разрешение этого противоречия каждый раз происходит в результате смены концепции общественного развития или изменения общественного сознания, что чаще всего происходит со сменой поколения, с приходом новых людей, выразителей новой концепции.

Таким образом, можно сказать, что моя концепция — это мое от­ношение, т. е. некоторая оценка моего состояния по отношению к объ­екту. Если моя концепция по поводу поведения объекта совпадает с его реальным движением, это означает, что моя концепция верна. В свою очередь, это означает, что я как субъект дееспособен, а значит, могу быть уверенным в решении своих собственных задач. В этом случае появляется положительное отношение к объекту, например, к другому человеку. Иначе говоря, хорошее отношение это как бы выражение благодарности другому человеку за подтверждение моей жизнеспособности и дееспособности, моего умения выработать правильное пред­ставление о мире и т. д.

Но если моя концепция, мое представление о том; как должен по­ступать другой человек, не совпадает с его реальными действиями, то это означает, что моя концепция неверна, то есть я не смог правильно отразить его как объективную реальность. Это может означать все, что угодно, но в первую очередь, то, что я возможно стал терять способ­ность верно отражать мир, конкретные объекты, а значит, правильно действовать и решать свои задачи. Несмотря на то, что поведение объ­екта или другого человека, могут быть так же неистинными, но по от­ношению ко мне как субъекту, оно всегда истинно, поскольку оно су­ществует актуально, а значит, объективно и которое можно и нужно воспринимать только как данность, и поступать в соответствии с зако­ном его движения и никак иначе. Правильность и неправильность дей­ствий другого человека, а мы часто критикуем других людей за непра­вильность действий, это только наше субъективное представление о действиях другого человека, но не самое действие другого человека, выступающего в качестве нашего объекта, это даже не сам человека, а только отражение его в нашем концептуальном сознании. И поэтому оно всегда в большей или меньшей степени, но субъективно, возможно истинно, но не более того. Единственно правильный путь, чтобы пра­вильно действовать самому, это правильно отразить «неправильные» действия другого человека как объекта.

Если моя концепция после проверки практикой, т. е. движением объекта, оказалась неверной, то в этом случае мне придется перераба­тывать свою концепцию, искать новую и т.д., т.е. проделать всю про­цедуру от начала до конца. А это довольно трудная работа[18] и тем более всегда с той или иной долей вероятности получения истинной концеп­ции. В этом случае всегда появляется боязнь, что это не получится, что не найдется истинной концепции, а значит, не будет возможности решения своих задач. Человек, который своими действиями не под­твердил мою концепцию, вызывает, как правило, неудовольстие (осо­бенно у начальства), а это характеризуется на обыденном языке как плохие отношения. Полная доброжелательность или враждебность, со всеми возможными градациями нюансами, есть в то же время и зна­ковая система, демонстрирующая другому человеку, как к нему отно­сятся и как он должен себя вести.

Изменить отношения — это прежде всего изменить либо свою концепцию, либо действия другого человека как объекта, сделать их, так или иначе адекватными друг другу. Чаще всего и, надо сказать, гораздо выгоднее для себя, изменить свою собственную концепцию, сделать ее адекватной движению объективной реальности, т. е. движе­нию объекта и тем привести в соответствие со своими собственными интересами, а значит, наилучшим образом решить свои задачи.

Поэтому потеря даже частной концепции, которая может быть на­чалом цепочки потерь следующих по общности концепций, в том чис­ле и общей основной концепции жизнедеятельности, всегда приводит в неустойчивое состояние, выводит из равновесия[19] . Наверное, именно поэтому люди так не любят критики, даже самой незначительной в свой адрес. В данном случае критика — это отрицание концепции че­ловека и требование найти новую концепцию или принять какую-то другую, что не всегда бывает просто. Вот почему человек всегда стре­мится отстоять свою позицию, доказать правильность своей концеп­ции, чтобы сделать ее основой для своих поступков. Именно поэтому Д. Карнеги писал, что если вы хотите высказать человеку свое несог­ласие, покритиковать его, сначала похвалите его, например, скажите, что, возможно, это вы не правы, не все поняли и пр. Этим самым вы вселяете уверенность человека в своих силах, в его способности найти правильное решение и т. д.

Нет плохих людей, есть плохие отношения. Так же как нет хоро­ших людей, а есть только хорошие отношения. Один и тот же человек для разных людей может быть и хорошим, и плохим, или разные люди могут иметь сним хорошие или плохие отношения. Почему это про­исходит, мы постарались показать в данном параграфе.

АТОМАРНЫЙ СТАТУС СУБЪЕКТНО-ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Перед любой наукой и наукой в целом всегда стояла задача опре­деления того кирпичика, атома, модуса, клеточки, которые являлись бы условным началом всего мироздания или какой-то конкретной на­уки. Для экономики такой клеточкой выступал товар, для демографии условной единицей выступал человек, для историка — исторический факт и т. д. Для социологии такой клеточкой в разное время выступали общество, социальный акт, «социальный человек», социальный инсти­тут и пр., а с некоторых пор было выдвинуто новое понятие «социаль­ная общность». Однако и указанные, и другие определения при конк­ретной интерпретации столкнулись с проблемой неопределенности выдвигаемых понятий, например, общность как атомарных единиц. Если с понятием «группа» как малой социальной общностью как будто бы определились, она и в самом деле может выступать как атомарные вы­ражение понятия социальной общности, то с понятием «общество», ко­торое так же с полным основанием можно рассматривать как социаль­ную общность, возник ряд, и прежде всего понятийных, трудностей. Общество, по всей видимости, по своим размерам, не влезало в ато­марное состояние, почему его и начали рассматривать как некоторое системное образование Человек, группа, социальная общность и общество в целом безусловно могут выступать объектами социологии, но как понятия они оказываются настолько различными, что это не по­зволяло представить их в виде клеточки, атомарной единицы и пр. Не­обходимо было найти такое единое понятие, которое могло бы объеди­нить в себе эти понятия и которое на самом деле могло бы выступать условным началом любого социального образования. На мой взгляд, таким атомарным статусом может обладать понятие субъект (и объект), но для этого необходимо дать четкое определение этих понятий.

Обычно под субъектом в научной литературе (социологической, философской) понимался только человек, а под объектом или другой человек, или некоторое другое, отличное от человека образование. Од­нако понятие «субъект» можно рассмотреть шире, чем понятие «человек», понятие «субъект» может включать в себя любое социальное об­разование, любую социальную совокупность, но только при опреде­ленных условиях. Какие эти условия?

Я уже говорил, что отношения могут быть только между субъек­том и объектом, т. е. между каким-то одним единичным образованием и другим. Это обусловлено прежде всего тем, что субъект, в частности человек, может вступать в отношения в каждый конкретный момент временя только с одним объектом, а с рядом объектов — поочередно. Выполнение человеком одновременно и параллельно нескольких дей­ствий, говорит о том, что человек з этом случае работает с параллель­ными программами действий. Но это не исключает принцип одновре­менности и последовательности действий с объектами в рамках одной программы. Таким образом, сам момент отношений уже носит атомар­ный характер, который может выражаться только в парном взаимодей­ствии или, как бы сказали кибернетики, в двоичной системе. В кашей интерпретации, если субъект правильно концептуально отразил объект, то отношения имеются, если неправильно, то отношений нет, они за­блокированы, их в принципе не может быть.

Но отношения между объектом и субъектом в социальной жизни намного сложнее, чем в технике. Субъект выступает как активное начало, как самостоятельно определяющий свой статус. Отличительной особенностью субъекта является то, что он всегда имеет некоторое кон­цептуальное представление о своем существовании и своем действии, что позволяет ему быть цельным и самостоятельным образованием, в своем развитии замкнутом на самого себя и имеющим отношения с объектами только через своих посредников или носителем общей кон­цепции, выступающих как ее структурные элементы. Наличие общей концепции развития само по себе уже предполагает единство действия субъекта, всех его структурных элементов.

Но объект так же имеет концепцию своего развития и тем самым выступает как самостоятельное цельное образование. И субъект, и объект могут вступать друг с другом в отношения только как с такими образованьями, которые имеют концепцию своего развития или дру­гими словами, являются концептуально образованными, ибо без кон­цепции ни субъекта, ни объекта нет и не может быть. Любое социаль­ное образование, человек, группа или некоторая социальная совокуп­ность не могут существовать без концепции своего развития как своего общественного сознания. Но любая концепция — это совокупность по иерархии некоторых частных концепций: входящих а нее в качестве элементов. Последние в свою очередь также представляют собой неко­торую совокупность более частных концепций как структурных эле­ментов и т. д. В принципе это может продолжать и в ту, и в другую стороны до бесконечности, но мы всегда останавливаемся на каком-то уровне концептуальной общности, на том уровне, который позволяет решать нам свои задачи.

Понятно, что это может быть любой уровень концептуальной об­щности и социального образования. И с другой стороны, коль данная социальная совокупность может образовать свою концепцию развития, значит она уже выступает как некоторое цельное и самостоятельное образование. Так, если какая-то группа людей, заявила о себе как о партии и представила программу действий, ее сразу воспринимают как некоторое цельное и самостоятельное образование и только таким об­разом с ней и имеют дело. Но имеют дело не с партией в целом, а только с концепцией ее развития, выразителем которой являются, как пра­вило, ее руководящие органы. Еще раз повторим, что субъектом, так же как и объектом может быть в принципе любое социальное образо­вание. Но таким оно может быть только в том случае, если субъект (объект) является концептуальным образованием. В отношения всту­пают только концептуальные образования. Понятно теперь, что в ка­честве субъекта и объекта может выступать человек социальная груп­па или общество в целом. Например, человек как субъект вступает во взаимодействие с обществом как с объектом, так же как общество в качестве субъекта может вступать во взаимодействие с каждым от­дельным человеком в качестве объекта. И это происходит до тех пор, пока существуют такие концептуальные образования как общество и человек. Если общество теряет свою концепцию развития, что и про­изошло с нашим бывшим социалистическим обществом, то никто с ним не будет вступать во взаимодействие. Оно неспособно что-либо дать и стать основой для новых концептуальных образований и тем самым для прогрессивного развития как субъекта, так и объекта.

Как видно, здесь опять с неизменностью воспроизводится система отношений субъекта и объекта как атомарных. Только в данном случае под субъектом и объектом понимается не один человек, а некоторое новой образование, любая социальная общность, имеющая свое кон­цептуальное осознание. И опять с необходимостью воспроизводится принцип взаимодействия двух объектов. Они создают третий объект, выступающий таким новым образованием, который включает оба объ­екта и который как самостоятельный объект вступает во взаимодей­ствие с другим таким же образованием или объектом, и так до бес­конечности.

Определяя в качестве предмета социологии социальные отноше­ния, социологи выходят и на свою клеточку, свой атом, на ту универ­сальную единицу, которая является основой социального сущего. Ка­кую бы область социального бытия не взяли, мы обязательно найдем социальные отношения субъекта и объекта, имеющих свое цельное концептуальное сознание, и которые постоянно воспроизводятся на разных уровнях социальной общности в неизменном принципиальном виде. В этом случае вниманию социологии как предмета и объекта ис­следования, представляется именно концептуальное сознание и про­цесс взаимодействия этих концептуальных сознаний и образование но­вого концептуального сознания.

ХАРАКТЕР ОБРАЗОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Социальные общности разных уровней развиваются по различ­ным законам. Так, характер социальных отношений между покупате­лем и продавцом совсем не тот, который действует и по которому дей­ствуют на уровне межгрупповых отношений.

Принципиальные различия и особенности образования социаль­ных отношений определяются, как уже говорилось, соответствием концептуальных установок субъекта и объекта. Соответственно и процесс познания субъектом объекта и наоборот, есть установление соотноше­ния концептуальных положений. Явление обнаруживается и может быть изучено только в системе взглядов или теоретических положе­ний, имеющих иерархический характер по уровням общности.

Вступая друг с другом в определенные отношения сейчас не важ­но по какому поводу, хотя отношения всегда возникают по какому-ли­бо поводу), субъект и объект определяют тем самым и закон своего по­ведения. Нечто то, что было для каждого из них индивидуальным, а именно их прошлый опыт, выступающий как индивидуальное созна­ние, стало их общим достоянием, общим знанием и общим осознанием, а через это и общей системой отношений, которой поведение каждого из них в обязательном порядке предопределяется. Обязательный ха­рактер наличия и строгого соблюдения правил и законов социального общения, определяется необходимостью взаимопонимания друг друга и, соответственно, выступает как условие выполнения, поставленных перед ними обоими некоторой общей задачи, решая которую, они дол­жны решить и каждый свою собственную задачу. Получается интерес­ная ситуация. Субъект и объект порождает правила, законы взаимо­действия, но в то же самое время и подчиняется им в обязательном порядке как некоторой независимой сущности, стоящей как бы над ни­ми. Так, если я хочу познакомиться с девушкой и она тоже не против, то в обязательном порядке мы соблюдаем правила общения, взаимоот­ношения и взаимодействия, правила, которые нами и только для нас двоих были выработаны и приняты. Если она или я будем нарушать эти правила, то знакомство не состоится. Понятно, что с другим чело­веком я буду вести себя несколько или совершенно иначе, руководст­вуясь другими правилами и законами.

Понятно также, что наши отношения определяются и правилами большей по иерархии системой социальных отношений, большей соци­альной общностью, например, референтной группой. И если я вхожу в ту или иную социальную группу, то я обязан подчиняться правилам социальных отношений, выработанным этой группой. Эти правота вы­ступают для меня и для каждого ее члена как объективные, как закон социального поведения в данной группе, но только в данной группе, поскольку в другой группе я возможно буду вести себя иначе, подчи­няясь уже ее правилам, поскольку правила поведения группы выраба­тываются только членами этой группы и никем больше. Но любая группа как социальная общность с необходимостью входит в другую, относительно нее большую социальную общность. Теория «человеческих отношений», пробужденная Хоторнским экспериментом, не имела перспектив только потому, что она пыталась систему локальных отношений, на уровне группы, т. е. систему моби­лизации групповых отношений, распространить на все общество. В те­ории это можно было осуществить и получалось довольно красиво. Ес­ли создать определенные благоприятные взаимоотношения между людьми и прежде всего отношения доверия, доброжелательности, сим­патии и т. д., скажем, путем подбора и формирования группы, то пол­учается общество социального благоденствия, всеобщего мира. На практике это оказалось намного сложнее. Здесь получилась подмена принципа формирования группы на основе каких-то правил, принци­пом образования самих правил и законов социального поведения. По­нятно, что это далеко не одно и тоже. Оказалось, что законы общества как большой социальной группы не работают на уровне группы. Необ­ходимо было иметь систему трансформации, эскалации законов по уровню общности, что не было предусмотрено теоретиками «человече­ских отношений».

Надо сказать, что групповые отношения всегда привлекали боль­шое внимание как со стороны психологов, так и со стороны социологов. Эти отношения довольно подробно исследованы и продолжают иссле­доваться, выведены правила и закономерности образования малых групп, функционирования и оптимизации отношений внутри них при решении той или иной производственной (в основном) задачи. И в са­мом деле, социальной группе в настоящее время уделяется так много внимания, что она кажется центральной проблемой исследований и со­циальной психологии, и социологии. Такое внимание к группе не слу­чайно. Оно обусловлено прежде всего тем, что только в процессе не- . посредственных отношений рождается нечто новое, что и определяет поведение всей группы и выступает объективным законом поведения каждого члена группы. Но непосредственные отношения — это всегда контакты двух субъектов и любая группа определяется серией непос­редственных двуместных отношений, носящих атомарный характер. Поэтому в качестве малой группы обязательно выступает только такая группа, члены которой могут вступать друг с другом в непосредствен­ные отношения на относительно продолжительное время. Это пример­но пять-семь человек.

Социологи занимаются большими группами. И здесь возникает как бы разрыв между малыми группами и большими, когда в послед­них уже как бы нет непосредственного контакта. Возникает важный вопрос: «Что же собой представляет так называемая большая группа, в чем ее особенности и чем она отличается от небольших, малых групп?». По сути дела никаких отличить нет, поскольку любая большая группа состоит из малых групп и большая группа — это серия непос­редственных взаимодействий малых групп. Но взаимодействие проис­ходит не между группами как таковыми, а между некоторыми цель­ными концептуальными образованиями, выразителем которого стано­вится формальный или неформальный лидер.

Возможно такое определение принципа взаимодействия в боль­ших группах вызывает возражение. Но ничего особенного здесь нет, если понять, что и сам человек представляет собой результат взаимо­действия составляющих его элементов, нашедших выражение в инди­видуальном сознании. Смущает то, что в данном случае имеется фи­зический носитель индивидуального сознания, тогда как общественное сознание не имеет физического носителя и оно как бы витает в про­странстве, что нашло свое выражение в понятии дух. На самом деле общественное сознание такая же объективная реальность, как и все, как окружающее, это вполне материальное явление, имеющее свой физический носитель — сознание каждого отдельного человека.

Как видим, дело не в группе как таковой. Дело в системе отноше­ний .по общности. В зависимости от этого и строятся соответствующие группы. И социология, беря в качестве объекта изучения большие группы, неизбежно имеет дело не с самой группой и не с самими людь­ми, а с некоторой системой социальных отношений или типами соци­альных отношений.

ТИПЫ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Отношение — это всегда действие, действие — это всегда наличие концепции, а наличие концепции — это всегда выражение общих ин­тересов субъекта и объекта. У меня могут сложиться прекрасные отно­шения с понравившейся мне девушкой только в том случае, если она захочет того же, что и я. Когда я поступаю на работу, на какое-то предприятие, то это означает, что мои интересы и интересы данного коллектива в области производства полностью или частично, но сов­падают. Если молодые ребята, и не только они, объединяются в нефор­мальные и формальные группы, то это означает, что у них появились некоторые общие интересы. Понятно, что интересы или потребности проявляются в различных областях общественной жизни. Человеку надо есть, спать, учиться, работать, обзаводиться друзьями, семьей и многое другое. Естественно, что для того, чтобы решить эти и многие другие задачи, а значит, удовлетворить свои потребности, человек вступает в отношения с другими людьми, имеющими точно такие же интересы и потребности. Поскольку интересы человека разнообразны и многообразны, но отражают определенные области его жизнедея­тельности, то и отношения собственно имеют свои типы, характер, ин­тенсивность и т. д.

Типологию социальных отношений можно начать с глобальных и основных типов, определяющих все социальное бытие. Наверное, ос­новной интерес каждого человека и всего человечества — это воспро­изводство жизни, понимаемый в самом широком смысле. Исходя из этой главной потребности человечества, можно выделить три основных направления реализации этой потребности и соответствующие им три основных типа социальных отношений:

1. Интересы и потребности людей в области биологического воспроизводства человечества.

2. Интересы и потребности людей в области социального воспро­изводства, или иначе — социализация индивида, становление его как общественного существа.

3. Интересы и потребности людей в области материального воспроизводства, т. е. производство продуктов питания, одежды, жилья и пр.

Воспроизводство жизни

Биологическое воспроизводство жизни

Материальное воспроизводство жизни

Социальное воспроиз­водство жизни. Социализация индивидуума

Схема

Понятно, что без реализации этих трех групп интересов и потреб­ностей, невозможно решение самой проблемы жизни, а следовательно, решение и всех остальных задач человека. Простое биологическое вос­производство возможно только тогда, когда индивид, хорошо или пло­хо, но накормлен, и когда он социализирован. Материальное воспро­изводство равно невозможно без полной социализации. Соответствен­но, и процесс социализации невозможен без материального воспроиз­водства, не говоря уже о биологическом.

Каждое из этих направлений реализации глобальных потребно­стей содержит группы частных интересов. Например, потребности в области биологического воспроизводства содержит в себе группы интересов в области секса, потребности в семье, детях и пр. Социализация требует удовлетворения потребностей в области воспитания, образова­ния, культуры, духовного развития и пр. Соответственно материаль­ное воспроизводство требует удовлетворения потребностей в области производства продуктов питания, одежды и пр. Соответственно каж­дая их этих групп интересов содержит в себе другие уже частные по­требности.

Так устанавливается иерархия интересов, потребностей от самых общих до частных, единичных, конкретных. И для их реализации лю­ди вступают друг с другом в серию частных и строго определенных от­ношений. Соответственно, некоторая совокупность одинаковых инте­ресов, например, в области производства материальных ценностей или биологического воспроизводства порождает и определенную систему отношений, обладающую одинаковыми характеристиками, т. е. отно­шения, которые направлены на решение определенных задач, удовлет­ворение определенных интересов. Таким образом возникают типы со­циальных отношений.

Потребности людей во взаимодействии при решении своих задач предполагают выработку определенных правил и законов образования типов социальных отношений, в результате чего появляется устойчи­вый тип социальных отношений. Следуя этим правилам и законам, можно быть уверенным в том, что поступаешь правильно, и надеяться, что решишь свою задачу. Знание законов функционирования типов со­циальных отношений позволяет человеку достаточно комфортно себя чувствовать в той или иной социальной группе, достаточно ясно пони­мать свое место в группе и место каждого ее члена. Более того, тип социальных отношений выступает в качестве, так сказать, системы ко­ординат самоопределения человека в социальной группе и узнавания друг друга, определения своей и общей задач. Соответственно, это и большая экономия сил, когда в большинстве случаев социального вза­имодействия не надо расходовать лишнюю энергию на распознавание образов, раскрытие особенностей данного типа социальных отношений и т. д. Так, зная законы и правила общения, принятые в научной сре­де, мне легко входить в нее и решать свои задачи. Но, если попадаю в незнакомую среду, мне потребуется время и много сил, чтобы познать данный тип социальных отношений, и соответственно, правила и за­коны поведения. Понятно, почему на первых порах так трудно эмиг­рантам. Попадая в незнакомый мир социальных отношений и нередко принципиально отличный от того, к которому они привыкли, им при­ходится прилагать немало усилий, чтобы разобраться в существующем типа социальных отношений и найти свое место в нем. Типовые отношения предполагают и типовое поведение, а также и типовое решение задач.

Типы социальных отношений имеют свою направленность в раз­витии, свой характер и особенности. Будучи устойчивым социальным образованием, тип социальных отношений имеет устойчивую тенден­цию к самосохранению. Это связано в первую очередь с консерватиз­мом концептуальных установок данного типа социальных отношений. Чем большей общностью обладает данный тип социальных отношений, тем устойчивей он к внешним влияниям и изменениям, тем легче и быстрее он воспроизводит сам себя.

Однажды я посмотрел неплохой фильм. Пассажиры самолета, по­терпевшего аварию, оказались в пустыне, правда в оазисе, где имеется вода, пища и где им оставалось только ждать помощи. Но события на­чали идти неожиданно. Вернее, они начали разворачиваться именно так, как им и положено. В результате возникших взаимоотношений, возникает микрообщество по образцу и подобию того, в котором пас­сажиры жили раньше. Появляется напористый бизнесмен, который подчиняет себе определенную группу людей. Но появляется и демок­рат, сплотивший вокруг себя другую группу. В результате борьбы, проходят всеобщие выборы, где демократ и побеждает.

Ситуация не столько уж редкая в жизни. Мы постоянно воспро­изводим типы социальных отношений, принятые в обществе, в малых и больших группах, в межличностных отношениях, воспроизводим их в каждый момент нашей повседневной жизни.

Россия после 17 года — это постоянный и последовательный про­цесс воспроизводства «азиатского способа производства», основанного на внеэкономической эксплуатации, прямой деспотии, паразитирую­щей на идее общественной собственности на средства производства. Этот процесс был обусловлен сохранением в обществе социальной об­щности, обладающей низким уровнем культуры и соответствующим типом социальных отношений. Когда была уничтожена почти вся культурная прослойка общества, которая составляла честь и совесть дореволюционной России, которая двигала махину прогресса и не да­вала возможность попадания в систему управления обществом людей, обладающих низким уровнем культуры, именно последние заняли ключевые позиции в социально-политической и экономической струк­туре общества. Так же, как каждый человек содержит в себе историю биологического развития человечества, так же и общество содержит в себе всю историю своего развития. В России, а затем и в СССР, соци­альная общность имеющая низкий уровень культуры, стала воспроиз­водить и соответствующий тип социальных отношений, сначала в области экономики, затем в области политики, духовной жизни и т. д., существовавший до капиталистической формации и получивший на­звание «азиатский способ производства», «азиатская формация», кото­рый был им наиболее близок и понятен.

И сегодня этот процесс не закончился. В период, так называемой перестройки, когда на общественную арену стали выходить высоко­культурные и высокообразованные люди (в советском правительстве, наверное, впервые за всю его историю, появились академики) и когда они начинали создавать новый тип социальных отношений, основан­ный на демократических принципах, прошлая социальная общность не отказывается и не может отказаться от старого типа социальных отно­шений и за фразеологией о перестройке постоянно воспроизводит этот тип отношений и прежде всего в политической, социальной и эконо­мической областях.

«... Демократия сегодня наступает. И мы начинаем обольщаться первыми же успехами: еще бы, мы привыкли видеть нашего против­ника львом, рычащим с трибун и давящим людей танками, поэтому забываем, что у него есть обличие лисицы. Мы даже еще не осознали, что именно нам противостоит,— нам кажется, что фракция в руковод­стве или мафия казнакрадов, или в крайнем случае, часть народа, при­выкшая пить и воровать и не желающая работать «по-японски». В дей­ствительности же нам противостоит способ производства, система древняя, но чрезвычайно живучая, не раз доказавшая прекраснодуш­ным либералам свою способность к реваншу. И все остальное — про­извол в судах, взятки, хлопковые дефолианты, «Память», повороты рек — лишь внешние правления системы внеэкономической эксплу­атации. И сегодня главная задача этой системы — выжить, приспосо­биться к новым условиям, замаскироваться, чтобы в нужный момент нанести нам в спину внезапный и безжалостный удар»[20] . Реликтовые типы социальных отношений очень живучи, они имеют большую приспосабливаемость, в отличие от слабых ростков нового, прогрес­сивного.

Устойчивые типы социальных отношений зависят не только от об­щих и частных интересов. Большую роль играет культурно-историче­ский фон. Более того, в зависимости от этого по-разному складывают­ся и развиваются типы социальных отношений в той или иной обла­стях жизнедеятельности людей. Ленинградский социолог А. Баранов пишет: «Историзм, который предстоит не просто ввести в описание изучаемого объекта, а как временной параметр в саму методологию мышления, в гипотезы и концепции. Например, при анализе ценност­ных ориентаций и отношений населения к экологической проблеме в нашем исследовании было обнаружено, что исторический период в ко­тором человек формировался как личность, важнее любого из тради­ционных социологических параметров — пола, возраста, профессии, дохода, семейного положения. И еще — возрастные когорты населе­ния крупного города — не столько биологические, сколько культурно-исторические характеристики. Однажды сформировавшись, они обна­руживают высокую устойчивость и невосприимчивость к последую­щим колебаниям социально-психологической ситуации, колебаниям, которые, как было обнаружено в нашем исследовании газеты «Изве­стия» с 1919 по 1967 годы, имеют примерно десятилетний цикл. Вве­дение временного параметра позволяет выходить на неэкстраполяционный прогноз и т. д.»[21] .

Сложившийся в процессе культурно-исторического развития тип социальных отношений, означает создание определенной концепции развития данной социальной общности, которая довольно трудно ме­няется со временем. И хотя фактор возраста довольно существенно сказывается, но в большой степени способность к смене концепции и соответствующего типа социальных отношений, безусловно, зависит, как пишет А. Баранов, от культурного уровня личности. В качестве довольно устойчивых можно назвать национальные типы социальных отношений, родовые, территориальные, профессиональные, возраст­ные и другие.

Если понимать воспроизводство материальной жизни достаточно широко, то вся деятельность человека окажется сосредоточенной в ог­раниченном количестве типов социальных отношений и в обязатель­ном порядке с доминирующим типом социальных отношений. Вместе с тем сохранение своего типа социальных отношений выступает по су­ществу сохранением себя как личности, индивида и пр.

Поскольку люди имеют различные интересы, например, в обла­стях производства и распределения материальных ценностей и произ­веденного продукта, воспроизводства населения, распределения вла­сти и пр., появляются, как мы уже говорили, и строго определенные социальные отношения. Эти отношения изучаются специальными об­щественными дисциплинами — экономикой, демографией, политикой, правом и пр. Правда, изучаются не сами отношения, а их результат. Природа социальных отношений остается неизменной, но проявляется она неодинаково в разных областях социального бытия. Обращение социологов к респондентам с рядом специальных вопросов и получе­ние соответствующих ответов, по сути дела означает процесс опре­деления интересов человека, а через них, соответственно, и различ­ные системы социальных отношений, их типы, характер, законы об­разования и пр.

Неудивительно поэтому, что социология имеет так много разно­образных направлений, о чем уже говорилось. Почему и складывается впечатление, что социология занимается «всем на свете», проникает в чужие сферы научных исследований и вроде не имеет своей специфики и своего предмета.

Так, например, развитие социальных отношений в области мате­риального производства и распределения, привело к образованию со­циальной экономики, индустриальной социологии, социологии труда, социологии коллективов. Исследование социальных отношений в об­ласти воспроизводства населения привело к появлению социологии рождаемости, брака, семьи. Социальным отношениям в области куль­туры, образования и пр. соответствует социология образования, куль­туры и пр. В любой сфере жизнедеятельности имеются социальные от­ношения и везде они могут быть предметом социологии. Например, социология начала изучать отношения людей в области моды и появи­лась «социология моды». Социология изучает отношения в области пропаганды и формирования общественного мнения и ей соответствует социология пропаганды и общественного мнения. Социология изучает отношения людей в области секса и появляется социология полового воспитания, проституции. Социология изучает отношения в области противоправного поведения и появилась социология правонарушений, преступности. Перечень социологических проблем мы уже приводили, хотя и не полный.

Нейл Дж. Смелсер писал: «Итак, экономическая наука объясняет следующие основные категории: производство, методы организации ресурсов и распределение богатства. Социология в области экономики иногда тоже интересуется этими вопросами, но она сосредотачивает свое внимание главным образом на других сторонах экономического поведения. Она подходит к нему, как к конкретному случаю общего социального поведения. Следовательно, они интересуются изучением экономического поведения как комплексов ролей и социальных орга­низаций. Характеризуя эти роли и организации, они заостряют внимание на шаблонах власти, системах статусов, сетях, коммуникаций и неформальных социальных группировках» [22]. В этом высказывании автор описывает взаимосвязь социологии и экономики, показывая, что социология занимается прежде всего поведением людей в данной сфере общественной жизни.

В рамках социальных отношений следует рассматривать и, так называемые, прикладные исследования, например, изучение трудовой активности, удовлетворенности трудом, социальной и профессиональ­ной адаптации. С этих позиций необходимо рассматривать и, так на­зываемые, специальные социологические теории и теории среднего уровня, как скажем, социология деревни, семьи, общественного мне­ния и др. Но они должны рассматриваться уже как система социальных отношений на более высоком уровне общности. В рамках социальных отношений следует рассматривать и само общество, которое тоже яв­ляется системой социальных отношений, развивающейся по своим спе­циальным законам.

КТО ЖЕ ИЗУЧАЕТ СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ?

Но теперь зададимся вопросом, какая наука исследует собственно социальные отношения? Позволю себе высказать мысль, что ни одна общественная дисциплина именно проблемами социальных отношений не занимается, поскольку исследуют только результаты социальных отношений.

Так, психология — это наука, «... изучающая процессы активного отражения человеком и животными объективной реальности в форме ощущений, восприятия, понятий, чувств и др. явлений психики»[23]. Психология, изучая те или иные характеристики человека, например, внимание, реакцию, ощущения, восприятие и пр., по сути дела изуча­ет только результаты социального развития индивида. Понятно, что все эти качества не были даны изначально (сейчас мы не берем во вни­мание каких-либо физиологические особенности человека), они могли возникнуть только в результате социального общения. Поэтому психо­логия изучает не сами отношения, которые обусловили интересующие ее характеристики человека, а уже результат этого общения.

Экономику интересуют прибыли, рентабельность, накопление, фонды, зарплата, рынок, цены, товары, стоимость, волнуют проблемы производительности труда, совершенствование организации системы оплаты труда, финансового обеспечения и пр. Но все эти экономиче­ские категории являются только результатом деятельности человека, о чем экономисты нередко забывают, за машинами, организацией тру­да, зарплатой и прочим, именно человека часто и не замечают. Ника­кая техника не будет работать, если человек не захочет ее осваивать, но «хотеть» или «не хотеть» — это есть результат отношений между людьми по поводу техники. Произвести какую-то вещь это означает вступить друг с другом в строго определенные отношения и именно та­кие, которые бы определили решение, именно этой задачи. И все то, что является предметом внимания экономики, в конечном итоге или, правильнее, изначально, есть только результат тех отношений, в ко­торые вступают люди по поводу производства тех или иных строго оп­ределенных вещей[24].

Можно привести пример с демографией. Согласно отоварю, демог­рафия изучает процессы и закономерности воспроизводства населения. Иначе говоря, демография изучает соотношения рождаемости и смер­тности, браков и разводов демографических групп в структуре населе­ния и т.д. Но и рождаемость, и создание семьи, и разводы, и возможно даже смертность — все это есть результат социальных отношений. Можно взять и другие общественные дисциплины, предметом внима­ния которых так же являются результаты социальных отношений.

Конечно, результат и процесс трудно разъединить. Любой процесс есть в тоже время и результат какого-то другого процесса, как любой результат социальных отношений есть в тоже время и процесс, или часть процесса других социальных отношений. Так, власть, как явле­ние, есть результат отношений людей в области управления, и одно­временно выступает частью процесса отношений людей в области осу­ществления управления. Отношения людей по поводу власти как про­цесс и власть как результат отношений, по своей природе отличаются друг от друга как две различные области социальных отношений, ко­торые, конечно, между собой взаимосвязаны.

Все общественные науки, поскольку они имеют дело с человеком, с социальными процессами и явлениями, изучают социальные отноше­ния, хотя ни одна из них не изучает сами социальные отношения. Но, если мы говорим о социальных отношениях, как основе всего социаль­ное бытия, то, бесспорно, должна быть и наука, которая бы изучала социальные отношения, так сказать, в чистом виде. Такой наукой мо­жет стать социология. Так же как философия — есть наука о наиболее общих законах природы мышления и познания, так — социология мо­жет стать наукой о наиболее общих законах образования и развития социальных отношений.

Социология изучает эти отношения, берет их, так сказать, в чи­стом виде, как абстракцию, которая существует только как социологи­ческая категория, только как научная дисциплина. Понятно, что ни­каких социальных отношений вне конкретных интересов не бывает. Поэтому социология и работает всегда в конкретной сфере обществен­ной деятельности. Но социология изучает только социальные отноше­ния, их структуру, содержание, сущность, направленность, тип, меха­низм образования и функционирования, в различных областях обще­ственной жизни. Этим и отличается социология от других обществен­ных дисциплин.

Глава IV. СОЦИОЛОГИЯ КАК ФОРМАЛИЗОВАННЫЙ МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ

От общих принципов до воплощения их в практике социологиче­ских исследований — дистанция огромного размера. Она опосредована серией последовательных операций, нашедшей выражение в трехзвенной цепочке — методология — методика — техника или процедура социологического исследования. Каждая из них представляет собой ог­ромный конгломерат необходимых и по большей части нерешенных методологических (и методических) процедур. Отечественная соц­иология прошла немалый путь от простого сбора социологической ин­формации до понимания необходимости использования многомерных зависимостей и качественному анализу взаимосвязи явлений.

Особенности методики и техники социологических исследований заключаются в том, что приходится говорить о наличии как бы двух социологий: теоретической, которая разрабатывает основные принци­пы социологического изучения социальных процессов и прикладной социологии, как метода сбора и анализа социологической информации. В данном случае методика и техника выступают как бы эксперимен­тальной наукой по отношению к теоретической социологии, проверя­ющей своими методами истинность ее концепций.

МЕТОДИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Социология не является единственным зеркалом общества, объек­тивно отражающей общественное бытие. В равной мере таким зерка­лом являются и другие общественные науки, если только они не зани­маются спекулятивными измышлениями, а честно и добросовестно изучают то, что является их объектом. Уже в силу стремления к исс­ледованию объективных законов развития общества, интереса к от­дельным социальным процессам и явлениям любая гуманитарная на­ука является или может стать зеркалом. Более того, в этом качестве

выступают и журналистика, и художественная литература, и искусст­во и т.д. Любая форма познания это, прежде всего, объективное и адекватное отражение социального мира.

Процесс отражения объективного мира и его объяснение проходит у всех гуманитарных наук в принципе одинаково. Сбор информации, ее описание и построение единого взгляда, выработка адекватной кон­цепции изучаемого процесса, явление или общество в целом. Вполне понятно, что от того как и каким методом та или иная дисциплина бу­дет пользовать при сборе информации, зависит и концептуальное представление исследуемого явления.

Но, любая концепция требует проверки, чтобы признать ее истин­ность. Единственным методом доказательства истинности ее концеп­ции, безусловно, необходимым для первого этапа доказательства, ос­тавался метод логической непротиворечивости. Но при всей важно­сти этого метода, естественно, он не может заменить практики, про­верки выработанной концепции процессом развития объективной реальности, который, как метод доказательства истинности концеп­ции, имеет свои особенности, и которые нашли свое отражение в социологической методологии и методике исследования объектив­ной реальности.

Понятие «развитие» подразумевает то, что любое явление суще­ствует в пространстве и времени, и разворачивает свою сущность толь­ко посредством пространства и времени. Иначе говоря, проверка кон­цепции возможна только в результате относительно длительного раз­вития, движения изучаемого процесса, и никогда практически его не возможно понять сразу, в момент «схватывания» в точке наблюдения. Сущность явления проявляется только в изменении, и познать ее мож­но, только зафиксировав явление по крайней мере в двух точках, в мо­ментах существования. Фиксация явления в одной точке в какое-то мгновение времени по сути дела есть искусственный прием исследова­теля. По существу «схватывания», а значит, и понимания не может быть, поскольку в этот момент в точке схватывания явление не суще­ствует и не может существовать. Как только явление остановлено, его уже нет, а если явление невозможно остановить, то его невозможно исследовать. Фиксация возможна только как понятие и как различ­ное временное существование явления в понятиях и как понятие мы можем рассматривать данное явление как существующее относительно нашего прошлого знания.

Отсюда вытекает, что в момент возникновения любая концепция оказывается чисто умозрительным образованием и нашим прошлым знанием, но именно поэтому всегда остающееся, возможно истинным знанием, которое может быть проверено и проверяться только в про­цессе развития данного явления. Ученым, как впрочем и любому дру­гому человеку, практически ничего не остается, как ждать дальнейше­го развития объективной действительности (изучаемого явления), в ре­зультате которого подтвердится или не подтвердится его концепция. И едва ли не 99% всех концептуальных построений оставались, хо­тя и логически непротиворечивыми построениями, но не подтверж­денными или подтвержденными практикой только частично. И это самое уязвимое состояние человека и человечества. Человек хочет иметь завтра то, чего ему не хватает сегодня. Но именно осознание того, что ему необходимо сегодня, есть результат прошлого знания. Но именно то, что никогда полностью не сбывается, то, что он пла­нирует, является и огромным его счастьем и преимуществом.

Социология до недавнего времени совсем не отличалась в этом плане от других общественных наук. Как только появилось слово «соц­иология» и идея о науке, которая должна изучать общество, она сразу приобрела статус умозрительной (в хорошем смысле слова) науки. И социология довольно долго поставляла своеобразные эссе, очерки, на­учные рассуждения по поводу некоторых процессов в обществе, и ко­торые в принципе мало отличались от сочинений подобного рода дру­гих общественных дисциплин. Отечественная социология была описа­тельной, а не доказательной наукой. Но социология и осталась бы од­ной из подобных общественных наук, строящей различные умозри­тельные схемы, если бы она не обладала своим уникальным методом проверки концепций.

Особенность социологического метода, исследования заключается в двух принципиальных моментах: первое — он позволяет формали­зовать метод сбора социальной информации. То, на что другие гума­нитарные дисциплины тратят долгие годы труда и средств, социолог может сделать за несколько дней, и при этом получить относительно дешевую и объективную информацию. Второе — социологический ме­тод исследования позволяет путем понятийного фиксирования явления в процессе его развития, проверить полученные концептуальные по­строения, хотя и относительно его прошлого этапа, т. е. фиксирования как постфактум. Но это позволяет довольно успешно прогнозировать, а соответственно, и планировать свою деятельность и даже проекти­ровать некоторые социальные процессы, о чем мы будем дальше говорить.

Интерес к социологическим данным был обусловлен тем, что они были получены независимым и объективным методом, а значит, и сама информация могла носить статус объективной информации[25]. Если соц­иологи представляли какую-либо информацию, то общественностью она воспринималась как объективная, поскольку была получена объ­ективным формализованным путем. Если социологи представляли на суд общественности какую-либо концепцию развития того или иного социального процесса, то она воспринималась как проверенная соц­иологическими методами. Если, социологи представляли материалы, например, по социальному прогнозу, то эти результаты воспринима­лись как научно обоснованные, т. е. основанные на научном социоло­гическом методе.

Понятно, что теорию и метод разъединять нельзя, в принципе это одно и то же. Любая теория, какого бы уровня общности она не была, выступает и методом исследования. Аналогично и любой метод иссле­дования является одновременно и теорией, но для других методов ис­следования. И хотя мы говорим о социологической анкете как о мето­дике исследования, как об инструментарии, на самом деле она одно­временно является и теоретическим построением. Если социолог вы­двигает концепцию в программе исследования, что большинство же­нятся и выходят замуж по любви, то она находит свое частное выра­жение в методике исследования, например, в анкете, в ее вопросах. Полученная информация посредством ответов только подтверждает или не подтверждает эту концепцию и дает материал для дальнейших рассуждений.

Разница между теорией и методом заключается, в частности, в том, что один и тот же принцип исследования приобретает различную форму в процессе исследования: в программе исследования концепция принимает форму теории, в анкете — форму методики. В последова­тельности «теория — методика» концепция принимает вид гипотети­ческого, возможно, истинного знания, в последовательности «методика — теория» концепция принимает уже концептуально положительное, проверенное знание. Так, типовые тесты, методики, которые апроби­рованы, принимают форму — «методики — теории», т. е. такой тео­рии, на основании которой можно изучать типовые ситуации и быть уверенным, что полученная информация будет истинной.

Собственно, любая концепция выражается или в виде вопроса как возможно истинное знание, или в виде суждения как истинное знание.

Социологический метод в этом плане есть способ детальной разработ­ки концептуального вопроса и представление его как формализован­ного метода. Этот метод перевода концептуального или программного вопроса в анкетный вопрос. Сегодня методика и техника социологиче­ского исследования приобрела не только статус самостоятельной дис­циплины, но получила свою и довольно сложную структуру.

ПРОБЛЕМА ОЧЕВИДНОСТИ И ОЧЕВИДНОСТЬ ПРОБЛЕМЫ

Более внимательное отношение к обществу как социальному фе­номену привело к необходимости расширения ареала областей количе­ственного выражения, в том числе и социальных процессов. В резуль­тате появились экономическая, демографическая, социальная стати­стики, т. е. количественное выражение процессов, которые протекали в областях производства и потребления, воспроизводства населения, военного дела, преступности, доходов и т. д. Количество статистиче­ских данных сегодня превышает сотни тысяч и с каждым годом их тре­буется все больше. Статистика охватывает все новые области обще­ственной жизни.

Появление социологии, а вернее ее методов сбора данных и исс­ледования социальных процессов с помощью изучения общественного мнения, значительно обогатило статистику, прежде всего за счет соци­альной информации. Социология приняла под свое крыло важную сто­рону социальной реальности, а именно субъективное выражение и от­ражение социальных процессов, чем до того статистика в полной мере не занималась.

Количественное выражение общественного сознания, например, посредством общественного мнения, есть первый этап развития мето­дической социологии. Он необходим и с познавательной, и с методи­ческой точки зрения, поскольку любой познавательный процесс начи­нается с установления и сопоставления количественных данных с по­следующим приведением их в некоторую систему. Но и само по себе количественное выражение, в частности, методом социологии, имеет такие особенности, которые позволяют считать его специфическим ме­тодом исследования реальности. Количественное выражение социаль­ных процессов, получивших отражение в общественном сознании, имеет, по крайней мере, три важных аспекта.

Во-первых, это позволяет однозначно определить изучаемое явле­ние. Дело в том, что любой человек, имеющий отношение к некоторо­му социальному процессу (интересующийся им, зависящий от него, производящий его и т.д.), в общем знает как протекает этот процесс и даже может его выразить в более или менее точных количественных величинах. Так, руководитель предприятия может приблизительно определить уровень трудовой активности своих работников. Так же приблизительно это может сделать и каждый работник этого предпри­ятия. Но только приблизительно. Социолог, проводя опрос, дает точ­ное количественное отражение интересующего его события. Нередко социологов обвиняют в том, что они «открывают Америку». Так, как-то в одной газете пошутили: «Как подсчитали социологи, наименьшее количество разводов наблюдается в медовый месяц». Это и в самом де­ле очевидно и без всяких исследований. И тем не менее даже в таких, как кажется, известных и бесспорных процессах, имеет смысл устано­вить его количественное выражение, не исключено, что за общеизве­стным фактом может скрываться довольно существенная проблема.

Общество должно знать, например, сколько молодежи покидает село, сколько детей хотели бы иметь замужние .женщины, как те или иные слои населения оценивают правительственные социальные и эко­номические мероприятия, как уровень удовлетворенности трудом вли­яет на производительность (хотя вроде бы ясно, что чем больше чело­век удовлетворен своей работой, тем лучше трудится) и т. д. Все это мы, конечно, знаем, но знаем только приблизительно. Это не позволя­ет в ряде случаев принимать адекватные решения. Социальная стати­стика позволяет в количественных единицах выразить процесс и тем самым однозначно определить его в общественном представлении и пользоваться им всеми членами общества как постоянной величиной.

Во-вторых, человек знает интересующий его процесс, не только приблизительно, но и альтернативно. Это означает, что когда пытают­ся понять, что же обусловило то или иное явление, то всегда выделяют несколько обстоятельств или причин как гипотез. Чем менее изучено явление, тем больше гипотез его возникновения, при этом самых не­вероятных. И наоборот, чем более оно известно, тем меньше гипотез, а конечном итоге сходящихся к двум альтернативным. Например, те­кучесть кадров определяется различными причинами, но не один че­ловек, тщательно не изучавший этот процесс, не может утверждать, какие причины являются определяющими. Социальная статистика, получив количественное выражение альтернативных концепций, по­зволяет определить доминирующий или определяющий характер одной из них. Правда, нередко социологов обвиняют в том, что они дают уже известное.

Так, социологи, изучая читательскую аудиторию центральных га­зет, выдвинули две гипотезы о наличии больших миграционных пото­ков подписчиков. Одна из них говорила о том, что основной состав под­писчиков при сокращении или увеличении их общего числа не изме­няется. При второй гипотезе меняется именно основной состав подпис­чиков. Исследование подтвердило первую гипотезу. На это социологам заявили, что это и так было ясно, иначе и не могло быть, что они, за­казчики, все это знали. Да, знали, но только альтернативно, социоло­гическое исследование подтвердило только одну из гипотез.

Социологам не так уж редко приходится с этим сталкиваться. Та­кова особенность человеческого мышления и познания. Имея концеп­туально-гипотетическое представление, т. е. теорию, выраженную в гипотетической форме, и получив ответ, который совпадает с одной из гипотез, мы невольно восклицаем: «Да мы же это знали!». Да, знали, но это знание концептуально-гипотетическое, которое всегда альтер­нативно.

Однажды я провел такой эксперимент. На каждом предприятии, где проводилось исследование, я спрашивал: «Как вы думаете, какова основная причина неудовлетворенности рабочих своей работой?». Сра­зу никто не отвечал или высказывали несколько причин. Но, когда я предлагал свой вариант ответа, со мной тут же все соглашались, что именно данная причина является важнейшей. На всех предприятиях соглашались с моим вариантом, разница заключалась лишь в том, что каждый раз я называл разные причины. Я ни кого не обманывал, все названные мною причины, действительно были важнейшими и мало отличались по значимости друг от друга. Здесь существенно другое, за­казчик все их знали сам, но они всегда присутствовали как альтерна­тивные по важности, так что не удивительно, что они всегда со мной соглашались.

В-третьих, результаты социологического исследования не всегда совпадают с обыденным представлением о данном социальном явле­нии, о его характере и причинах. Но, при решении тех или иных про­блем мы, как правило, исходим из обыденного знания. Правда, при этом нередко попадаем впросак, и только тогда начинаем обращаться к науке, в частности, к социологии. Но если обыденное знание помо­гает решать наши обыденные задачи, то оно, как правило, не справля­ется со сложными социальными явлениями. Хороший пример приведен Полем Ф. Лазарсфельдом в работе «Измерение в социологии». Читатель извинит меня за винную цита­ту, но сокращать ее жаль, настолько она интересна и актуальна.

«... Иногда утверждается, что результаты количественного анали­за в большинстве своем тривиальны, что он может фиксировать лишь то, что для каждого и так очевидно. Представляется уместным заклю­чить наши замечания кратким обсуждением этой проблемы очевид­ности, что позволит читателю определить свою собственную точку зрения.

Во время второй мировой войны в американской армия проводи­лось большое число обследований солдат как в условиях боевой обста­новки, так и в лагерях подготовки, дома, в США. После войны руко­водитель этих исследований С. А. Стоуффер обобщил их результаты в подробном четырехтомном отчете. В нижеследующих абзацах приво­дится несколько примеров количественного анализа, а затем объясня­ется, почему они могут казаться некоторым читателям очевидными.

1. Солдаты с более высоким уровнем образования проявляли боль­ше психоневротических симптомов, чем их менее образованные това­рищи (психическая нестабильность интеллектуала в сравнение с более инертной психологией «человека с улицы» часто является предметом обсуждения).

2. Солдаты — выходцы из сельских районов обычно находились в хорошем настроении чаще, чем солдаты — выходцы из городов (в конце-концов, первые более привычны к трудностям).

3. Солдаты-южане переносили жаркий климат островов Южного моря легче, чем солдаты-северяне (естественно, ведь южане более привычны к жаркой погоде).

4. Рядовые-белые больше стремились стать унтер-офицерами, чем рядовые-негры (отсутствие у негров чистолюбия вошло в поговорку).

5. Негры-южане предпочитали находиться под командованием бе­лых офицеров-южан, а не северян. (Разве неизвестно, что у белых-южан больше отцовских чувств к их «черненьким», чем у белых-северян).

6. Во время войны солдаты сильнее стремились вернуться домой в США, чем после капитуляции Германии (нельзя винить людей за то, что они не хотят быть убитыми).

В этих примерах заложены простейшие типы взаимоотношений — «кирпичиков», из которых строится количественная социология. Но почему для установления подобных данных тратится так много средств и энергии, ведь они столь очевидны? Не лучше ли принимать их без доказательств и сразу переходить к более углубленному уровню ана­лиза? Возможно, это и было лучше, если бы не одно «но», касающееся приведенных выше примеров. Каждое из этих утверждений прямо противоположно тому, что было обнаружено в действительности. Солдаты с низким уровнем образования более невротичны, чем их более обра­зованные товарищи; южане не обнаружили по сравнению с северянами большей адаптации к тропическому климату; негры больше стреми­лись к повышению, чем белые и т. д. Если бы мы с самого начала при­вели подлинные результаты исследования, читатель и их бы нашел «очевидными». Очевидно, что-то не в порядке с самим доводом очевид­ности. Его следует поставить с головы на ноги. Поскольку всегда мож­но представить себе любой тип человеческого поведения, крайне необ­ходимо знать, какие из них и при каких условиях проявляются чаще всего. Лишь в этом случае мы сможем ожидать от социальных наук дальнейшего продвижения вперед»[26].

Как видим проблема очевидности имеется и так просто от нее не отмахнешься. Ее всегда приходится учитывать при исследовании. Но и наличие проблемы очевидно, Любое исследование всегда начинается с обыденных представлений. Наверное, другого пути и нет, поскольку достоянием обыденного сознания становится то, что еще недавно было достижением науки. К тому же не всегда возможно отличить обыден­ное представление от научного, особенно если оно облачено в научную форму, что нередко встречается в социологических исследованиях.

Простое количественное выражение социальных процессов, как уже говорилось, было и необходимым этапом научного социального ис­следования. В социологической практике это получило выражение в простом суммировании ответов респондентов на ряд (нередко довольно большой) вопросов социологической анкеты. Конечно, в подлинном смысле это еще не социология, нельзя ограничиваться простым одно­мерным распределением, необходимо идти дальше к глубинному ана­лизу, к пониманию системы взаимосвязи явлений. Вопросы сами по се­бе не имеют ровным счетом никакого значения. Свое содержание они получают только в некоторой системе вопросов в их взаимосвязи. Для социологов это оказалось очень интересным занятием.

ВЗАИМОСВЯЗЬ ЯВЛЕНИЙ И ЯВЛЕНИЕ ВЗАИМОСВЯЗИ

Система двойных связей в социологии оказалась настолько акту­альной и интересной, что стала чуть ли не основным методом анализа социологической информации, ответов респондентов в социологических работах и основной формой представления информации в соц­иологической литературе, за исключением специальных работ. Неред­ко социологи, проводя анализ ответов респондентов, пускались, так сказать, в свободный поиск, анализируя все возможные парные рас­пределения вопросов анкеты. Как правило, социологи писали в техни­ческом задании оператору ЭВМ: «Все на все». Почти в любом исследо­вании, даже если была специальная программа, просматривались все имеющиеся зависимости, причем нередко обнаруживались весьма ин­тересные вещи. Конечно, в этом случае едва ли не 90% информации уходило в корзину, поскольку многие связи оказывались пустыми, ложными или сомнительными и их надо было десятки раз перепрове­рять, но то, что находили, было настолько ценным, что окупало все затраты. Например в свое время социологи вопреки общественному мнению и официальным представлениям с удивлением обнаружили, что материальное положение рабочих оказывается совсем не связано с трудовой отдачей, но имеет довольно тесную связь с показателем «хо­рошее отношение с начальством»; что учащаяся молодежь охотно идет на неквалифицированные работы; что дипломированные специалисты после окончания вуза или техникума предпочитают работать на рабо­чих местах; что повышение социально-бытового обслуживания совсем не оказывает влияния на рост производительности труда; что студенты вуза на всем притяжении учебы практически не меняют своих профес­сиональных интересов и социальных ориентаций; что сельские миг­ранты перебираются в город совсем не из-за социально-культурных благ, а по совсем другими причинам и т. д.

Социологи довольно много занимались проблемой текучести кад­ров и выявили довольно интересную взаимосвязь между внешней те­кучестью и внутренним движением кадров. Оказалось, что. чем мень­ше перемещение рабочих внутри предприятия, из одного подразделе­ния в другое, передвижение по квалификационной и должностной ле­стнице, смене профессий и пр., тем выше уровень текучести, т. е. увольнения рабочих с предприятий. Зависимость этих двух явлений была многократно проверена и подтверждена и оказалась настолько существенной, что рабочие, которым не разрешали переходить в дру­гое подразделение, подавали заявление на увольнение и, получив рас­чет, тут же, как говорится, не отходя от кассы, подавали заявление на прием на работу, но в другое подразделение. Так, например, анализ кадров, вновь принятых на работу на 10-ти московских предприятиях электротехнической промышленности, показал, что у 20% последним местом работы было это же предприятие, но другое подразделение. Эта взаимосвязь была поймана случайно в результате просмотра множества вариантов двойных связей, явлений, связанных так или иначе с текучестью кадров. Но, когда она обнаружилась, социологи стали ее внимательно изучать и построили концептуальное представ­ление этой связи, которая стала основой для конкретных рекоменда­ций и мероприятий. Проиграв это явление в различных ситуациях, социологи смогли предложить решение по сокращению текучести кад­ров (или ее повышения). В частности, социологи предложили разрабо­тать систему внутренних перемещений работников, что позволило на ряде предприятий, которые внедрили эту систему, сократить текучесть кадров от 30 до 40%. При этом никаких дополнительных капиталов­ложений не потребовалось.

Возможности социологии здесь оказались очень большими, на­бравшись опыта социологи ушли от слепого поиска и стали осуществ­лять целенаправленный поиск зависимостей, моделируя те или иные процессы на уровне двухмерных распределений, когда вокруг интере­сующего явления выстраивается ряд специально подобранных факто­ров и система их взаимосвязи. Так, например, исследуя причины, по которым у людей появляется охота к перемене мест, т. е. миграция, социологи просматривали зависимость мыслимых и немыслимых фак­торов; применяя довольно изощренные методики анализа ответов респондентов и своих концепций.

Довольно давно социологи изучают, почему люди женятся и рас­ходятся, почему имеют мало детей, а иногда вообще предпочитают их не иметь, почему люди пьют и курят, что дает прогулка по лесу и бег на месте, как влияет на них выбор профессии и решение кроссвордов. И каждый раз, каждое из этих явлений становилось в центр некото­рой концептуальной модели, построенной в системе парных взаимо­связей. И во многих случаях это помогало найти причины и опреде­лить природу исследуемых явлений.

Социологов часто обвиняли в том, что они занимаются либо слиш­ком узкими, либо слишком широкими темами, исследуют не то, что надо и изучают то, что не надо, подходят поверхностно и не копают глубоко, что слишком долго решают проблемы или вообще не могут их решать, пребывают в непонятных поисках непонятных явлений и не решают насущных задач. В самом деле, если от заводского социолога ждут немедленного решения проблемы текучести кадров, а он месяца­ми занят изучением писем сельских мигрантов своим родственникам, то его вряд ли поймут заводские руководители. Если от него ждут ре­шения проблемы повышения производительности труда рабочих, а он занимается их амурными делами в общежитии, то работать ему на за­воде придется не долго. Но кто может определить, что следует и что не следует изучать? Шло накопление первичного социологического материала, профессионального опыта и социального знания. Социолог может заниматься мало понятными вещами, которые могут показаться странными на первый взгляд, и только через много лет они неожидан­но приносят какую-то практическую пользу. Конечно, в отечествен­ной социологии довольно много было схоластики, демагогии, фанта­зий, спекуляций. Но в какой общественной науке их не было и нет?

Природа парных распределений или взаимосвязи двух явлений, является довольно сложной и с методической, и с теоретической точек зрения проблемой. Основная трудность заключается в том, что соц­иолог не всегда может достаточно точно и однозначно определить ис­тинность этих связей. Так называемая ложная коррекция, является настоящим бедствием для социологов, да не только для них. Матема­тические методы установления корреляции, есть только формальный аппарат установления связи, но содержание взаимосвязи, его истин­ность или ложность может определить только исследователь, основы­ваясь на опыте, профессиональном знании и даже на чутье. Социоло­ги, доверяясь математическому аппарату, часто попадали в ловушку, принимая случайные связи за истинные и делая по ним нередко до­вольно оригинальные выводы. Так, можно согласиться, что количество детей зависит от социального положения родителей, национальных традиций, но, оказывается, оно зависит и от уровня зарплаты, образо­вания, наличия домашней библиотеки и количества книг (чем больше книг, тем меньше детей) и даже от количества выкуренных сигарет. Конечно, каким-то образом можно объяснить эти и другие связи, в принципе объяснить можно все, но являются ли эти связи существен­ными, содержательными? Доказать это нередко бывает довольно слож­но. Конечно, существует явно ложная коррекция. Так, например, гол­ландские социологи просчитали корреляционную зависимость между количеством аистов и количеством детей. Оказалось, что между ними имеется довольно тесная взаимосвязь — чем больше аистов, тем боль­ше детей. Отсюда можно сделать простой вывод, что детей приносят аисты. Это, конечно, шутка и социологи любят подшучивать над со­бой. Не менее странная, но тесная зависимость была выявлена между уровнем потребления свежих помидоров, огурцов и смертностью насе­ления, так как 90% всех умерших употребляли свежие огурцы и по­мидоры. Делать из этого вывод о влиянии потребления свежих овощей на смертность было бы наглядным примером ложной корреляции.

Проблема двойных связей предстает уязвимой и с точки зрения определения причинной зависимости. Так, например, социолог С. Б. Борисов установил, что среди тех, кто читал эротические тексты, у 35,8% половое влечение сформировалось полностью и 12,6% ответи­ли, что не сформировалось (остальные не ответили). И наоборот, среди тех, кто не читал эротической литературы, только 1,0% ответили, что половое влечение сформировалось полностью, а 9,5% —не сформиро­валось[27]. Взаимосвязь налицо, и притом прямая. Но резонно задаться вопросом, является чтение эротической литературы, если не основной причиной, то хотя бы стимулирующим средством полового созревания, и не является ли именно половое созревание причиной того, что де­вушки оказывают повышенное внимание эротической литературе. В самом деле, если у девушки отсутствует половое влечение, то вряд ли она испытает потребность в эротической литературе. Но с другой сто­роны, возможно, что обращение к эротической литературе оказывает какое-то влияние на половое созревание. Поэтому единственное, что можно здесь утверждать с полным основанием, что взаимосвязь между этими явлениями имеется. И не более того, а причина этой взаимосвя­зи лежит глубже, для определения которой требуется более тонкий анализ.

ДИСПЛЕЙНАЯ ИГРА В ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Введение системы парных распределений, безусловно стимулиро­вала исследовательскую мысль, но социологическая практика обнару­жила и немало уязвимых мест: двойные связи только фиксируют вза­имосвязь между двумя явлениями (тесноту связи), но не указывают причинно-следственных зависимостей; парные распределения дают массу пустых или ложных взаимосвязей, о чем говорилось выше. Все это привело даже к некоторому разочарованию в дееспособности сис­темы парных распределений и вообще математического аппарата в анализе социологического материала.

Но все это носило частный характер. В системе парных распреде­лений не все было плохо, надо только уметь ими пользоваться и знать границы применения. Но самое главное пришло понимание того, что этим нельзя ограничиваться и исследовательская мысль пришла к трехмерным связям.

Суть ее заключается в том, что на тесноту взаимосвязи каких-ли­бо двух факторов и в какой-то степени, определяющая ее природу, оказывает какой-то третий, как его иногда называют, мешающий фак­тор. На самом деле он оказался не третий и не мешающий, речь идет о системе взаимосвязи между тремя факторами.

Включение в систему анализа социологической информации трех­факторной зависимости явилось уникальным явлением для социологии и позволило по-новому посмотреть на результаты социологических ис­следований. Нередко данные полученные при включении третьего фактора, коренным образом меняли выводы полученные в системе парных распределений, хотя это и требовало больших затрат. Прихо­дилось очень долгое время высиживать перед дисплеем, перебирая ва­риации зависимостей. Это высиживание и получило название, приве­денное в заголовке.

Элизабет Ноэль приводит такой пример. Руководство одного из заводов поручило провести исследование перегруженности и усталости среди своих сотрудников. Опрос дал следующие результаты.

Таблица 1

Вопрос: «Насколько удовлетворяет Вас работа?»

Опрос показал (см.: таблицу 1), что сотрудники, которое чувству­ют себя усталыми и перегруженными, оказываются больше удовлетво­рены своей работой, чем те, которые не чувствуют усталости и пере­груженности. Был сделан вывод, что сотрудники, которые чувствовали себя уставшими, перегруженными, рассматривали свою работу как значимую для предприятия, это подкрепляло их чувство собственного достоинства, что и приводило к высокому уровню удовлетворенности. Объяснение, по видимости, было убедительным, и на жалобы по пово­ду перегрузки и усталости администрация больше не обращала внима­ния. Однако дальнейший анализ показал, что не все так простом. Ме­шающим был здесь третий фактор, а именно, степень ответственности работника.

Таблица 2

Вопрос: «Насколько удовлетворяет Вас работа?»

Очень удовлетво­рены 72% 81% 83% 36% 58% 70%

Менее удовлетво­рены 28% 19% 17% 64% 42% 30%

Из таблицы 2 по существу следует другой вывод. Руководящие кадры более загружены, чем работники с меньшей ответственностью, но несмотря на это, они более довольны своим положением, находят свою. работу более интересной. Однако и у них удовлетворенность ра­ботой снижается, если они постоянно перегружены[28] .

Таких примеров и в отечественной практике можно привести много. Так, система парных распределений показала, что повышенный уровень текучести кадров среди молодых рабочих оказывается очень тесно связанным с высокой заработанной платой, что позволяло сде­лать вывод, высокая оплата труда молодых рабочих не оказывает вли­яния на сокращение текучести кадров в этой группе. В принципе такая неожиданная зависимость вполне могла быть, высокая оплата стиму­лирует рост потребностей и поиски еще большей зарплаты. И такое объяснение является вполне убедительным, если бы не был усмотрен более существенный момент, на эту зависимость большое влияние ока­зал фактор «характер и содержание» труда. Молодых рабочих, как правило, ставили на неквалифицированные, физически тяжелые рабо­ты, не дающие возможности для творческого и профессионального ро­ста, но зато хорошо оплачиваемые. Поработав немного и разобрав­шись, что к чему, они увольнялись с предприятия, в поисках более со­держательной и интересной работы, увеличивая тем самым текучесть кадров среди молодых рабочих с высокой оплатой труда. Введение третьего и такого существенного фактора, как характер и содержание труда молодых рабочих, существенно изменил первоначальный вывод, полученный в системе двойных связей. Соответственно он предполагал и совершенно другой набор мероприятий по сокращению текучести кадров среди молодых рабочих.

Богатые возможности трехмерных связей потребовали иного взгляда на саму природу взаимосвязи явлений. Но самое парадоксаль­ное заключается в том, что и в системе двухмерных распределений, мы по сути дела пользуемся трехмерной связью. Например, при выво­де о том, что сотрудники, которые чувствовали себя уставшими и пе­регруженными, при высоком уровне удовлетворенности работой, третьим, остававшимся в тени, фактором выступал значимость работы для сотрудников фирмы. Именно он или им объясняли тесноту связи между перегруженностью и удовлетворенностью работой. Тоже самое, когда мы делаем вывод о том, что на повышенную текучесть среди мо­лодых рабочих с высокой оплатой труда оказывает фактор роста по­требности, 'то он по сути дела выступает тем третьим фактором, ко­торый и объясняет природу тесноты связи между этими двумя фак­торами.

Здесь необходимо выделить и подчеркнуть несколько моментов:

 1. Исследователь всегда в процессе интерпретации оперирует третьим фактором.

2. Третий фактор всегда выступает выводом как результат иссле­дования.

3. Третий фактор всегда выступает наиболее общим и результи­рующим по отношению к двум исследуемым явлениям.

Но отличие характера и интерпретации третьего фактора в систе­ме двойных связей от трехфакторной системы заключается в том, что в первом случае, третий фактор не является доказанным, однозначно определенным, а остается плодом фантазии, воображения, профессио­нального опыта социолога, не выступает результатом математической интерпретации исследуемого явления, как это имеет место в трехмер­ной связи. Данное различие является принципиальным, по крайней мере, по двум моментам.

Вольная интерпретация социолога всегда основана на его про­шлом опыте и именно поэтому несет в себе большую вероятность не истинного знания. Когда социолог делает заключение, что именно зна­чимость труда определяет высокий уровень удовлетворенности работ­ников, несмотря на то, что они перегружены работой, то этот вывод сделан потому, что это может быть. И именно поэтому он не вызывает возражения. Но этот вывод не является доказанным, он остался воль­ной интерпретацией социолога, его фантазией. Он так полагает, исхо­дя из собственного профессионального опыта, и он вправе так делать и все социологи так именно и поступают. Едва ли не 99% всех выводов социологов являются такой вот вольной интерпретацией результатов двухмерных распределения. Являясь логически не противоречивыми, они выглядят очень доказательными и симпатичными. И только раз­витие практики может показать, что на самом деле все не так или не совсем так, что выводы оказались не верными. Совпадение, например, в социальных прогнозах чаще всего бывает случайным, иначе и не мо­жет быть. Прошлый опыт социолога оказывает ему коварную услугу, он подсовывает вывод как знание, которое уже было, но которое оста­ется в его сознании как существующее, а следовательно, как акту­альное и в интерпретации оно становится как возможное истинное значение.

Конечно и в системе трехмерных связей социолог не отказывается от опоры на свое прошлое знание, но поступает более мудро, предпо­лагая, что оно может быть неверным. Поэтому старается его проверить каким-либо однозначным методом и прежде всего установлением тес­ноты связи между явлениями, в том числе и возможным третьим фак­тором, причем не одним (третьим), а рядом факторов, которые могут выступать в этом качестве. Осуществляя корреляционный анализ каж­дого из этих факторов, социолог получает тот из них, который оказы­вается более тесно связан с исследуемыми явлениями. Только после этого социолог в полном праве и обоснованно может делать вывод о третьем факторе как явлении, который и оказывает влияние на тесно­ту связи исследуемых явлений.

Так, например, на тесноту связи текучести кадров и высокой оп­латой труда молодых рабочих, могут оказать влияние такие факторы как: непрестижность работы, интенсивный рост потребностей, низкий уровень культуры и образования группы работников, неквалифициро­ванный, физически тяжелый труд, неперспективная работа и т.д. Но как показал анализ доминирующим (но не определяющим) оказался фактор тяжелый неквалифицированный труд. Эта зависимость была подтверждена независимым (от исследователя) путем и тем самым получила однозначную интерпретацию как актуально существующая для данного времени, предприятия и молодых рабочих. Любая другая интерпретация будет иметь ложный или не полный истинный харак­тер, хотя может звучать и вполне убедительно. Например, все выше перечисленные факторы вполне могут быть логически доказанными как истинные, впрочем так же красиво логически и опровергнутыми.

Особенность трехмерной связи заключается и в том, что третий фактор всегда выступает наиболее общим, включает в себя исследуе­мое явление и тем самым становится для них единым. Эта общность и определяет как социальный закон тесноту, характер и природу связи между исследуемыми явлениями. Третий фактор «ответственный пост» и «неквалифицированный труд» в вышеприведенных примерах выступают как общие для факторов «утомляемость и удовлетворен­ность», «текучесть кадров и высокая оплата труда», никакой другой фактор не может в данном случае выступать как определяющий тес­ноту связи между ними.

Эту особенность можно очень хорошо продемонстрировать на при­мере парных распределении. Из массива опрошенных выбираются две группы респондентов, чувствовавшие и не чувствовавшие себя устав­шими. Среди них (первой и второй группы) выделялись подгруппы со­трудников очень удовлетворенных, удовлетворенных и не очень удов­летворенных своей работой. Таблица парных распределений читается таким образом: среди всех тех, кто чувствует себя уставшими, пере­груженными, подгруппа работников очень удовлетворенных своей ра­ботой составляет 21%, удовлетворенных —49% и не очень удовлет­воренных —30% (в сумме 100%). Соответственно среди тех, кто не чувствует себя уставшими, перегруженными, очень удовлетворены своей работой — 16% (несколько меньше, по сравнению с данными первой группы), удовлетворены —41% (так же несколько меньше) и не очень удовлетворены — 43% (значительно больше). Отсюда можно сделать только один вывод, что в группе чувствующих себя уставши­ми, перегруженными, удовлетворенных своей работой больше, чем в группе не чувствующих себя уставшими, перегруженными и строго го­воря, больше никакого вывода социолог не имеет право делать. Но та­кой вывод вряд ли удовлетворит заказчика, да и самого исследователя, ибо он ничего не объясняет, не показывает причинно-следственную связь, не отвечает на вопрос: «А почему? Чем обусловлена такая связь?» А именно это в первую очередь и интересует всех. Тогда соц­иологу ничего не остается делать как предложить интерпретацию свя­зи. Например, основной причиной, которая по всей видимости (как правило, это слово опускается для пущей убедительности), обусловила взаимосвязь фактора «перегруженности, усталости» и фактора «высо­кая удовлетворенность» является значимость его работы. Такой вывод, как уже говорилось, и был сделан социологами. Но согласитесь, этот вывод ни из чего не следует, кроме как из личного опыта и пристра­стия социолога. Безусловно он имеет право так делать, все нормальные люди, в том числе и социологи, это делают. Однако любой нормальный человек, в том числе и заказчик, имеет право усомниться в обоснован­ности такого вывода. Но заказчик при доказательстве необоснованно­сти предложенного вывода, также будет ссылаться только на собствен­ный опыт и фантазию при интерпретации, что так же, естественно, ос

Незаконченное предложение.

Социолог, конечно, постарается это и сделать, при этом не преминет вос­пользоваться научной терминологией и всеми другими, имеющимися средствами, нередко далекими от настоящей науки. Заказчик это тоже понимает и ему ничего не остается делать как согласиться с предложен­ными выводами, но социолог, возможно, больше заказа не получит.

Конечно это не самый лучший выход из положения. Социологи это хорошо понимают и ищут решение. Одна из возможностей разре­шения этой проблемы является система трехмерных распределений, где один из факторов становится общим для двух остальных. Из обще­го массива опрошенных социолог выделяет группу респондентов, ко­торая содержит подгруппы с интересующими признаками. Так, в вы­шеприведенном примере, такой общей группой выступают работники, занимающиеся ответственной работой. Среди них выделяются три под­группы: работники, чувствующие себя очень перегруженными, не­сколько перегруженными и в меру перегруженными. В выделенных подгруппах, выбираются 2 подгруппы — работники очень удовлетво­ренные и менее удовлетворенные своей работой. Точно такая же опе­рация, для сравнения, проводится с другой общей группой — работни­ки, занимающиеся менее ответственной работой. В процессе анализа взаимосвязи этих групп работников возникает очень интересное и не­ожиданное явление. Оказывается в группе работников, занимающихся ответственной работой большинство, тех кто очень удовлетворен своей работой, несмотря на большую перегруженность. Их в два раза боль­ше, чем в общей группе работников, не занимающихся ответственной работой. Это позволяет сделать вывод, что на уровень удовлетворен­ностью работой оказывает влияние прежде всего «фактор ответствен­ность работы». Данный вывод уже не является вольной интерпрета­цией социолога, а выступает результатом фиксированной взаимосвя­зи, что придает ему статус однозначной определенности. Теперь уже на сомнение заказчика, исследователь без лишних слов и эмоций про­сто показывает таблицы математической зависимости. Как правило, это оказывается достаточным, чтобы убедить заказчика, ибо социолог пользовался уже проверенными методиками определения тесноты свя­зи и т.д. Необходимо только подчеркнуть социологу, что данный фактор «ответственность работы» является определяющим только для дан­ной группы работников, на данном предприятии и т. д. В других усло­виях удовлетворенность работой могла бы определяться каким-либо другим фактором.

Глава V. ЧТО ЖЕ МОЖЕТ СОЦИОЛОГИЯ?

Этот вопрос задают социологам, наверно, с самого первого дня их существования, и чаще всего получали не очень вразумительный от­вет. Но и сегодня, несмотря на бурное развитие социологии и особенно прикладной, ни сами социологи, во всяком случае многие из них, ни тем более заказчики, не представляют себе в полной мере, возьму на себя смелость утверждать, что же от социологии можно получить кро­ме груды любопытных цифр. И это не случайно, поскольку довольно длительное время социология занималась простым описанием собы­тий, каких-либо процессов, получившее название социальная ста­тистика.

В принципе это вполне нормальное явление. Каждая наука про­ходит этот период и на определенном этапе своего развития представ­ляет собой конгломерат эмпирических данных и множества теоретиче­ских построений в форме гипотез. Но в конечном итоге, на этом осно­вании вырастает прекрасное здание новой науки. Не исключение здесь и социология. За годы своего развития отечественная социология на­копила не только эмпирический материал, но и смогла разработать це­лый ряд специальных проектов, которые позволяли решать и чисто практические задачи. О некоторых из них я уже говорил в предыду­щих главах, о других будет рассказано в данном разделе.

Социология как метод получения информации

Чтобы управлять, надо знать, а для того, чтобы знать, необходимо иметь определенную, полную и объективную социальную информа­цию и каждый раз это оказывается довольно сложной задачей. Не слу­чайно проблема информации вышита чуть не на первое место во всей системе социального управления.

Давайте разберемся, каким образом руководитель получает ин­формацию, какими источниками пользуется. Если внимательно по­смотреть, то можно выделить довольно большое их количество, например, личные наблюдения руководителя. Он приходит в подразделение, цех, отдел, беседует с рабочими, инженерами, служащими, смотрит, как они работают и составляет таким образом представление о коллек­тиве или интересующем его явлении. Другой немаловажный источник информации — участие в работе производственных совещаний, лету­чек. пятиминуток, собраний общественных организаций и т. д. Боль­шую роль играет такой источник информации как общение со своим непосредственным окружением: заместителями, начальниками под­разделений, руководителями общественных организаций, которые об­ращаются к нему по различным производственным и непроизводствен­ным вопросам. Безусловно, источником информации служат различ­ные комиссии: представляющие дополнительную или специальную информацию. Можно выделить также такие каналы информации, как личный прием, заявления и письменные обращения, заводское радио, многотиражка, стенные газеты, характеристики работников, офици­альные и неофициальные документы, докладные записки и пр.

Источников информации может быть много, но интенсивность их использования различна. Одни руководители используют чаще, другие реже, третьи совсем не использует. Это зависит от рада объективных причин: 1) трудоемкость получения информации, например, руково­дитель не всегда может посетить рабочие места; 2) удобство пользова­ния тем или иным источником (например, записки, отчеты); 3) умение пользоваться (например, официальная и неофициальная статистика); 4) недоверие к определенным источникам информация (например, к анонимным письмам); 5) личное пристрастие к отдельным источникам информации (например, от так называемых доверенных лиц) и т. д. Как правило, происходит естественный отбор привычных, понятных, удобных источников информации. Правда, в одних случаях источни­ков информация может быть много и тогда руководитель получает больше объективной информации, в других случаях, их может быть недостаточно. Но никогда руководитель не пользуется всеми возможны­ми источниками информации, поскольку практически это невозмож­но, да к тому же чаше всего в этом нет необходимости.

Не умоляя достоинств названных и других источников информа­ции, и будучи уверенным, что если ими правильно пользоваться, они дают объективную информацию, тем не менее необходимо констати­ровать, что все они имеют и целый ряд недостатков.

Во-первых, набор источников информации, которыми пользуется руководитель, зависит, естественно, от личных его качеств: понима­ния, доверия, восприятия, готовности и личного пристрастия к людям, дающих: информацию и т.д. Понятно, что даже при самом искреннем стремлении получить объективную информацию, она может быть весьма искаженной.

Во-вторых, обусловленность выбора источников информации внешними условиями, например, руководитель ежедневно встречается со своими заместителями, руководителями подразделений и т.д., и все они дают какую-то, нередко специально направленную информацию. Если учесть, что каждый из них имеет личные симпатии и пристрастия при решении служебных вопросов, то понятно, что поступающая ин­формация, может носить искаженный характер. Так, например, ха­рактеристики деловых качеств сотрудников, безусловно, преломляется через личное отношение его непосредственного начальника. И если информация подается в логично непротиворечивой и убедительной форме, то руководитель воспринимает ее как истинную, проверить ко­торую бывает очень трудно. Для этого необходимо провести большую ' работу по сбору дополнительной информации, что делается в крайних случаях, например, при возникновении явного конфликта, ставящего под угрозу выполнение коллективом своей задачи.

При длительном пользовании одними и теми же источниками ин­формации, нередко вырабатывается далекое от объективного, пред­ставление о трудовом коллективе. Так, анализ высказываний руково­дителей в одном из социологических исследований, показал, что превуалировали такие: «в коллективе нет настоящих работников», «все хотят много получать и ничего не делать», «люди не дорожат интере­сами коллектива» и др. По всей видимости, это явилось результатом неправильного выбора источника информации о социальном развитии коллектива. Социологическое исследование показало, что это было ре­зультатов влияния людей, с которыми непосредственно общался руко­водитель и логику рассуждений которых воспринял полностью. На са­мом деле все было во многом не так, в коллективе были настоящие ра­ботники, дорожащие интересами предприятия и т. д.

И наконец, в третьих, пользование этими источниками информа­ции обходится экономически довольно дорого. Например, привлечение .для получения той или иной информации специальной комиссии, оз­начает, что надо оторвать от работы на длительный срок какое-то ко­личество людей. Если подсчитать человеко-дни, затраченные на пол­учение информации, даже нужной для решения каких-либо управлен­ческих вопросов, то получится, что это удовольствие выливается в ко­пеечку.

К сожалению, как правило, не ведется каких-либо подсчетов, во что обходится тот или иной источник получения информации, как не ведется учет и многого другого. Но самое главное, пожалуй, даже не в этом, а в том, что нужна не вообще информация, а строго определен­ная информация и по объему, и по качеству, и, конечно, по содержа­нию. Каждый раз нужна специальная информация. Это залог успеш­ного планирования и управления. И об этом можно было бы не гово­рить, настолько это тривиальное положение, но нередко именно такой информации руководители предприятий и не имеют. Получается, что при общем росте объема информации, или, как говорят, информаци­онного взрыва, руководителю постоянно не хватает информации. Не хватает потому, что нужна не вся имеющаяся или поступаемая инфор­мация, а только та, которая необходима для решения той или иной строго определенной задачи.

Сегодня в системе управления сложилась такая ситуация, когда старые испытанные методы и формы получения информации, переста­ли удовлетворять потребностям производства. Они кое-как выполняют свои функции при небольших объемах производства и требований со стороны управления. Но в сложном производстве чаще всего становят­ся тормозом развития как отдельного предприятия, так и всего обще­ства. Они не дают ни требуемого объема информации, ни его количе­ства, ни точности и достоверности, а если и дают в отдельных случаях, то обходится это очень дорого и большим бременем ложатся на эконо­мику предприятия.

Сегодня, по некоторым подсчетам, получение производственно-технической информации требует до 70% времени управленческого персонала. Сколько времени затрачивается на получение социальной информации, никто не знает. Во всяком случае, как показало социоло­гическое исследование, о котором говорилось выше, у руководителей получение информации и технической, и социальной, хотя их иногда бывает трудно различать, занимает до 90% рабочего времени, и только 10% приходится на принятие решений и организацию их выполнения. Конечно, подсчеты здесь условны, поскольку получение информации идет параллельно принятию решения и его исполнению, это есть еди­ный процесс. Но все-таки имеются специальные формы деятельности по получению информации, которые и отнимают подавляющую часть времени. По нашим подсчетам, так же весьма приблизительным, для получения руководителем всей социальной информации, необходимой с точки зрения успешного руководства трудовым коллективом, он дол­жен затратить примерно 400 часов в неделю. Конечно, это не реально.

Сегодня самый дорогой товар это, наверное, информация. Кто не владеет необходимой информацией, тот не владеет ничем. Так, напри­мер, огромный контрольно-ревизионный аппарат есть по существу ре­зультат пользования устаревшими, а то и неправильными методами получения информации о работе предприятий. Я не касаюсь здесь дру­гих причин разрастания этого аппарата, обусловленных бюрократиче­скими принципами управления и административного руководства. Си­туация на сегодняшний день такова: насколько необходима система информации для управления, настолько варварское и невежественное к неб отношение.

На уровне отдельных предприятий социальная информация никак не может занять место самостоятельной и равноправной системы в общей цепочке управления. Можно, конечно, сослаться на непонимание, волюнтаристские и административные методы управления, это верно, но все-таки это вторично. Главное, это отсутствие жесткой связи по­требностей производства с функциональной системой управления. Приоритет последнего позволил диктовать свои условия экономическому принципу, тогда как должно быть наоборот: потребность разви­ли производства непосредственным и даже жестким образом должна определять понимание необходимых для него управленческих процес­сов, 9 том числе и процесса информированности. На сегодняшний день можно сказать, что такой системы взаимосвязи на предприятиях нет, как нет и системы информированности, как нет адекватной потребно­стям производства системы сбора, обработки к анализа необходимой информации.

Когда человек идет по дороге, он собирает и перерабатывает ог­ромное количество информации. Если лишиться источника информа­ции, закрыть глаза, то продвижение будет поставлено под сомнение или, во всяком случае, будет сильно затруднено. Но мно1ие предпри­ятия часть идут на ощупь, естественно, спотыкаясь и падая. Природа позаботилась о человеке и создала в процессе эволюции все необходи­мо рецепторы для получения информации, аппарат для ее переработ­ки, анализа и выдачи решений и команд. Эта система настолько совер­шенна; что мы даже не замечаем ее, как не замечаем своего дыхания. Это пример образцового, если так можно выразиться, функционирования информационной системы; Но природа не предусмотрела, при ее всемогуществе, всех возможных вариантов развития человечества, и теперь нам самим приходится создавать для общества и социальных систем специфическую информационную систему получения, перера­ботки и анализа данных. Такая система в принципе есть, хотя в ней есть сбои, неполнота, не качественность получаемой информации, что говорит о ее не образцовости. Единственно, что обнадеживает — пони­мание, что это болезнь роста.

Показав все или почти все недостатки и достоинства, имеющихся методов получения информации, зададимся вопросом: существует ли метод получение информации, который был бы в наибольшей степени эффективным, т. е. давал объективную и полную картину социального положения, был бы относительно недорогим и, самое главное, был бы независимым от субъективизма и волюнтаризма и поддавался форма­лизации? Несмотря на такое количество требований, можно уверенно сказать, что в принципе такой метод имеется. Он называется приклад­ная социология или социологические методы исследования и его раз­новидности. Конечно, это не единственный метод получения информа­ции как формализованной системы, в том числе в социальной сфере. К тому же функции социологии намного шире, чем быть просто ин­формационной системой, методом получения информации.

Каким же образом можно использовать этот социологический ме­тод в системе получения информации? Вопрос неслучаен, потому что мало найти метод, им надо уметь пользоваться. Вернемся в уютный кабинет директора и представим себе такую редкую ситуацию, когда руководитель нашел пять минут времени, чтобы подумать и задался вопросами: «Какие же социальные процессы в трудовом коллективе протекают? О чем думают люди? Чем они довольны и недовольны? К чему стремятся? Как же это вконце-концов влияет на производство?» Таких вопросов много. Но задать вопрос намного легче (хотя и не так просто, как кажется), чем получить на него ответ. Если руководитель поймет, что эта информация необходима ему для управления, то он задаст себе еще один вопрос: «А как получить мне эту информацию?» И начнет перебирать в уме те методы сбора информации, о которых уже говорилось, прикинув, сколько это займет времени, сил, а пред­ставив себе всю сложность получения такой информации, махнет ру­кой. как он всегда это делает или...?

Или найдет квалифицированного социолога, который, используя свои методы сбора и обработки, и анализа информации, предоставит ему всю или почти всю интересующую его информацию. Иначе гово­ря, как только у руководителя возникает потребность б какой-то соци­альной информации, он мажет нажать кнопку, вызвать заводского социолога и дать ему задание, скажем, выяснить, как рабочие относят­ся к мероприятию, выработанному администрацией, а соответственно, как будут и будут ли претворять его в жизнь. Или, например, почему молодые рабочие не проявляют должной социальной активности, или как рабочие оценивают своего руководителя, его личностные и дело­вые качества и т.д., и т. п. Если только руководителя заинтересовало мнение рабочих, ИТР, служащих, их отношение к чему-либо, то это может стать областью деятельности социолога. Если, конечно, руководителя интересуют эти процессы. Нередко же бывало, что. Пригласив на работу социолога, руководство не знает, чем его занять, какую ему работу поручить, да и сам социолог не всегда находил место в системе управления предприятием. Конечно, здесь несколько упрощены фун­кции заводской социологии. Я хочу только сказать, что в новых эко­номических условиях руководителю предприятия будет трудно обой­тись без социолога.

Что делает социолог? После получения задания он разрабатывает анкету, опросный лист, бланк интервью или, иначе говоря, методику исследования, проводит по специальной схеме выбор интересующего его контингента работающих или, иначе говоря, объектов наблюдения и по специальным правилам проводит опрос. Я не случайно постоянно употребляю слово «специальный»: специальная методика, специаль­ные схемы выборки, специальные правила опроса, этим хочу подчер­кнуть, что социолог делает эту работу по специальным правилам. Да­же самый элементарный вопрос, который в разговоре можно задать, не задумываясь, в анкете, если его неправильно построить, может дать неверную информацию[29].

После получения данных опроса они обрабатываются на ЭВМ, анализируются и представляются руководителю в виде аналитическо­го отчета или в виде каких-либо количественных данных, в зависимо­сти от того, каков заказ. Такова схема получения социологической информации социальных процессов. Процедура проведения социологиче­ского опроса в принципе не сложна, но требует специальных знаний и опыта, как, впрочем, любое дело. Иначе говоря, сбором, анализом ин­формации на предприятии должен заниматься специальный человек или специальное подразделение, в состав которого должен обязательно входить социолог или специалист по социальной информации.

Каковы же достоинства этого метода? Во-первых, его объектив­ность. При отработанной методике и процедуре опроса, качество ин­формации не зависит от личных симпатий и антипатий человека, ко­торый собирает информацию. Конечно, личностный, субъективный фактор здесь присутствует, особенно на этапе разработки программы и методики исследования, но его можно в значительной степени ниве­лировать, если эти программы и методики типологизированы и унифи­цированы. Так, например, имеются специальные методики, социоло­гические и психологические тесты для выявления тех или иных соци­альных или психологических характеристик человека. При тщатель­ной отработке этих тестов или анкет, когда в ходе многочисленных проверок и перепроверок, точно установлено, какую информацию и в

каких случаях они снимают, их использование превращается в фор­мальную процедуру: человек заполняет вопросник, ЭВМ обрабатывает ответы и на выходе дает искомую информацию, например, является ли он потенциальным мигрантом, способен ли выполнить ту или иную работу и т. д. Так, на одном из предприятий был исследован фактор неудовлетворенности работой, который мог стать причиной возникно­вения аварийной ситуации, при снижении в момент повышенной неу­довлетворенности внимания и ответственности. Был обследовано 98 мастеров, 9 из них имели повышению долю риска. Их перевели на ра­боту в другие подразделения, не связанные с основным производст­вом. Этот анализ был сделан с помощью специальных социологиче­ских тестов.

При наборе пакета программ, как говорят специалисты по вычис­лительной технике, и методике исследования, процесс сбора, обработ­ки социальной информации превращается полностью или в значитель­ной степени в формализованный процесс, по большей части лишенной предвзятой оценки какого-либо субъекта.

Во-вторых, этот метод относительно дешев, т. е. при высоком ка­честве, позволяет получить огромный объем информации и при этом занимает немного времени. При количестве показателей в анкете рав­ном ста, социолог может получить в системе парных распределений примерно миллион единиц информации, а если взять тройные связи, то значительно больше. Даже для того, чтобы только просмотреть каж­дую единицу информации, не говоря об анализе, потребуется год ра­боты. Такого объема не дает никакой другой метод получения инфор­мации. Социолог же может ее получить, обработать на ЭВМ, проана­лизировать и дать руководителю итоговые данные для выработки и принятия тех или иных решений, за очень небольшое время.

Так, например, при отработанной процедуре сбора и обработки информации, практически любую информацию можно получить в те­чение суток или немногим больше. Конечно, бывают сложные иссле­довательские программы, которые требуют не только месяцев, но и го­ды работы, но это особые информационные и проблемные задачи.

Сравнительно недорог и занимает мало времени этот метод еще и потому, что, как правило, в опросе участвует небольшое количество респондентов, причем независимо от общего количества работающих. Так, если на предприятии работает сто тысяч человек, то можно опро­сить только тысячу, а иногда и меньше, и получить всю необходимую информацию. Например, в США начиная с 1948 г. постоянно прово­дятся и публикуются многочисленные прогнозы по поводу выборов президента со средним отклонением от фактических результатов в 1%, при выборке опрашиваемых 1500—2000 по всей стране. Никаки­ми другими методами с такой точностью и довольно быстро, в течение суток, этих данных нельзя получить.

Теперь представим себе, что такая система сбора, обработки и анафаза социологической информации на предприятии действует. И руководитель, сидя у себя в кабинете, нажатием кнопки на дисплее, получает практически любую социальную информацию. Невозможно­го и фантастического, как думают некоторые руководители, услышав о возможности создания такой информационной системы, в этом нет.

Но теперь представим себе еще более фантастическую картину, когда в памяти ЭВМ содержится социальная информация за ряд лет и даже десятилетий. Это позволяет проанализировать динамику измене­ния того или иного социального процесса, и представить в определен­ной аналитической системе. Этого не может дать ни один другой метод получения социальной информации.

Мы говорам о социологическом способе получения социальной информации на предприятии. Но понятно, что этот метод может быть использовав на любом уровне управления, в том числе в масштабе страны.

Социологический метод получения социальной информации ока­зался настолько привлекательным, что социология в первые годы се существования,как уже говорилось, и выступала в основном в этом качестве. Никакого другого метода получения социальной информа­ции, притом разнообразной, объективной, тогда просто не было. Ста­тистика не давала социальную информацию или давала, но в самом ограниченном количестве. Длившееся десятилетиями специальное ис­кажение социальной действительности, постоянное ограничение ис­точников получения информации, привели в конце-концов к тому, что не только руководители предприятия, отрясли, но даже рядовые члены общества стали испытывать огромный голод по объективной, полной и точной информации, которая была необходима для существования. В течение долгого времени мы уподоблялись человеку, который бредет по дороге с закрытыми глазами, слушая рассказы о прекрасном пути, без рытвин и ухабов, обсаженном розами а ведущим в светлое буду­щее. А ноги чувствуют и кочки, и выбоины, и ухабы, да и вообще без­дорожье. Надо было открыть глаза и увидеть то, что есть. Социология, как объективный метод получения социальной информации, помогла увидеть действительность. Именно поэтому и, конечно, по многим другим причинам, социология в первые годы существования стала ис­пользоваться в основном как социальная статистика, как метод получения социальной информации. Но с развитием социологии возмож­ности ее обогатились.

СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОВЕРКА ДОКУМЕНТОВ

Чаще всего мы себя считаем самыми умными и все, что делаем правильным. Это прекрасно и вполне естественно, но все же не мешает хотя бы иногда проверять наши истины. Это не помешает ни одному человеку, а особенно тем, кто принимает решения на уровне пусть да­же не большой общности, беря ответственность за ее судьбу. Если че­ловек примет неправильное решение в своей личной жизни, это вряд ли будетроковым для судеб человечества, даже для близкого окруже­ния это наверняка пройдет безболезненно. Но неверное решение лиде­ра большой или малой социальной общности может иметь для нее весь­ма плачевные последствия. Мы это наблюдаем десятилетиями, напри­мер, в сельском хозяйстве, когда масса решений, граничащих с преступными, но исходивших из благих намерений, в конечном счете до­вели до ручки и сельское хозяйство, и всю страну. Одна из причин за­ключается в том, что никому не пришло в голову проверить принимав­шиеся постановления, прежде всего как социальные решения. Можно еще привести наглядный пример об ограничении продажи алкоголя. Решение было не продумано, не проверено и последствия его известны.

Социология как метод получения информации одна из немногих общественных дисциплин, которая может проверить, как будет рабо­тать, то или иное решение, как его, в частности, воспримет население в целом, или социальная общность, на которую оно распространяется. Безусловно, для проверки тех или иных постановлений, законопроек­тов можно использовать общественные дискуссии, референдумы и пр. Но в сравнении с ними, социология обладает тем удивительным пре­имуществом, что, требуя в целом небольших средств, она может до­вольно быстро и точно дать объективную информацию. Так, например, кандидат в депутаты может только предполагать, что его программу поймут и примут. Но можно апробировать социологическим методом .его программу и дать относительно точное представление о том, как население воспринимает данную программу. Более того, углубив и расширив анализ, показать, какие социальные группы ее принимают, какие не принимают, что им нравится и не нравится в предложенной программе и т. д. В зависимости от анализа можно корректировать и свои решения и предвыборные программы. Проработка законопроекта социологическими методами — пока дело новое, не разработанное, за исключением некоторых частных аспектов. Но оно крайне нужное, ибо позволяет вскрыть его слабые стороны. Так, закон о первых аль­тернативных выборах, возможно, имел бы другое содержание, если бы получил социологическую проработку.

Социологическое исследование не следует смешивать ни с рефе­рендумом, ни с отзывами и обсуждением в печати. Референдум решает только одну и очень узкую задачу, одобряет ли население представ­ленный законопроект. Обсуждения в прессе отражают мнение только какой-то специфической части населения, прежде всего той, которая сочла возможным обратиться в газету, чтобы высказать свое мнение. При всей нужности таких обсуждений — они не могут заменить собой цельного анализа общественного мнения. Например, арендный подряд предусматривает передачу земли крестьянам на длительный срок, на­пример, в 50 лет. Выглядит довольно симпатично, но будет ли кресть­янин брать землю на этих условиях, решится ли проблема хозяина на земле, не получится ли, что этот законопроект еще больше усилит от­чуждение? По этому поводу можно высказать много разных соображе­ний, и они высказывались в печати. Но насколько они верны, утверж­дать нельзя, в одном контексте они звучат убедительно, в другом ка­жутся вздорными. Ведь, законопроект, создаваемый в некоторых вер­хних кабинетах, обязательно дается в определенном контексте, и именно в том, в каком его хотят видеть составители. Но существует и другой контекст, в котором интерпретируется данный законопроект, в котором люди будут его выполнять. Выяснить этот контекст, пребывая наверху, довольно трудно, хотя нельзя сказать, что невозможно. Вы­явлением этого контекста и занимается социология. Вписывая в этот контекст данный законопроект, социология может проверить его опти­мальность. Так в общем контексте системы социальных отношений аренда на 50 и даже на 100 лет не решает проблемы изменения отно­шения к земле, поскольку и в этом случае она остается чьей-то собст­венностью, данной во временное пользование и которую при удобном случае могут изъять. Вполне возможно, что решение этого вопроса требует именно безвозмездной передачи земли крестьянам в вечное пользование с правом наследия, передачи, продажи и пр.

Тоже касается и оплаты аренды. Не воспримет ли крестьянин ее как очередной грабеж и вымогательство, не станет ли это тем пунктом, который низведет все хорошие начинания до полного провала из-за не­доверия крестьян? Утверждать можно все, что угодно, можно выска­зать любые остроумные соображения, но насколько они верны, пока­жет только время, если опять пренебречь возможностями социологии. Проведя анализ общественного мнения по данному вопросу, можно с большей долей вероятности дать заключение, насколько данный зако­нопроект, или отдельные его части, будут работать, способны вписать­ся в некоторую систему отношений.

Современная практика подготовки законопроектов, когда их со­здается, как и отменяется довольно много, что по всей видимости, бу­дет продолжаться еще долго, должна быть обеспечена социологической проработкой. Социология должна стать тем инструментом, который поможет избежать многих ошибок. Даже анализ позиций, с которых пишется закон, может дать большой эффект.

Так, например, анализ документов, приказов, различных положе­ний и документов, регулирующих взаимодействие различных служб и исполнителей на предприятии, показывает, что эти документы были на­писаны с позиций интересов министерств, администрации и пр. Почему не проверить и законы, касающиеся будущего страны, с этой стороны?

Даже частичный фрагментарный анализ документов или проек­тов, разрабатываемый каким-либо руководством, раскрывает удиви­тельные вещи. Кроме того, что нередко эти документы разрабатыва­ются в защиту тех или иных специальных групп людей, как правило, документы эти оказываются не согласованными ни с исполнителями, ни с общими задачами, стоящими перед коллективами. Более того, они часто не согласованы даже с теми задачами, которые декларируются в этих документах и для решения которых создаются[30].

Социология предоставляет современным законодателям уникаль­ную возможность быстро и, самое главное, адекватно разрабатывать различные документы, законопроекты и пр. В противном случае мо­жет случиться так, что принятые законы будут не действенными. Пре­небрегая социологией, придется позже потратить много усилий для ис­правления возможных ошибок. К сожалению, к помощи социологов прибегают очень редко. По всей видимости, здесь сказывается незна­ние возможностей социологии. У многих людей, которые так или ина­че связаны с общественным мнением, существует недоверие к соц­иологическим методам. Нередко задают вопросы: «Как можно по ты­сяче человек опрошенных судить о настроении всей страны?», «Каким образом мнение рядовых, не руководителей, непрофессионалов может заменить мнение профессионалов, специалистов по тем или иным воп­росам?», «Какую ценность может предоставлять мнение населения по мировым проблемам, если они специально этим не занимаются и не представляют себе всех тонкостей этого дела?». Нередко социологиче­ское невежество находит выражение в вульгарном убеждении, что ни­кто кроме, например, директора завода лучше не знает коллектив, и никто, кроме него ничего не может сделать и т. п.

Определенный смысл в этих позициях имеется. В самом деле ква­лифицированное решение может предложить только профессионал, специалист. В данном случае, речь идет о совершенно другом. Социологи ни в коем случае не подменяют специалистов и не решают за ди­ректоров. Социологи только дают информацию о распределении обще­ственного мнения потому или иному вопросу, показывают основные негативные и позитивные тенденции, анализируют концептуальные изменения в общественном сознании и показывают, что принимаемые решения могут быть таким-то и таким-то образом восприняты обще­ственностью. Ценность этой информации, кроме всего прочего» заклю­чается в том, что если данное решение руководителя любого ранга не будет воспринято широкой общественностью, то не будет и его реали­зации, оно не будет выполнено. Это означает, в свою очередь, что при­дется искать новое решение. Социология выступает только помощни­цей в системе управления, но нив коем случае не подменяет саму си­стему управления. Понимание данного положения социологии руко­водством, может привести к эффективному пользованию методами социологии, а социологов к нахождению своего места в системе уп­равления.

СОЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА

Когда мы говорили, что социальная информация должна быть специальной и строго определенной, то понимали под этим и то, что она должна решать всегда определенную задачу. В данном случае речь идет о такой социальной информации, которая позволяет с большей или меньшей точностью определить некоторое состояние социального развития коллектива.

Для социологов термин «социальная диагностика» пока не очень привычен, об этом начали говорить только в последние годы, хотя за­нимались этим в той или иной степени практически всегда. Иначе го­воря, снимая ту или иную социальную информацию, мы уже имели какой-то аспект социальной диагностики, т. е. имеющаяся информация позволяла определить уровень развития (непременно, имея неко­торый критерий, точку отсчета) изучаемого социального явления или процесса. Когда социологи исследуют, например, процесс социально-профессиональной адаптации, они с необходимостью имеют в качестве программы исследования некоторую нормативную модель, по которой процесс адаптации воспринимался как оптимальный. Соответственно, снимая информацию, через опросы или каким-либо другим образом, но обязательно в понятиях представленных в программе исследова­ния, социологи получали данные о реальном процессе адаптации, ко­торые в той или иной степени отличаются (или могут отличаться) от выбранной нормативной модели. Соотношения реальной и норматив­ной модели позволяло говорить об уровне развитости, об оптимально­сти данного процесса, с точки зрения решения задачи, например, ус­корения процесса адаптации молодых рабочих. И по суди дела, это уже был элемент социальной диагностики, хотя она так не называлась.

Но сейчас мы говорим о социальной диагностике как о некотором цельном и самостоятельном исследовании, и в этом случае мы пони­маем ее как некоторый комплекс социальных явлений, которые опре­деляют все основные стороны жизнедеятельности социальной общно­сти. В социологии их принято называть социальными факторами. Ина­че говоря, любая социальная общность как цельное образование, мож­но описать некоторым количеством показателей, отражающих жиз­ненно важные позиции в его развитии, конечно, с точки зрения реше­ния его (общностью) своих задач. Например, в производственном кол­лективе — это задача выпуска продукции и т. д.

Таких социальных факторов немного, другое дело, что они могут располагаться относительно друг друга по какому-либо принципу: по иерархии, по степени важности или значимости для решения постав­ленных задач и др. Например, материальное обеспечение является важнейшим фактором, в то время как наличие парикмахерской на за­воде, наверное, не является столь существенным для решения произ­водственных задач, хотя для заводских девушек, это, весьма возмож­но, играет немаловажную роль.

Вся сложность заключается в том, чтобы найти эту систему пока­зателей, эти важнейшие социальные факторы и, соответственно, по ним определить и уровень социального развития коллектива и те фак­торы, которые оказываются недостаточно развитыми. Для этого необ­ходим и опыт, и профессиональные знания социолога. Другая не менее важная задача определить систему анализа полученных данных соц­иологического исследования. Многолетний опыт социологов в проведении исследований и анализа социальной деятельности, уже сегодня позволяет в определенной степени и с достаточной степенью точности решать эти вопросы. Дело в том, что при исследовании социальной действительности, в частно­сти, производственных коллективов, пытаясь докопаться до истинных причин того или иного явления, социологи, осознавая это или не осознавая, но вынуждены были находить те социальные факторы, которые оказывали существенное влияние на все стороны жизни коллектива. И в силу этого совокупность важнейших социальных факторов в социологической практике, а затем и в социологической литературе опреде­лилась более или менее четко. Так, например, изучая текучесть кад­ров, из анкеты в анкету переходили практически одни и те же по со­держанию вопросы. Это не был плагиат или неумение социологов со­чинять вопросы, это объясняется тем, что социологи крутились вокруг одних и тех же проблем и, соответственно, социальных показателей. Как говорилось, сама практика социологического изучения социаль­ной действительности толкала социологов к этим проблемам и сосре­доточивала их внимание на этих социальных факторах.

Можно сказать, что независимо от того, какой темой занимается социолог, но, изучая социальную действительность, он с необходимо­стью концентрирует внимание на ограниченном круге социальных факторов, которые в определенных сочетаниях позволяли изучать раз­личные аспекты социальной действительности. Именно эта совокуп­ность социальных факторов, в конечном итоге, определяла все соци­альные процессы и всю жизнь той или иной социальной общности.

Все это позволяло достаточно определенно и четко представить их вместе в некоторой взаимосвязи в одном исследовании, достаточно по­лно описать социальное развитие коллектива, более того, выявить сла­бые места в его развитии.

Но прежде чем перейти к структуре социальных факторов, надо коснуться понятийного содержания этого термина, поскольку в лите­ратуре это понятие далеко не отработано, что приводит к существен­ной путанице не только в понятийном аппарате исследователя, но и в их практическом использовании в конкретных социологических иссле­дованиях.

При определении этого понятия необходимо исходить из общей системы социальных отношений как концептуального определения движения объекта. Социальный фактор — это наиболее общий тип со­циальных отношений, определяемый интересами и потребностями че­ловека в некоторой социальной общности. Существуют основные типы социальных отношений, которые и определяют все стороны жизнедея­тельности человека. Так имеются специальные отношения в области

материального производства и соответственно, тип социальных отно­шений или, как мы их называем, факторов. Можно выделить специ­альные отношения в области политического самоопределения человека и, соответственно, тип социальных отношений в области общественно-политической жизни коллектива или, как мы его называем, фактор об­щественно-политической активности. Имеются специальные интересы в области межличностных отношений и, соответственно, имеется со­циальных фактор, определяемый как морально-психологические отно­шения, термин далекий от точности, но так уже привыкли. Имеются десятки других более или менее важных типов социальных отноше­ний, т. е. отношений в той или иной области социального бытия. А поскольку социальное бытие есть система социальных отношений, то пол­учается, что отношения существуют как бы в отношениях. Но ничего странного и противоречивого здесь нет, поскольку имеется иерархия типов социальных отношений, о чем я уже говорил, что и позволяет выделять не только социальные факторы, но и социальные показатели и индикаторы. Последние так же есть типы социальных отношений уже меньшей общности, но которые в обязательном порядке включа­ются как составные элементы в социальный фактор. Здесь основная трудность заключается в том, чтобы найти эти структурные элементы и, соответственно, равнообъемные по уровню понятий социальные факторы.

Выделив основные типы социальных отношений, социолог с отно­сительной точностью может определить, какие типы социальных отно­шений оказываются развитыми и доминирующими какие социальные факторы оказываются не развитыми. Так, если мы получили, что пол­итическая самоопределенность проявляется недостаточно, то это озна­чает, что система отношений в политической жизни, например, обще­ства не отвечает основным интересам человека. Когда мы задаем воп­рос респонденту: «Можете ли Вы оказать влияние на политическую жизнь общества?» и он отвечает «нет», то это значит, что его потреб­ности не удовлетворяются имеющейся системой отношений в этой об­ласти бытия. Если социальный фактор, имеет высокую степень разви­тия, то это означает совпадение реальных социальных отношений с интересами человека. Другими словами, необходимо привести в соот­ветствие представление человека о том, как должно быть, как ему хо­чется, с реальными социальными отношениями. Как правило, послед­ние зафиксированы в различных положениях и инструкциях, через которые и регулируются отношения, тем самым становясь безличны­ми. Закрепляясь в сознании человека, в некоторых нормах поведения, они становятся личными.

В качестве таких типов социальных отношений, но будем их на­зывать,как принято в социологии, социальные факторы, можно в ча­стности выделить следующие: материальное положение, морально-психологический климат в коллективе, социально-политическая дея­тельность, перспективы роста, уровень удовлетворенности работой, со­циально-бытовое обслуживание, профессионализация, социализация личности, информированность, производственная и трудовая дисциплинированность и др.

Опытный социолог может меня тут поймать на противоречии, в частности, в логической неуравновешенности понятийного содержания выделенных факторов, их неравнозначности по степени общности и соподчиненности, в отсутствии единого понятийного основания для выделения этих факторов и т. д. Все это так. Можно, конечно, сослать­ся на то, что дело это трудное и сегодня в социологической литературе плохо разработано. Здесь я ставил только одну задачу, показать прин­цип формирования системы факторов, не определяя их понятийного соотношения. Кроме того, каждый автор волен выбирать свою схему, структуру, свои социальные факторы и соответствующим образом их интерпретировать, самое главное, чтобы они явились и адекватными объективной реальности и решали поставленные задачи. Никогда не было и не может быть абсолютных показателей, годных для всех вре­мен и народов и на все случаи жизни.

Но для того, чтобы определить степень развитости данных факто­ров, необходимо определить так называемую идеальную или норма­тивную модель. Только в этом случае реальная модель социальных факторов приобретет свое значение, ибо при отсутствия критерия, точки отсчета, никакое явление не существует в своем содержатель­ном выражении. В принципе так всегда и делали социологи, но не всег­да полностью осознавали и, тем более, не всегда четко определяли эти критерии.

Что такое идеальная модель? Это тот уровень социального разви­тия трудового коллектива, который возможен в настоящее время и считается той нормой, которую мы должны сегодня или завтра иметь. Например, нормативная модель по жилью это, когда каждый человек имеет хорошую благоустроенную отдельную квартиру с необходимым количеством комнат и метражом и со всеми социально-бытовыми удобствами. Понятно, что сегодня далеко не все имеют такие жилищные условия. Выявляя реальное положение дел с жильем, мы сравни­ваем его с этой нормативной моделью и показываем насколько оно от­стает от нормативной модели. Еще один пример. Нормативная модель по перспективам роста заключается в том, что все работающие на предприятии, т. е. и рабочие, и служащие, и ИТР должны хорошо представлять свои перспективы профессионального, квалифицирован­ного, должностного роста, повышения материального уровня и т. д. Как правило, далеко не все работающие четко это представляют, кро­ме тех, кто скоро выходит на пенсию. Чем больше этот разрыв, тем ниже трудовая активность, трудовая отдача и т. д. И так по каждому фактору. Иначе говоря, строится система факторов, а в каждом из них своя система показателей, а в каждом показателе система ин­дикаторов.

Когда мы говорим об идеальной модели, то под этим понимаем только то, что все респонденты выбрали ту альтернативу, которая сви­детельствует о полной удовлетворенности данным фактором, напри­мер, самое хорошее социально-бытовое обслуживание, полное знание и наличие перспектив роста, полня удовлетворенность жильем и т. д. В системе типов социальных отношений это означает, что, например, общественно-политическая определенность как концептуальная полностью представлена и совпадает с реальной системой социальных от­ношений, почему респонденты и выбирают данную альтернативу, ко­торой и присваивается высший весовой коэффициент. Выбранная аль­тернатива, например, не полная удовлетворенность материальным по­ложением, означает его среднее значение. И если респондент выбирает последнюю альтернативу, то данный показатель имеет самое низкое значение. Понятно, что шкала оценок может быть различной в зави­симости от решаемой задачи и точности измерения.

Каждый социальный фактор имеет серию показателей. Соответ­ственно, система показателей и факторов имеет свою специальную си­стему анализа, в результате чего мы, в конечном итоге, получаем об­щий индекс уровня социального развития коллектива, общий индекс уровня социального развития каждого фактора в отдельности и общий индекс уровня развития каждого показателя, если в этом будет необ­ходимость. К сожалению, в этой работе нет возможности показать всю систему анализа[31].

Социальную диагностику можно представить в виде схемы (макс. = 1,0).

0,720

0,643

 

Что показывает схема?

Во-первых, дает общий средний индекс социального развития кол­лектива. Когда определена идеальная, или нормативная модель, то на­глядно видно, насколько реальная модель отстает от нормативной мо­дели. Мы можем сколько угодно предполагать, каков уровень разви­тия трудового коллектива, но только индекс показывает его точный уровень.

Во-вторых, каков уровень развития каждого социального фактора в отдельности и насколько он отстает от нормативной модели.

Исследования показывают, что не все факторы имеют одинаковое развитие. Одни факторы развиты хорошо, другие факторы развиты ху­же. Это зависит от различных как субъективных, так и объективных причин. Например, из-за сложившейся экономической конъюнктуры материальное положение трудящихся может быть не очень высоким. Так же отрицательное влияние оказывает понимание руководителем важности тех или иных факторов и их влияния на общее социально-экономическое развитие предприятия. Как показывает практика и анализ этих факторов по предприятиям, руководитель всегда воспри­нимает в качестве важнейших только несколько факторов, примерно пять или семь, например, трудовая дисциплина (всегда на первом ме­сте по значимости), зарплата, выполнение плановых заданий, матери­альное поощрение и т. д. Как правило, он не уделяет внимания перс­пективам роста, профессиональной и квалификационной подготовке и т. д. Соответственно, если руководство предприятия уделяет внимание одним социальным факторам, старается поднять их развитие и не уде­ляет внимание другим факторам, то в социальном развитии трудового коллектива получается перекос. На снижение уровня социального раз­вития трудового коллектива оказывают влияние не только факторы, которые не получили достаточного развития, но и неуравновешенность всех факторов по уровню социального развития. Последнее важно прежде всего, потому что в коллективе, как правило, не происходит взаимопогашения и компенсации одних социальных факторов други­ми. Если перспектив роста нет, то их нет, и ничем их нельзя компен­сировать. Если трудящиеся не участвуют в управлении производством, то высокой трудовой дисциплиной это не заменить. Если в коллективе плохой морально-психологический климат, то никакой зарплатой его не изменить и т. д. Получается, что при наличии высокого уровня раз­вития ряда даже важнейших факторов, достаточно одного, который по каким-либо причинам не получил развития (например, отношения в коллективе в области неформальных связей или низкий морально-пси­хологический климат в коллективе) то этого одного достаточно, чтобы коллектив не выполнял свою производственную задачу или выполнял ее плохо. Так нередко бывает на практике, и руководители удивляют­ся, вроде, создаются все социально-бытовые удобства, и высокая зар­плата, а коллектив не выполняет план, текучесть большая, высокий уровень неудовлетворенности работой. Причиной может быть то, что какой-то социальный фактор не получил необходимого развития. По­этому одна из важнейших задач социологии состоит в том, чтобы вы­явить те социальные факторы, которые являются важнейшими, и по­казать уровень их развития и, соответственно, раскрыть, как каждый из них и как они вместе оказывают влияние на трудовую активность и, в конечном итоге, на выполнение плановых заданий предприятия.

Сейчас нет необходимости да и возможности подробно описать си­стему факторов и показателей, это заняло бы слишком много места. Системе показателей социального развития необходимо посвящать специальную работу, с подробным описанием каждого фактора и его обоснования, приведения системы анализа и т. д. Для разработки этой системы требуется ни один год работы, а самое главное, необходимо проводить серию экспериментов, чтобы быть твердо уверенным, что выбранная система показателей адекватно отражает объективное дви­жение реальности. Но, к сожалению, не всегда имеется возможность для таких больших и, надо сказать, дорогостоящих экспериментов. Как правило, руководство предприятий не идет на это, но с ним еще можно договориться. Нельзя убедить в необходимости такой работы собственное руководство. Как правило, оно не признает никаких экс­периментов и требует сразу же проведения проблемных исследований с конкретным выходом, не принимая во внимание, что конкретный вы­ход, рекомендации или практическую отдачу методики могут дать только тогда, когда они тщательно отработаны. Естественники это по­няли давно и именно так и действуют, но в социологии к этому отно­сятся пока очень плохо.

Как видно из приведенной схемы, реальная модель социального развития трудового коллектива явно не дотягивает до нормативного уровня. К тому же все социальные факторы развиты неравномерно, о чем мы уже говорили. Так, весьма слабо развитым оказывается такой фактор, как перспективы роста, а, как известно (это хорошо просмат­ривается на системе двойных связей), фактор «перспективы роста» тес­но связан с трудовой активностью. Если человек представляет себе, что его ждет через год, два, пять лет, четко знает перспективы про­фессионального, материального положения, то у него выше и трудовая активность, и наоборот, если он не имеет перспективы роста, то тру­довая активность резко снижается, как показывают исследования, примерно на две трети. Недостаточно развиты, на наш взгляд, такие факторы, как социально-бытовое обслуживание, общее образование и специальная подготовка, творческий характер работы. На предприяти­ях, где проводилось исследование превалирует ручной неквалифици­рованный, тяжелый труд, невысоко материальное положение трудя­щихся. Правда, информированность производственная оказалась на довольно высоком уровне, и в самом деле лозунгов у них хватало и наглядная агитация поставлена хорошо.

В то же время необходимо отметить довольно хороший настрой на хорошую работу. Если бы руководство больше обращало внимания на остальные сферы жизнедеятельности коллектива, проявляло больше заботы, определило перспективы роста для каждого труженика, повы­сило специальную профессионально - квалификационную подготовку и т. д., можно было бы решить многие проблемы в повышении произво­дительности труда. К сожалению, многое из необходимого, что неред­ко видно и не вооруженным социологическими методами глазом, не делается. Почему не делается это другой вопрос.

Уровень социального развития коллектива — это одновременно и уровень его социального потенциала, его возможностей в решении соб­ственных задач. Понятно, что если социальный потенциал коллектива будет низок, то ставить перед ним сложную задачу нельзя. В принципе понимание взаимосвязи между социальным потенциалом и решением поставленной задачи в теории имеется, но не на практике. Во-первых, хозяйственники обычно не знают, как вычислить социальный потен­циал коллектива и довольно часто прикидывают его на глазок. Только после тщательного изучения социальных факторов и построения раз­личных методик их изучения, о чем уже говорилось, стало возможным определить с достаточной точностью уровень социального развития и социальный потенциал. Во-вторых, до сих пор не решена проблема взаимосвязи социального потенциала коллектива с тем уровнем реше­ния производственной задачи, которая перед ним ставится. Иначе го­воря, необходимо точно определить, какую задачу коллектив может выполнить и какую нет, сколько метров, килограммов и т. д., он смо­жет потянуть при данном уровне социального развития.

Сказать, что сегодня при планировании[32] не учитывается уровень социального развития коллектива, нельзя. Он учитывается, в явной или неявной форме, осознанно или не осознанно, хотя весьма прибли­зительно и в довольно грубой, я бы даже сказал, примитивной форме.

Не раз приходилось присутствовать при планировании. Как пра­вило, вся техническая сторона плана просчитывается достаточно скрупулезно, для чего имеются специальные методики. Учитывается наличие техники, качество се работы, технология, даже объективные природные условия. И только когда все просчитано и подсчитано, ког­да точно определено, сколько кто может дать, выполнить план, когда выведены точные цифры производства, вот тут выходит на сцену со­циальный фактор, правда, уже без формул и без каких-либо методик. Собираются в кружок руководители любого ранга, например, предпри­ятия и начинают раскидывать по подразделениям, участкам, бригадам дополнительные тонны, метры и т.д., с кого-то снимая, кому-то до­бавляя. Способ при этом один, прикидываются на глазок, опираясь на свое знание социальной обстановки в коллективе того или иного под­разделения, учитывая, какая бригада или участок может потянуть больший план, а кому надо срезать, поскольку не потянет даже рас­считанного плана. Рассуждения самые простые и самые верные: «да­вайте накинем пятой бригаде, там опытный бригадир, он вытянет. Вто­рой бригаде то же можно дать побольше, у них подобрались хорошие специалисты, выполнят. Можно и седьмой немного увеличить, они от­дохнули, в прошлом месяце у них был небольшой план. А вот с вось­мой бригады надо снять и довольно существенно, там молодой брига­дир, да и ругаются они часто, нет сплоченности» и т. д. При этом вспо­минают и перебирают самые существенные социальные характеристи­ки бригады, в меру своего знания и понимания. А что сделаешь, не учитывать социальный фактор нельзя, его и учитывают, беря за точку отсчета именно технико-технологические и экономические расчеты. Конечно, при этом ошибаются, нередко весьма существенно, что и ска­зывается через месяц, через год. Социальный фактор оказывается ча­ще всего так плохо просчитан, что задание оказывается нереальным для коллектива.

Необходимо учитывать, что задание не должно быть ни завыше­но, ни занижено, и в том, и в другом случаях это может отрицательно отразиться на развитии коллектива. Задание должно быть точным, вернее, оно должно чуть-чуть превышать возможности коллектива, что, в конечном итоге, будет стимулировать его социальное развитие. Это еще одна причина необходимости не только тщательно учитывать социальный потенциал коллектива, но и тщательно его просчитывать. Понятно, что если социальные возможности как отдельного человека, так и всего коллектива оказываются недостаточны для решения дан­ной задачи, то это самым непосредственным образом скажется и на процессе выполнения производственной задачи. Например, если уровень квалификации окажется ниже требуемого для выполнения какой-то работы, то, естественно, она не будет выполнена или будет выпол­нена плохо. Если, скажем, в бригаде нет согласия и ее члены постоян­но ссорятся, то отрицательное психологическое самочувствие отразит­ся и на выполнении работы и т. д. В социологии это хорошо, просчитано и показано наглядно.

Понятно также, что если процесс выполнения задания не будет адекватным требованиям задачи, то, естественно, она не будет выпол­нена или будет выполнена плохо, что, в принципе, одно и тоже. Од­нако здесь возникает другая задача, как выявить, как найти показате­ли процесса выполнения работы и как их просчитать. Для примера можно привести такие показатели:

1. Систематичность, т. е. соблюдение ежедневных или других вре­менных интервалов, соблюдение сроков. При прочих факторах, систе­матичность выполнения плановых заданий зависит от умения, жела­ния, возможностей работать. Если идут постоянные сбои систематич­ности выполнения плановых заданий, то это говорит о том, что в про­цессе выполнения плана, как и в целом в социальном развитии кол­лектива, что-то не в порядке. Детальное рассмотрение этого фактора покажет, где скрыта основная причина. Но в данном случае мы только фиксируем, как проходит процесс выполнения планового задания.

2. Брак в работе, некачественная работа. При прочих равных ус­ловиях этот показатель оказывается самым тесным образом связанным с социальными факторами, например, с желанием работать, что, в свою очередь, зависит от всего комплекса социального развития кол­лектива, предприятия. Социология это очень хорошо показала.

3. Выполнение работником распоряжений и приказов непосредст­венного руководителя. Здесь речь идет не только о своевременном, до­бросовестном или качественном выполнении распоряжений, но вообще о выполнении или отказе от выполнения распоряжений руководителя. Этот показатель отражает не только стратегию выполнения плана, по­скольку процесс выполнения плановых заданий определяется не толь­ко стратегическими заданиями, скажем, характером и объемом рабо­ты, но и решением тактических задач, которые решаются именно че­рез распоряжения, приказы и задания часто временного характера. Сбои по этому показателю демонстрируют, что здесь не все нормаль­но, в том числе, и в социальных отношениях. Если работник не ува­жает своего непосредственного руководителя, если имеется социальная напряженность в отношениях руководства и коллектива, то это сразу отражается на показателе выполнения распоряжений руководителя.

4. Отношение к этой работе, которую в данный момент выполняет работник. Иначе говоря, есть ли у него желание выполнять задание, как он оценивает продукцию, которую выпускает, считает ли план, который ему дали, реально выполнимым. По сути дела, это достаточно общий показатель, который содержит, концентрирует в себе, отражает общее неблагополучие или благополучие социальной обстановки. По­нятно, что если социальная ситуация неблагополучна, те это скажется на отношении к работе, ее качестве, на выполнении плана.

Здесь показано только четыре блока вопросов, которые отражают процесс выполнения плановых заданий. Могут быть и другие показа­тели, это на усмотрение социологов данном случае надо было пока­зать сам принцип. Далее, установив характер взаимосвязи этих пока­зателей с социальными факторами, о которых уже говорилось выше, и установив характер их взаимосвязи с показателями выходящей про­дукции, можно достаточно четко определить, насколько реален давае­мый предприятию план.

При подвижной шкале показателей процесса выполнения плана, последний индекс будет колебаться в положительную или отрицатель­ную сторону в зависимости от уровня развития социальных факторов, что будет говорить о том, завышен план или занижен, т. е. необходимо ли план увеличить или уменьшить. Так, на одной шахте социологи вы­числили, что план, который дало шахте объединение оказался нере­альным, и что его необходимо уменьшить по крайне мере на 20%. При выполнении плана (как правило, он выполняется крайними мерами) надо ждать или резкого снижения качества продукции или резкого увеличения текучести кадров и снижения общего социального потен­циала, что, в конечном итоге, поставит под сомнение выполнение пла­на в следующем году. Так и получилось.

Снижение плановых заданий — всегда временное отступление. Повышение производительности труда находится исключительно в развитии социальных факторов. Только решая эти проблемы, можно решить и указанную задачу. Приоритетность направлений в решении социальных проблем подтверждает исследование по социальной диаг­ностике.

СОЦИАЛЬНОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ

Несколько лет назад, нашей группе социологов пришлось решать интересную задачу, поставленную заказчиком. Отдав в наше распоря­жение несколько московских заводов, министерство просило выявить некоторые общие и частные закономерности социального развития коллективов в системе взаимосвязи наиболее существенных социаль­ных факторов, оказывающих влияние на трудовую активность работа­ющих. Была поставлена задача построить некоторую интеграционную модель с целью выявить основные тенденции социального развития коллективов изучаемых предприятий, а через них и всего министерст­ва. Иначе говоря, необходимо было построить некоторую систему вза­имосвязи всех имеющихся факторов социального развития трудового коллектива и рассмотреть ее через фактор трудовой активности рабо­тающих на этих предприятиях.

Министерство уже не удовлетворяла система двойных связей, ко­торые им поставляли в невообразимом количестве отраслевые соц­иологи. При всей актуальности и неожиданности некоторых связей от­дельных явлений, тем не менее, это мешало построить взаимосвязан­ную модель факторов. В самом деле, в анализе двойных связей нередко возникали неожиданные эффекты: одни и те же явления в различных системах взаимосвязи нередко давали прямо противоположные ре­зультаты. Более того, с введением какого-либо третьего фактора, вза­имосвязь двух явлений, то проявлялась самым ярким и непосредствен­ным образом, то вовсе исчезала. Почему квалификация оказывается тесно связана с разрядом и не связана с выполнением плана? Почему качество работы оказывается довольно тесно связанным с выполнени­ем плана и не связанным с разрядом? Почему зарплата оказывается не связанной ни с разрядом, ни с процентом выполнения плана, ни с ка­чеством работы, ни с квалификацией? Таких вопросов набиралось до­статочно. В этой ситуации поймать какую-либо закономерность было трудно.

Решая их в системе двойных связей и не выходя за их пределы, все получалось как будто красиво и логично. Неплохо получалось и в системе тройных связей. Но как только мы начинали их сопоставлять между собой по всему фронту, все симпатичные картинки двойных свя­зей начинали плясать. Социолог, зная это, нередко прибегает к нехит­рой уловке: опускает противоречащие связи и выпукло показывает только высокую корреляцию. Иначе говоря, строит такую систему зависимостей, которая нередко в реальности не имела никакого со­держания.

Этот нехитрый прием мог на первых порах удовлетворять заказ­чика, но только до тех пор, пока он не начинал дотошно разбираться в социологических выкрутасах и разобравшись, сажал социолога в лу­жу, задавав всего один из простых вопросов. Например, кому и на­сколько надо повысить зарплату, чтобы повысилась производитель­ность труда? Или: Не увеличится ли текучесть кадров, если дать хорошие квартиры? Как правило, вразумительного ответа заказчик не получал и не мог получить, потому что система анализа с двойными связями представляла собой описательное исследование, а не решение проблемы. В системе двойных и даже тройных связей это просто не­возможно, хотя они остаются основой для решения.

Необходим был другой, более сложный подход к исследованию со­циальных процессов, протекающих в трудовом коллективе, другая си­стема анализа. Такой новой системой анализа могло стать социальное моделирование. Это был принципиально иной подход.

Идея моделирования социальных процессов не является новой. Элементы моделирования имелись и с успехом применялись в соц­иологическом анализе. Те же двойные и тройные связи представляют собой элементы моделирования. Но особенностью современного соци­ального и социологического моделирования является то, что оно ста­новится динамичным, социальные модели можно менять в зависимо­сти от интересующих исследователя параметров. Это оказалось воз­можным потому, что социологи перешли от простой фиксации явле­ний, как это имело место в социальной статистике, и их взаимосвязи, как это было в системе двойных связей, к выработке и определению некоторых закономерностей изменения этих взаимосвязей в некоторой общей для них системе. Так, ученые давно говорили об отрицательном воздействии человека на природу. Но сама по себе констатация этого факта ничего не давала, поскольку это воздействие не увязывалось в общей социально-экологической ситуации. И только в последние годы, вскрыв некоторые закономерности развития общества, социальных си­стем стало возможным определить место человека в этой системе и его роль в ее изменении. С этого момента стало возможным моделировать эти процессы.

Практика моделирования привела к пониманию и выработке, по крайне мере, четырех основных принципов:

1. Установление цели моделирования.

2. Выделение ограниченного количества факторов, но основных, которые осуществляют принципиальные изменения в данной системе.

3. Установление характера взаимосвязи между выделенными фак­торами.

4.Установление принципа множественности связей между факто­рами и выделение ведущих, основных связей, которые и определяют характер развития и изменение данной системы.

Было предпринято много попыток социального моделирования, не всегда удачных, не всегда полных, и не всегда полностью осуществив­ших эти принципы, что вообще довольно трудно. Оказалось, что довольно сложно выделить существенные, основные факторы, опреде­лить характер взаимосвязи между ними, вычленить существенные свя­зи, не говоря уже об определении цели моделирования. Основной путь здесь в построении некоторой концептуальной модели развития систе­мы. В принципе любое моделирование — это проверка этой концеп­ции, содержащей указанные четыре принципа.

Так, например, строя модель трудового коллектива, мы выделяем основные социальные факторы, примерно так, как мы это сделали в разделе об определении уровня социального развития коллектива. Ря­дом социологических исследований мы установили, что данные факто­ры с точки зрения их влияния на решение производственных задач, являются важнейшими. В процессе исследований мы определяем, как эти факторы взаимосвязаны, выявляем характер их взаимосвязи.

Социолог здесь выполняет задачу, которую не может выполнить никто другой. Прежде всего это выработка некоторой общей концеп­ции развития коллектива, выработка такого общетеоретического виде­ния социальных процессов, протекающих в коллективе, которое могло бы полностью описать трудовой коллектив в рамках решения им той или иной задачи. Данная концептуальная система позволяет опреде­лить общий причинно-следственный характер взаимосвязи между факторами. И только после этого можно перейти к социальному моде­лированию.

Изменение одного фактора с неизбежностью влечет за собой из­менение другого фактора и на всей системе в целом. В сущности так всегда и случается в жизни. Если у меня существенно повысилась зар­плата, то это, естественно, отзовется на всей моей жизнедеятельности, во всяком случае, если не на трудовой активности, то на моем гарде­робе обязательно. Конечно, одни факторы изменятся больше, другие меньше. Но даже малые изменения так или иначе сказываются на всей системе. При постоянно направленном изменении в конечном итоге изменяется и вся система. В жизни мы далеко не всегда можем пред­сказать какие изменения могут произойти, например, в производст­венном коллективе, если зарплата будет постоянно увеличиваться. Не приведет ли это к тому, что работники вообще перестанут рабо­тать. В самом деле было интересно узнать, как изменилась бы сис­тема социальных отношений на предприятии, если зарплату инже­нерно-технических работников увеличить, допустим, раз в пять. Что в этом случае произойдет в системе отношений между рабочими и ИТР, как в целом изменится морально-психологический климат в коллективе, как это повлияет на изменение трудовой активно­сти и т. д.?

Или, например, как изменится социальная ситуация на предпри­ятии, если ввести прямые выборы руководителей? Как изменится со­циальная активность инженеров, рабочих, служащих, если изменится фактор «перспективы роста», т. е. каждый работник будет четко знать, что его ждет впереди в материальном, профессиональном, должност­ном росте, причем, это не будет зависеть от личного отношения к нему его непосредственного начальника. Наверное, это интересно, но глав­ное, это необходимо знать для успешного управления социальными процессами.

Таких задач может быть конечное или бесконечное множество. Таким образом, если мы знаем основные социальные факторы, опре­деляющие систему социальных отношений на предприятии, если мы знаем законы взаимосвязи этих факторов (или показателей), т. е. зна­ем, как изменяется один фактор в зависимости от другого, третьего и всей системы факторов, то, введя в систему социальных факторов тот или иной параметр, можно следить за тем, как будет меняться вся си­стема социальных факторов. Прежде, чем принимать то или иное ре­шение, разрабатывать мероприятия, сначала его апробируют на моде­ли и, выяснив, какие последствия это будет иметь, решают, вводить его или не вводить в социальную ткань живой жизни.

Пока социологи не могут похвастаться, что такое моделирование полностью разработано и осуществляется, хотя по элементам, как уже говорилось, оно имеется. Но для создания полной модели необходима колоссальная экспериментальная работа, проведение огромного коли­чества исследований, чтобы четко выявить механизм образования и функционирования системы социальных отношений.

СОЦИАЛЬНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ

Этот термин остается пока новым и мало известным для хозяйст­венников, да и социологов. Самое удивительное, что, создавая слож­ные технические проекты заводов, фабрик, самолетов, машин и пр., никто практически не занимается людьми, социальными группами и их взаимодействием.

Немыслимо, чтобы тот или иной завод воздвигался без тщатель­ной разработки проекта. Однако такая ситуация не только допустима, но и обычна в социальном строительстве. При самом прекрасном тех­ническом проекте, социальная составная часть оказывается полностью пущенной на самотек стихийного развития. На завод, построенный по самому последнему слову техники и по самым совершенным проектам, набираются случайные люди, случайно или весьма приблизительно расставляются по рабочим местам, и в результате никто не может ска­зать, как будет работать завод, выполнит ли он свои задачи. Ни один директор или автор проекта никогда не может с какой-либо точностью утверждать, как будет развиваться трудовой коллектив, какая система отношений там сложится и будет ли эта система отношений настолько оптимальной, чтобы завод выполнил свои задачи. Никаких докумен­тов, регулирующих социальные отношения, практически не разраба­тывается.

Это касается не только новых, но и действующих предприятий. Социальные проекты не являются частью общей системы управления и потому предприятия плохо работают. К тому же требуется и посто­янная работа по совершенствованию социальных проектов, исходя из новой ситуации, новых задач и пр., примерно так как это делается при реконструкции действующих или старых предприятий.

Удивительно, что, делая прекрасные проекты реконструкции и технической перевооруженности, начисто забывают о людях, о произ­водственном коллективе, о тех, кто будет работать в новых стенах и на новом оборудовании. И в результате возникают самые парадоксаль­ные и тупиковые положения. Например, некому работать на новом оборудовании, потому что не позаботились о квалифицированных кад­рах, строят жилье, а люди уходят с предприятия, повышают зарплату, а производительность труда падает, отсутствие положения о регулиро­вании социальных отношений в области премий, приводит к обратно­му эффекту: премия работает не на стимулирование труда, а, наобо­рот, тормозит производительность труда, отсутствие системы регули­рования взаимоотношений с молодыми рабочими приводит к повышенной текучести среди них и т. д.

Можно ли представить себе разумного человека, который без тща­тельной проверки последствий, решился бы прыгнуть с шестнадцатого этажа? Вряд ли. Зато это постоянно происходит в нашей социальной действительности. Разрабатывая технические проекты и нисколько не заботясь о социальных программах, мы уподобляемся тому неразум­ному прыгуну.

Ставя себе задачу взобраться на высокую гору, пересечь Антарк­тиду на лыжах, пройти пешком Сахару, переплыть на лодке, плоту, бревне океан, человек тщательно готовится к экспедиции, взвешивает все возможные варианты и последствия. Нередко привлекает техниче­ские средства, с тем, чтобы к минимуму свести появление непредви­денных, опасных для жизни результатов. Но в социальных проектах все решается на уровне здравого смысла, жизненного опыта, с минимальной разработкой возможных вариантов и просчетов критических или опасных ситуаций. Удивительно, но в самом главном звене обще­ственной жизни мы все пускаем на самотек. Хотя объяснить это, ко­нечно, можно. Если технические сооружения инертны, т. е. части ма­шины могут функционировать только тогда, когда они сконструирова­ны строго определенно и строго определенно должны соотноситься друг с другом и т.д., то «живые системы» всегда активны и способны к са­монастройке для решения той или иной задачи. И в этом плане техни­ческие проектанты в некотором смысле застрахованы в решении неко­торых простых задач. Для более сложных задач необходимо строить специальную систему. Без чертежей можно построить деревенскую из­бу, но возвести без проекта высотный дом вряд ли удастся. Можно без специального проекта строить отношения на уровне семейного подря­да, фермерства, но построить трудовой коллектив, например, крупного завода, будет очень трудно. Но именно последний и строится без тща­тельно разработанного социального проекта, хотя, конечно, элементы социального проектирования, имелись.

В 1982 г. вышла книга группы известных советских социологов, посвященная социальному проектированию. На первых же страницах работы авторы четко определили важность и необходимость социаль­ного проектирования: «Создание социальных объектов не может осу­ществляться на глазок, без должной научной проработки, расчетов, сравнений с реально существующими аналогичными объектами. Именно этот аспект убедил авторов настоящей книги в необходимости обратить внимание на осуществление социального развития новых и коренным образом реконструируемых объектов. Отсутствие такого проектирования, как показывает практика, ведет к значительному ущербу для общества, затруднению дальнейшего развития нашей эко­номики, решения задач повышения благосостояния населения и все­стороннего развития каждого человека»[33].

Авторы указанной книги предлагают такие этапы социального проектирования.

1. Выявление сущности общественной потребности данного проек­та. Иначе говоря, насколько идея, заложенная в проекте, в принципе отвечает социальным потребностям. Если мы, например, возьмем про­ект нового города, то насколько предлагаемая идея будет отвечать ин­тересам и запросам будущих жителей, насколько он будет удобен для отдыха, работы, жизни и пр. Понятно, что уже сама по себе эта задача оказывается достаточно сложной.

2. Сбор социологической и социальной информации как исходной для реализации социального проекта. Здесь решаются задачи исследо­вания реального контингента людей, занятых на производстве, и его соответствия по выделенным параметрам решаемых задач, если это происходит на реконструируемом заводе. Определяются возможности имеющейся социальной совокупности для отбора необходимых членов будущего коллектива. Так, например, если для проектируемого завода в данном городе, местности нет соответствующих по уровню образова­ния, культуре, квалификации кадров, то вряд ли имеет смысл строить здесь этот завод.

3. Определение исходных параметров трудового коллектива и по­строение его оптимальной модели.

Понятно, что насколько бы грамотно не была разработана концеп­ция социального проекта или модели трудового коллектива, насколько логической и красивой она не была, насколько бы не была обоснована, все же она всегда остается возможно истинной, как и любая другая концепция. Нельзя быть уверенным в том, что она в целом, а тем бо­лее в деталях, будет истинной. Поэтому всегда необходима тщательная проверка концепции социального проекта. Можно выделить две формы проверки: «Концепция проекта может проверяться (прежде, чем будет принята окончательно) двояким образом: посредством теоретического анализа и при помощи эксперимента»[34] .

Понятно, что теоретическая проверка идет параллельно с процес­сом сбора социологической информации и выработки концепции. И первый этап проверки осуществляется тогда, когда данная концепция уже представлена исследователем для критики, для анализа. Эта кри­тика, или анализ происходит путем обсуждения специалистами, обще­ственностью, хозяйственными руководителями и т. д.

Сложнее дело обстоит с натуральным экспериментом. Здесь так же можно выделить две формы:

1) натуральный эксперимент, проработка основных идей концеп­ции на небольших социальных общностях, отдельных объектах, отра­жающих основные параметры основного объекта;

2) социальное моделирование, на основе знания основных законов и закономерностей социального поведения человека и различных со­циальных сообщностей в предлагаемых ситуациях.

Каждая из этих форм имеет свои минусы и плюсы. Отвлекаясь от морального аспекта, если эксперимент проводится внутри некоторой социальной сообщности, надо признать, что проверка на отдельных объектах не позволяет утверждать с полной уверенностью ее ис­тинность относительно основного объекта. Минусом второй фор­мы является слабая разработанность методики социального моде­лирования.

Социальный проект по существу представляет собой проект регу­лирования социальных отношений, ибо только в результате социаль­ного взаимодействия реализуются интересы человека и образуется со­циальное бытие, иначе говоря, реализуется задача, поставленная пе­ред коллективом.

Имеются два вида или две формы регулирования социальных от­ношений. Первая включает некие «нефиксированные законы», выра­ботанные в результате длительного опыта и превратившиеся в нормы поведения, нравственные законы, обычаи, традиции и правила. Это система социального регулирования, как правило, складывается и на­иболее эффективно действует при непосредственном контакте, в меж­личностном общении в небольших социальных группах. Вот почему так сильны традиции, обычаи, нормы поведения в сельской местности, в небольших деревнях и в небольших городах. В крупных городах и на крупных предприятиях, когда превуалируют безличностные отноше­ния и вступают в силу «фиксированные законы», т. е. инструкции, по­ложения, предписания, приказы и распоряжения руководства и, нако­нец, юридические законы. Именно эти предписания регулируют пове­дение человека в той или иной ситуации, скажем, прием и увольнение с работы, порядок рабочего дня, взаимоотношения с начальником и т. д. В конечном итоге они выступают как некоторые документы, кото­рые регулируют социальные отношения на данном предприятии или в трудовом коллективе. Понятно, что характер, направленность этих предписаний, социальных отношений, отражают интересы различных социальных групп и в конце концов определяют жизнедеятельность коллектива, его работоспособность и способность к выполнению по­ставленных задач. Роль различных предписаний оказывается столь ог­ромной, что хотя мы и клянем различные инструкции, игнорировать их и пускать на самотек, по крайней мере, неразумно. И хотя мы по­стоянно критикуем бумаготворчество было бы большой ошибкой отри­цать их необходимость. Предписаний должно быть намного больше, чем имеется, но они должны быть грамотно, профессионально состав­ленными.

По характеру этих документов сразу становится ясно, чьи инте­ресы они защищают, на какую социальную группу работают, какой тип социальных отношений определяют и формируют, способны ли они решить поставленную перед коллективом задачу и какая именно задача сейчас стоит перед коллективом. Так, документы администра­тивно-хозяйственной системы четко отражают интересы администра­ции, формируют тип отношений подчинения. Такие документы и та­кой тип отношений не способны решить производственные задачи, но зато прекрасно решает проблемы той социальной группы, которая за­нимает командные посты.

Социологические исследования показывают как реагируют раз­личные социальные группы на тот или иной тип социальных отноше­ний, выраженные в инструкциях, положения и пр., принимают ли их как «свои», отражающие .их интересы или рассматривают, как проти­воречащие им. Если мы наблюдаем напряженность между админист­рацией и рядовыми работниками как социальной группой, то можно сделать вывод, что система, имеющихся здесь предписаний (фиксиро­ванных законов) оказывается неэффективной для решения общих за­дач. Но оказывается неэффективной и для самой администрации.

Если рассмотреть систему документов, инструкций, предписаний-предприятий, работающего на арендном подряде (кооперативы), то можно видеть, что она в большинстве случаев работает на интересы всего коллектива. Соответственно, и тип отношений, регулируемых формальными предписаниями, отражает общие интересы, хотя, конеч­но, групповые интересы остаются и здесь, но они уже не столь проти­воречат интересам всех остальных групп.

Система предписаний, формального регулирования отношений существующая в настоящее время, имеет по крайней мере два недо­статка. Во-первых, она далеко неполна, охватывает не все стороны об­щественной жизни, в результате чего многие аспекты остаются не от­регулированными и формируются стихийным образом. Во-вторых, формальные предписания не охватывают даже основных форм жизни-деятельности и, соответственно, не могут влиять на основные формы социальных отношений. Так, например, часто бывает не отрегулиро­ванной система отношений в области материального вознаграждения (в частности, зарплата, премия и пр.). В результате люди, получая деньги не за труд, а, скажем, за время, создают такой тип социальных отношений, который не определяет ни качество, ни сроки выполнения работы. Более того, могут возникать и культивироваться такие отно­шения, которые направлены на срыв работы, например, для того, что-; бы осталась необходимость работы в выходные дни с двойной оплатой. Таких искажений, а точнее неправильно построенных типов социаль­ных отношений, порожденных различными формальными документами, направленных на решение не основной, а побочных задач, весьма много. Их так много, что приходится констатировать полное нарушение объективных законов, регулирующих социальные отношения, и построение законов, которые противоречат интересам уже всех соци­альных групп коллектива. Это в принципе и привело к так называе­мому застойному периоду, но этот тип социальных отношений по су­ществу остается и сегодня.

Если система документов на предприятии направлена на регули­рование социальных отношений таким образом, что работник чувству­ет себя не активной созидательной силой, а только исполнителем чу­жой воли в жизни предприятия, то Этот тип социальных отношений направлен на поддержание административной системы отношений, ко­торая полностью или по большей части не отвечает интересам челове­ка. Примеров можно привести много.

В-третьих, имеющаяся система предписаний, как правило, не по­спевает за изменением объективной реальности и остается консерватив­ной, устаревшей. Эти документы чаще всего разрабатываются не спе­циалистами, делаются быстро и плохо, к тому же моментально уста­ревают. А поскольку за ними как за системой никто специально не сле­дит, не проводит их в соответствие с реальным положением дел, то по большей части они остаются неработающими или малоэффективными. Если уж основные законы в трудовом законодательстве не пересмат­ривались десятилетиями, то стоит ли говорить о различных докумен­тах, принятых министерствами, ведомствами, предприятиями! Даже система определения зарплаты, по существу, оставалась неизменной несколько десятков лет.

Разумеется, речь не идет о том, чтобы регулировать каждый шаг и вздох человека на предприятии или дома. Но должно быть оптималь­ное сочетание, так сказать, основных неофициальных законов и зако­нов, фиксируемых в официальных документах. Более того, они долж­ны органично дополнять и обусловливать друг друга. Кроме того, фор­мальные документы определяют только те отношения, только тот тип социальных отношений, которые призваны решать строго определен­ные, обычно, частные задачи. И они могут быть успешно решены, если эти формальные предписания соответствуют движению объек­тивной реальности, т. е. в конечном итоге интересам человека. В этом плане неписанные законы оказываются барометром, который показывает, что принимаемые документы не отражают интересов че­ловека, и тогда начинают вырабатываться и действовать новые непи­санные законы. Они всегда актуальны, объективны и поэтому всегда ис­тинны, по крайней, мере в своей сути. Так, например, система планового ведения хозяйства, которая была в стране и соответственно, вся система предписаний действий предприятий и коллективов не отражала объективный характер отношений людей в реализации своих интересов. На­вязываемая им система отношений была чужда их интересам, посколь­ку не удовлетворяла их потребностей. Поэтому практически все соци­альные группы вырабатывали свои неписанные законы, регулирующие социальные отношения, прежде всего, в области экономики, производ­ства, потребления и распределения и т. д. Так, если человек желает достать модные ботинки, то он это делает не в соответствии с предпи­санной системой социальных отношений (купить в магазине), а в со­ответствии с системой неписанных законов (купить из-под прилавка). И фактически эти две системы социальных отношений находятся в по­стоянном противоречии. Но задача формальных документов, как уже говорилось, состоит в оптимизации системы социальных отношений в том направлении, чтобы они отвечали интересам людей и тем самым находились в тесной взаимосвязи с неписанными законами.

Социальный проект это, по существу, создание такой системы, та­кого пакета формальных предписаний, которые регулировали бы соци­альные отношения на конкретном предприятии и для решения конк­ретной задачи, отвечая интересам, потребностям каждого человека, всех социальных групп. Эта задача практически не разработана. Но зато имеется целая серия наработанных документов, которые по сути дела выполняют эти функции. Практика социального управления, и в том числе социологическая, показывает, что если эти документы пра­вильно, грамотно разработаны, это может дать и большой социальный эффект.

Социопроект по сути дела представляет собой концептуальную разработку организации некоторой социальной общности. В этом пла­не социопроект, разработанный для всей системы, выражает закон по­ведения своих элементов. Так, если вышел приказ, запрещающий на­рушать трудовую дисциплину и предписывающий беспрекословно слу­шаться начальство, то это положение выступает как некоторый общий закон, регулирующий поведение всех членов группы. Не выполняю­щий этот закон вынужден покинуть данную социальную общность. А поскольку человек может существовать в какой-то социальной сообщ-ности, и если при этом во всех социальных сообщностях приняты при­мерно одинаковые принципы регулирования социальных отношений, то он вынужден или принять эти законы и остаться, или постоянно ме­нять социальные группы (например, переходить с работы на работу), или незаметно саботировать этот и другие не нравящиеся ему законы. Последнее делается постоянно, если закон сформулирован неправиль­но, не адекватен интересам членов социальной сообщности. Поэтому задача состоит в том, чтобы таким образом сформулировать социальные документы, регулирующие поведение членов группы, чтобы они были адекватны интересам людей, а значит, направлены на формиро­вание объективного типа социальных отношений.

Здесь мы коснемся только некоторых положений, документы ко­торых определяют ту или иную систему отношений в коллективе для решения определенной задачи. Весь комплекс документов, созданных в Лаборатории экспериментальной социологии, конечно, привести не­возможно. Когда наши заказчики первый раз увидели этот том, они воскликнули: «Неужели все это надо прочитать?» Но внимательно оз­накомившись с документами, они признали, что лучше принять эти документы и действовать по ним, чем выдумывать свои. Это быстрее, дешевле, главное, документы составлены грамотно.

Например, один из документов «Регулирование внутризаводских перемещений» (об этой проблеме мы уже говорили выше, но в другом аспекте). До недавнего времени внутризаводским перемещениям уде­ляли мало внимания. Более того, ему противодействовали, считая его серьезным недостатком в работе предприятия. Кроме того, начальник любого уровня считал, что если его работник хочет перейти в другое подразделение, это ставит под сомнение его как руководителя. (Иногда так и было). Несмотря на чинимые препятствия (особенно молодежи) внутризаводским перемещениям, тем не менее оно осуществлялось но стихийным и неуправляемым образом, т. е. процесс внутризаводских перемещений проходил чаще всего не в интересах предприятия, нес позиций решения им своих задач. Более того, ограничение таких пе­ремещений отрицательно сказывается на всех социальных профессио­нальных процессах, а в конечном итоге, и на производительности тру­да. Иначе говоря, неписаные законы, а иногда и писанные (приказы и распоряжения, запрещавшие переход из одного подразделения в дру­гое), строили такой тип отношений, который противоречил истинным потребностям работников. Тип отношений работника с руководителя­ми регулировался (строился, определялся) таким образом, что они не отражали интересов ни работников, ни производства, а только интере­сы начальства, администрации, причем чаще всего их амбиции.

Более внимательно отнеслись к вопросу внутризаводских переме­щений, когда социологи показали, какое отрицательное воздействие оказывает это запрещение, в частности, на текучесть кадров. Выяви­лось, что чем ниже уровень внутризаводских перемещений, тем выше внешняя текучесть кадров, и наоборот. Оказалось, что этот запрет зна­чительно снижал уровень удовлетворенности работой, перспективы роста и пр.

 Эта взаимосвязь не случайна. Например, жесткое закрепление молодых рабочих на определенном рабочем месте и за определенным коллективом изначально противоречит процессу их адаптации. Внутри­заводские перемещения сопровождают процесс поиска молодым рабо­чим своего рабочего места, своей специальности, профессии, квалифи­кации и своей социальной общности. И если он не находит ни того, ни другого, то увольняется. Возможность внутризаводских перемещении во многом облегчает этот поиск и ускоряет процесс адаптации. Внут­ризаводские перемещения оказывают влияние на все категории трудя­щихся. В целом этот процесс необходимо рассматривать широко, как включающий территориальное перемещение, профессиональное, квалификационное, должностное, по характеру работ и т. д. Процесс этот необходимо регулировать серией документов и, чем тщательнее и грамотнее они будут составлены, тем большего успеха можно ожидать в выполнении поставленных задач.

В сущности построение этой системы, закрепленной комплексом документов, начинается с приказа по предприятию, разрешающего внутризаводские перемещения рабочих, обратившихся в отдел кадров с просьбой о переводе его в другое подразделение. Понятно, что про­цесс перевода необходимо проводить грамотно. Для этого разрабаты­вается специальная инструкция о порядке перевода рабочего с одного подразделения в другое. В этой инструкции решаются вопросы сроков перевода (как правило, в течение месяца), порядка смены профессии, специальности, характера работы, наличия свободных мест, согласия руководства и членов бригады, в которую он хочет перейти, анализи­руются причины перехода и пр. Здесь возникает целая гамма отноше­ний, которые необходимо подгонять друг к другу, как детали. Не всег­да это протекает гладко, но игнорирование этой проблемы приводит к негативным последствиям. Процесс подгонки этих социальных процес­сов друг к другу оказывается довольно сложным, но имеются различ­ные формы и пути решения, которые так же регулируются какими-то положениями и документами.

Инструкцию предваряет общее положение о процессе перехода, хотя понятно, что здесь всегда остается большое поле деятельности не­писанных законов, которые должны органично дополнять друг друга. Так, например, администрация и руководители низовых звеньев будут активно сопротивляться этому, равно как и отдел кадров, действуя по неписанным законам регулирования социальных отношений. В этом случае две системы регулирования социальных отношений вступят в противоречий, которое придется снимать другими методами, напри­мер, психологическим воздействием на руководителей в виде разъяс­нительной работы или изменением другой системы документов, например, грозного приказа, предписывающего обязательное выполне­ние с указанием кар для ослушивающихся, т. е. документа, регулиру­ющего уже систему отношений «официальные — неофициальные за­коны».

В официальной системе регулирования производственных отно­шений в коллективе повсеместно говорилось, что рабочих надо актив­но привлекать к управлению производством. На деле в неофициальной системе хозяином производства он не был и не стал, по-прежнему вы­ступая как наемный рабочий. Более того, это положение было закреп­лено в ряде новых официальных документов, скажем, регулирующих порядок взаимоотношений с администрацией. Действительно, о каком хозяине производства может идти речь, если рабочий еще в большей степени не информирован о деятельности администрации, не участву­ет в разработке плана, в определении заработка, премий, в подведении итогов работы и т.д. Та система отношений, которую ему навязывают сейчас не вызывает большого удовлетворения и он платит низкой тру­довой активностью. Данная система отношений работает опять же только на интересы администрации.

Чтобы решить экономические и социальные задачи, следует из­менить систему отношений, изменить ее сверху, пока это не сделали снизу, создать систему отношений, которая работала бы на интересы каждого человека и всего коллектива.

Социальное проектирование — это всегда и взгляд в некоторое бу­дущее, как правило, ближайшее. Парадокс заключается в том, что че­ловек в этом случае всегда планирует свое прошлое. Создавая концеп­цию своего развития, определяя свои цели и задачи и соответственно, свое будущее, человек планирует иметь в будущем то, чего ему не хва­тало вчера и что ему хочется иметь в настоящем. Если в недалеком будущем мы планируем для каждой семьи отдельную квартиру с удоб­ствами, плюс садовый участок с дачей, то это именно то, чего нам не хватает сегодня. Осознание и определение того, чего нам сегодня не хватает или того, что нам хотелось бы иметь в настоящем, это есть на­ше концептуальное представление, которое было выработано и зало­жено в нашем сознании в некотором прошлом. Наше представление, наше сознание и осознание настоящего и того, чего нам хотелось бы иметь в будущем, все это было заложено намного раньше, в пору на­шего становления как личности, как общественного существа. И мы можем мечтать сколько угодно, но будем это делать всегда только в рамках нашего прошлого знания.

Самое трагичное заключается в том, что чаще всего оказывается, что прошлое нам не нужно в будущем, более того, оно оказывается вредным. Получается, что осуществив то, о чем мечтали, потратив на это много сил и средств убеждаемся в том, что это не то, несовременно, плохо и никуда не годится. Вспомним пятиэ­тажки, квартиры с совмещенным санузлом, многоквартирные дома в селах, разрушенные деревни, стременные сибирские города. Таким же образом мы строили и наше общество развитого или, как теперь, говорят недоразвитого социализма, образцовый город коммунистиче­ского будущего, систему политических отношений. На поверку все это оказалось неадекватными действительности. Но все это, прежде чем осуществиться, пребывало в головах людей. Оно было спроектировано. Но если я ошибся в выборе костюма, т. е. купил тот костюм, который мне показался хорошим, но оказался неудобным, беда небольшая. Да­же для меня это не трагедия. Если я спроектировал дом, а построив, убедился, что он совсем не приспособлен для жизни, это намного хуже, но все же не смертельно. Но если мы спроектировали и построили но­вый город, который полностью не соответствует потребностям людей, а если такими городами полна Сибирь, это превращается в националь­ную трагедию.

Пример с городами приведен, потому, что он нагляден. Имеются более существенные социальные области бытия, которые, если их пра­вильно не спроектировать, окажут на будущее непредсказуемое влия­ние. Должен быть социальный проект общества, будущего общества, в котором будут жить наши потомки. Понесем ли мы в завтра наше про­шлое или попытаемся представить его отличным и от прошитого, и от настоящего. Все зависит от того, какие люди будут этим заниматься и будут ли вообще заниматься. Во всяком случае, сегодня проекты буду­щего прогностической проработки, в частности социологической, не проходят.

Неопределенность социальных проектов сегодня настолько вели­ка, что практически ни по одному из них невозможно сказать, каковы будут его социальные последствия. Неужели мы обречены и дальше, только когда событие уже совершится, узнать, был ли его проект удач­ным? Как сделать наши социальные проекты гарантированными?

Проектирование различных объектов это, прежде всего, проекти­рование определенных социальных отношений. Но, проектируя опре­деленные социальные отношения, мы одновременно проектируем со­циальное бытие во всех его материальных и нематериальных формах. Будущего в его физическом смысле не существует и предугадать его невозможно, его нельзя вычислить. Но есть типы социальных отноше­ний, которые могут иметь место в будущем. Поэтому предметом соци­ального проектирования является не будущее как таковое, а современные типы социальных отношений. В этом плане социология занимает­ся изучением не будущего, даже вероятностного, а изучением системы отношений людей по отношению к будущему. Поэтому, если мы гово­рим, что прогнозирование — это «вероятностное суждение о состоянии какого-либо явления в будущем»[35], то речь идет не о состоянии, а о суждении или о системе отношений, что является предметом социоло­гии и объектом социального проектирования.

Когда мы строим планы относительно того в каких домах, в каких квартирах будем жить, какие города строить и закладываем их проект, мы вступаем друг с другом в определенные отношения и, соответствен­но, вырабатываем некоторые представления о нашем будущем, о на­ших квартирах, о наших городах или нашем обществе. Изучая эти ти­пы социальных отношений, выявляя те, которые в наибольшей степе­ни соответствуют интересам людей, можно с некоторым основанием предполагать, что они будут адекватны будущему обществу, хотя по­нятно, полной гарантии дать нельзя. Именно поэтому социальному проектированию необходимо уделить самое пристальное внимание.

Если мы не сделаем этого, мы опять будем проектировать и пла­нировать сегодняшний тип наших социальных отношений и наше про­шлое, независимо от того, хорошим или плохим оно было, будет хва­тать нас и тащить назад. Только поняв всю важность социального про­ектирования и его изначальную сущность, поняв природу социальных отношений, которые сложились вчера и действуют сегодня, рассмотрев результаты этих отношений, можно в какой-то степени предугадать и будущее.

ИССЛЕДОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ НАПРЯЖЕННОСТИ

Когда в обществе не все в порядке, возрастает социальная напря­женность, проявляющаяся в различных формах: люди плохо работают, спонтанно возникают забастовки, растет преступность. Еще недавно не было принято говорить о социальном напряжении, в активном оби­ходе даже не было такого термина. Казалось, все ограничивались у нас конфликтами, и то на уровне коммунальных квартир и малых групп. Больше писали о социальном благополучии, полном взаимопонимании и стремились к бесконфликтному обществу. Это не значит, что не было социального напряжения. Его просто убирали подальше с глаз. Но оно проявлялось в самых неожиданных местах, и не редко, косвенным образом. Сегодня мы много об этом говорим и удивляемся, откуда все это взялось? Иной раз даже появляется ностальгия по тем временам, когда напряженности как будто не было, когда ее не хотели видеть.

Сейчас проблема социальной напряженности стала весьма актуальна. Вовсеммире идет постоянный поиск форм и путей снятия напряжения между группами и группировками, государствами и партиями, обществом и правительствами. Борьба идет с переменным успехом и есть подозрение, что напряженность и разрядка существовать друг без друга не могут. Наиболее острой стала проблема конфликтности между группой руководителей и управляемой ею совокупностью людей. В системе управления производственными коллективами разрабатываются и применяются десятки и сотни различных приемов и ухищрений, чтобы если не снять ее полностью, то по мере возможности, хотя бы смягчить. Взаимная ответственность рабочих и админист­рации перед общими задачами, совместное управление предприятием и активное привлечение к управлению производством и пр. — все это формы установлены гармоничного мира на предприятии.

В принципе, напряженность между различными группами рабо­тающих и, в первую очередь, между группами управляющих и управ­ляемых, есть такой феномен, который существует объективно и изба­виться от которого вряд ли возможно и необходимо. Но различия, су­ществующие объективно, могут в определенных ситуациях превра­щаться в большую социальную напряженность и конфликтность. По­этому задача состоит не в том, чтобы устранить социальную напря­женность, конфликтность полностью, а в том, чтобы изменить систему социальных отношений, изменить ситуацию, вызвавшую повышенную напряженность. Если не сделать этого, то различие приводит к конф­ликту, а последний перерастает в противоречие, нередко антагонисти­ческое. Регулирование социальных отношений может в значительной степени смягчать социальную напряженность или хотя бы не доводить ее до противоречий, тем более бескомпромиссных, деструктивных и тем обеспечивать развитие социальной общности.

Напряженность между различными социальными группами неко­торой социальной сообщности, в частности, между администрацией и коллективом, может быть обусловлено различными причинами, но прежде всего тем , что интересы этих сотрудничающих групп могут не совпадать, и чем больше они разнятся, тем большее напряжение воз­никает между ними. Социальная напряженность возникает, как прави­ло, в таких группах, которые находятся в иерархической системе под­чинения, когда одна группа имеет возможность оказывать воздействие на другую группу. Если, например, концепция развития администра­ции предприятия не совпадает с интересами коллектива рабочих, то возникает социальная напряженность.

Напряженность чаще всего возникает между группами внутри об­щей для них социальной сообщности, объединяемых общей деятельно­стью, скажем, совместной работой, общей территорией проживания и пр. Конфликтные ситуации возникают тогда, когда люди вынуждены контактировать друг с другом. Конфликты, возникшие в условиях, когда люди могут разойтись, как правило, не имеют продолжения. Ес­ли вам не нравится человек, с которым вы познакомились и у вас с ним нет ограничительных рамок, вы можете не поддерживать с ним отно­шений и спокойно разойтись, даже оставаясь приятелями. Но если по­являются ограничительные рамки, возникшие антипатии расцветают самым пышным цветом. Конфликты разгораются чаще всего в услови­ях жесткой регламентации деятельности людей и социальных групп. Например, в семье, если супруги не могут разойтись из-за жилищных условий, прописки, имущества, детей, в производственных коллекти­вах, когда работникам трудно найти другую работу, на полярных стан­циях, в коммунальных квартирах и пр. Именно такие конфликты при­обретают эмоциональную окраску, привлекая внимание различных исследователей, в том числе, социологов и психологов. Понятно, что конфликты, возникающие в очередях, на улицах, в транспорте, имеют другой характер, чем в коммунальной квартире.

Социальная напряженность возникает и в результате борьбы но­вого со старым, борьба новой прогрессивной концепции развития об­щности и старой концепции. Противоречие между ними существует объективно. Официальная концепция всегда консервативна и пред­ставляет собой прошлый опыт развития данной социальной сообщно­сти, а новая концепция всегда актуальна. Но если официальная кон­цепция слишком долго не меняется, то объективное противоречие, яв­ляющееся необходимым условием прогрессивного развития общности, превращается в свою противоположность, конфликт и в деструктивное явление.

Социологи, сами того не замечая, исследовали довольно интерес­ное явление, а именно взаимодействие неофициальной и официальной структур социальных отношений. При этом возникало множество па­радоксальных моментов. Так, изучая официальную концепцию соци­ального развития какой-то группы респондентов, социологи с необхо­димостью выходили на неофициальную систему отношений и показы­вали их различие, нередко вопреки своему желанию. Это было неиз­бежно, ибо как официальная, так и неофициальная системы отношений, по существу оперировали одними и теми же показателями. Обращаясь к мнению респондентов, социологи получали, что эта официальная система социальных отношений оказывалась или не верной, или уже не существующей, или весьма серьезно трансформированной, хотя конечно, некоторые из них оказывались вполне работоспособными. С опытом проведения исследований, социологи научились довольно хорошо различать действующие концепции социального развития и типы отношений и не действующие, научились строить и свои собственные концепции социальных отношений, которые уже брались, как говорится из жизни, а не выдумывались из учебника по научному ком­мунизму. Естественно социологи при этом неминуемо входили в про­тиворечие с официально существующими декларируемыми концепци­ями социальных отношений. Если это касалось узких аспектов соци­альной действительности, локальных производственных отношений, то это прощалось. Если это касалось основных концепций развития общества или больших социальных групп, особенно правящих, следо­вало серьезное наказание.

Используя специальную систему социальных показателей, оцени­вающих различные стороны деятельности администрации и коллекти­ва (без руководителей), можно с достаточной точностью определить уровень социальной напряженности на предприятии.

Ниже приводится общая шкала (один из вариантов), оценива­ющая уровень социальной напряженности больших социальных общностей.

1,00 — максимальный уровень социальной напряженности, выра­жающийся, как правило, в явном и демонстративном отказе от ра­боты и даже применении насильственных мер против противопо­ложной стороны.

0,800 — демонстрации, забастовки, выступления, призывы и пр., в принципе носящие компромиссный характер.

0,600 — неявная демонстрация конфликта. В этом случае, как правило, происходит массовое невыполнение производственных зада­ний, возрастает брак в работе, имеется довольно большое количество нарушений дисциплины и пр.

Понятно, что при этих первых или вернее, последних стадиях конфликтности, работа предприятия практически парализована.

0,400 — скрытая напряженность. Выражается в низком уровне об­щей удовлетворенности работой, открытых высказываниях против ре­шений администрации, негативном обсуждении ее действий, предпри­ятие в этом случае не может хорошо работать и становиться нерента­бельным.

0,300 — производственные задания в целом выполняются, брак в работе небольшой, внешнего проявления неудовлетворенности рабо­той и администрацией не имеется.

0,200—0,150 — предельно низкий уровень напряженности. В этом случае предприятие работает оптимально.

Проведенные нами социологические исследования показывают, что сегодня как на предприятиях, так и в обществе в целом имеется довольно высокий уровень социальной напряженности, и равен он при­мерно 0,450—0,650 баллов.

Как я уже говорил, в последнее время стали много писать о соци­альной напряженности, но если не пытаться выявить корень, причину социальной напряженности, то авторы могут ограничить себя и чита­телей описанием частных аспектов. Безусловно причину любой соци­альной напряженности необходимо искать в социальных классовых от­ношениях, о чем постоянно говорили классики марксизма-ленинизма и от чего мы отказались за годы советской власти напрочь[36]. Более того, сегодня стало даже неприлично говорить о классовых отношениях, хо­тя, как и всегда, социальная напряженность в стране порождена про­тиворечиями между системами отношений больших групп людей, име­ющих различное социально-экономическое и политическое положение в обществе. И только анализируя социально-классовые отношения в обществе, можно найти причину социальной напряженности. Непони­мание этого, осознанный или не осознанный уход от поисков истинных причин не оставляет никаких перспектив на перестройку общества на истинно демократических началах. Более того, эти противоречия по­стоянно будут усугубляться и к чему это приведет трудно предугадать, история человечества дает этому немало примеров. В конечном итоге общество разрешит это противоречие, но обойтись это может дорого.

Надо обладать высоким уровнем культуры и ответственности пе­ред будущим обществом, чтобы смочь подняться над своими личными и классовыми интересами, понять основную тенденцию развития об­щества и, поступившись нередко с собственными интересами и инте­ресами своего класса, суметь выработать, принять и провести в жизнь такие решения, которые работали бы на интересы всего народа, на ин­тересы настоящего и будущего общества. Только в этом случае мы за­служим благодарность потомков.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Мы много говорим о регулировании социальных отношений, об управлении социальными процессами, выработке оптимальных соци­альных решений и т. д. Но существует целая серия очень трудных воп­росов, которые, к сожалению, не получили своего разрешения. Что та­кое регулирование? Рада чего оно осуществляется? Кто должен регу­лировать отношения? Нужно ли их регулировать? Из-за слабого раз­вития социологии и науки об управлении, которая долгое время пони­малась как волюнтаристское управление, эти вопросы не только не ставились, но даже не подразумевались. И сегодня процесс управления обычно решается весьма примитивно, с позиции возможного и обяза­тельного его регулирования.

Мы недооцениваем роль социального регулирования на уровне об­щества и всегда подходим к этому делу как к некоторому благу. Хотя само понятие социального регулирования еще далеко неопределенно, но уже сегодня можно говорить о том, что это не простое дело и не всегда с известными результатами. По всей видимости, есть определенные рамки реального вмешательства в социальные процессы, за пределами которых наступают непредсказуемые последствия. «Аксиомой совре­менного экологического сознания стала мысль о том, что к процессам, происходящим в природе, к природным системам надо подходить с крайней осторожностью, помня, что радикальное вмешательство в них приводит к катастрофическим или во всяком случае непредсказуемым результатам. Не следует ли социальному и историческому сознанию подняться на этот же уровень? Согласно марксистской теории, обще­ственное развитие есть естественно исторический процесс более слож­ный, чем природные процессы. И системы, задействованные в нем, так же гораздо сложнее природных систем. Не логично ли заключить, что к ходу развития общества и саморегулированию социально-экономи­ческих механизмов следует относиться с еще большей осторожностью, .чем к процессам, происходящим в природе? Быть может, роль челове­ка в истории должна, в частности, заключаться в осознании и осуще­ствлении этой истины? Исторический опыт свидетельствует, что по­пытки глобальных трансформаций, неизбежно основанные на учете лишь небольшой части бесчисленного множества связей, а иногда и на чистом энтузиазме или фанатизме, приводят, как правило, к самым неожиданным, нередко негативным результатам»[37].

Сегодня мы можем привести примеров необдуманного вмешатель­ства в те или иные аспекты социальной жизни, например, в жизнь де­ревни, последствия которой хорошо известны.

Изучение социальных отношений показало, что, познав законы социальных отношений, можно решать многие жизненно важные про­блемы, решать довольно успешно, во всяком случае, с точки зрения осуществления производственных задач. Естественно, возникают предложения и желание, что если познать эти законы на глобальном уровне, то можно решать самые сложные проблемы и задачи общества.

Но система управления поставила и другие проблемы. Оказыва­ется, управление может протекать по различным принципам, с раз­личными исходными посылками и с различными задачами. Усложне­ние системы управления показало не только необходимость управле­ния, но и необходимость понимания основных принципов управления и регулирования социальных отношений.

Мы долго понимали управление только на уровне командования. И мы видим к каким печальным последствиям это привело. Можно представить к каким неожиданным социальным последствиям может привести расширение арсенала средств управления, познания глубин­ных законов протекания и развития социальных отношений.

Сегодня социологи научились регулировать социальные отноше­ния только на микроуровне. Но чем больше человек знает и в этой об­ласти, тем опаснее становится эта наука. Перед учеными, в том числе перед социологами, уже стоит эта проблема и с каждым новым успе­хом она будет приобретать все большее значение. Кто знает, каким мощным инструментом в социальном регулировании уже не только малых ,но и больших групп и всего общества в целом это может стать. Кто будет использовать это оружие? Кто будет его направлять? В чьих интересах оно будет использовано? Не встанет ли в обществе в отда­ленном будущем, а может быть, и не столь отдаленном, та проблема, которая сегодня стоит перед учеными и правительствами всех стран — угроза атомного оружия? Не окажется ли разработанная система соци­ального регулирования страшнее, чем атомное, водородное, химиче­ское и какое-нибудь другое оружие?

Достижения науки могут быть использованы по-разному, в том числе, и во вред человеку и человечеству. Но открытия науки — это обогащение культуры, это и путь к сохранению человечества. И чело­вечество, наверное долго, если не всегда, будет балансировать на этой грани: соотношение культуры и использование достижений науки на благо или во вред обществу. При высоком уровне культуры достиже­ния науки, ее открытия будут использованы во благо человечества, при низком уровне культуры они могут быть использованы во вред че­ловечеству. Здесь важно равновесие.

Мир социальных отношений удивителен и необычен, удивителен своей необычностью и необычен своей удивительностью. Мир социаль­ных отношений чрезвычайно сложен и противоречив, часто парадок­сален. Но все эти парадоксы и противоречия являются парадоксами и противоречиями только нашего знания и незнания, нашей неполной и приблизительной теории социальных отношений, но не самой приро­ды, не самих социальных отношений.

Москва, 1993 г.

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить