(конспект лекций)

Часть I

Основные понятия и темы политической социологии

Предисловие

Социология политики традиционно изучает связи между обществом и государством, их взаимодействие. Она анализирует, как политика формируется под влиянием общества и как сама политика воздействует на общество.

Курс будет включать в себя изучение основных понятий и категорий политической социологии, элементы истории развития дисциплины (классический период – К.Маркс, М.Вебер, В.Парето и др. и современный период, включающий в себя смену парадигм и переход к так называемой "культурной политике").

 Политическая система появилась не сразу: в ходе общественного развития сформировались общества с государственной организацией, в этих обществах возник специальный аппарат управления – политическая система.

Политика – это процесс, в ходе которого достигаются и осуществляются решения, обязательные для группы индивидов, имеющих разные интересы.           

Политическое действие предполагает власть, которая институционализируется в форме господства. Главный институт господства – государство. Три вышеперечисленных понятия – власть, господство, государство – основные в политической социологии.

1. Власть, государство, суверенитет

Власть

– главное понятие политической теории, но определить его и использовать непросто.

1)Так как, во-первых, само слово власть часто вызывает неприятные ассоциации. Это связано с тем, что (по Элиасу, "О развитии цивилизаций")) раньше в ходе общественного развития власть распределялась крайне неравно и часто использовалась грубо и бессовестно. Таким образом, она оказывалась изначально противоречащей моральным требованиям. Следовательно, говоря о власти, необходимо отличать факт от его оценки.  2) Во-вторых, власть часто онтологизируется. Это значит, что о власти говорят, что она есть как бы предмет, вещь, т.е. ей приписываются субстанциальные отношения. Имеется в виду, что у кого-то есть власть, которую он носит с собой в кармане. Такой ход мыслей возникает, когда начинаются рассуждения о силе государств, их вооружении, ресурсах. Но о власти нельзя думать как о субстанции, ею нельзя владеть, носить ее с собой: она – не амулет.

Власть (по Элиасу) – структурное качество человеческих отношений, а поэтому качество власти присуще всяким отношениям. Здесь важную роль играют психические, субъективные элементы. Так, если мы верим, что некто имеет власть, то он ее имеет именно в силу нашей веры; наша вера в то, что он имеет власть, помогает ему реализовать и осуществить свои планы и желания. И, наоборот, утрата веры может вести к резкому и скорому распаду власти (теорема Томаса), как это случилось, например, в России в 80-90 гг., хотя реальные обстоятельства, на которых зиждилась власть, по существу, мало изменились. 

3) В-третьих, надо обязательно учитывать, что власть имеет место не только в политических структурах и процессах, но она налицо и в обыденной жизни: у родителей власть над детьми, у начальников над подчиненными, у людей – над их друзьями. Но в политике власть – важнейшая составная часть.  Политика не может быть без власти, а власть без политики обходится.

4) О власти нельзя думать таким образом, что у одного из пары "властвующий-подвластный" она есть, а у другого – нет. Когда мы говорим о власти, то говорим не только о функциональных связях, но и об относительно сильных позициях в этих связях, т.е. о больших и меньших объемах власти. О властвующих группах в каком-либо обществе можно говорить только в том смысле, что они в большей степени, чем другие группы, определяют ход межгрупповых взаимодействий. Различия власти – это различия влияния на ход процессов, определяемых совместно, возникающих из взаимодействия групп (это аргумент против теории заговоров).

Возьмем современное общество: есть ли индивиды, наделенные большой властью? Сложные цепи событий и сложные взаимодействия дают взаимозависимость. Мы часто зависим от людей, с которыми даже не знакомы. Чем сложнее взаимодействие в обществе и чем больше людей в него вовлечено - причем каждый зависит от всех остальных, - тем более равномерно распределена власть. Но, с другой стороны, в таких условиях успех взаимодействия зависит от координации и интеграции действий, и занятие центральной позиции дает ее хозяину больше власти, чисто технологическая позиция дает власть.

Власть по Веберу

Классическое определение власти дал Макс Вебер. Власть – это любая возможность, на чем бы она не основывалась, реализовывать собственную волю в данном социальном отношении даже вопреки противодействию. Вебер называют понятие власти “социологически аморфным”. То есть для осуществления власти не предполагается наличия каких-либо особых человеческих качеств (сила, ум…) или обстоятельств (противостояние, конфликт…). Любые возможные качества и любые обстоятельства могут служить для реализации воли. Это могут быть прямое насилие или угрозы, престиж, обаяние и эротические качества, красота, какие-то особенности  ситуации, способности особого рода, институциональный статус и т.д. Человек, имеющий большие деньги, более высокое положение или просто более обаятельный, тот кто умеет лучше других использовать подвернувшиеся обстоятельства – тот, как правило, имеет больше власти.

Господство и государство.

Можно сказать, что власть кристаллизуется, институционализируется в политических структурах и переходит в господство. По Веберу “господством называется вероятность того, что приказ определенного содержания вызовет подчинения у тех, кому он адресован.”

Если в какой-то группе члены связаны отношениями господства, Вебер говорит об этой группе как о структуре господства.

“Государством называется система политических взаимодействий, когда и поскольку ее управляющий штаб успешно осуществляет монополию легитимного физического насилия для реализации указаний.” Разумеется, в каждом государстве есть насилие и вне этой монополии: террористы и преступники тоже ведь граждане государства и применяют насилие. Но легитимное насилие осуществляется только госорганами – полицией и военными, которые имеют право обоснованно прибегать к насилию.

Теперь подробнее о государстве. Традиционно в качестве критериев государства выделяются: территория государства, население, государственная власть. Подробнее об этом. Членство (гражданство) в государстве обязательно, обычно можно быть членом только одного государства. Государство ограничено определенной территорией. Государства - не целевые организации, т.е. они служат удовлетворению всех возможных целей и интересов их членов. Они долговременны. Они располагают монополией насилия, т.е. только госорганы могут осуществлять легитимное насилие.

Иногда считается, что именно монополия насилия – главный признак государства.

Из истории идеи государства

Томас Гоббс (1588-1679). По Гоббсу, люди в силу их эгоистической и подлой натуры жили бы в постоянном хаосе и гражданской войне  если бы не государство, которое основывается в силу как бы своего рода общественного договора для того, чтобы обуздать эгоистические побуждения отдельных людей. Оно, благодаря своему авторитету, создает порядок, гарантирующий мирное  сосуществование людей, приручает граждан. Оно урегулирует социальные конфликты, охраняет. А граждане платят послушанием. Оно, по сути дела, не имеет отношения к справедливости и демократии. Оно базируется на господстве, поскольку имеет власть, превосходящую власть, проявляющуюся в индивидуальных актах насилия.

Гоббс обосновывал абсолютизм. Считается, что он недооценивал опасность тоталитарного вырождения абсолютистского господства.

Эту опасность осознавал Джон Локк (1632-1705). У него первоначальное состояние – не борьба всех против всех, а свобода и мир. Деньги и собственность, правильно понятые гражданами их интересы ведут к тому, что они основывают государство для защиты своей собственности. Ему они отдают для этого часть своих прав, в частности, право насилия для защиты их интересов. Так что государство по отношению к гражданам имеет моральные обязательства, которые состоят в заботе об общем благе. К тому же оно ограничено в своем праве на вмешательство в жизнь граждан.

Локк – отец либеральных конституций. Насилие для осуществления законов создано самими гражданами. Государство демонстрирует идейную нейтральность и терпимость.

Жан-Жак Руссо (1712-1778). На идее общественного договора он обосновал более радикальную (в том, что касается содействия граждан) демократическую модель. У него природа человека не эгоистична, как у Гобса. Она мирная и приветливая, как у Локка. Но развитие цивилизации, в первую очередь частная собственность, ее, эту природу, испортили. В общественном договоре люди сами берут свою судьбу в свои руки. В общей воле всех воплощается не сумма конкретных воль, но всеобщее благо. Volonte generale (общая воля) – принцип свободы. Диссиденты, которые неспособны видеть в решениях большинства свое счастье, должны быть подвергнуты принуждению. В этом осуществляется их свобода. У Руссо нет места частным волам, частным желаниям, частным интересам, соответственно, частным ассоциациям и т.п. Здесь налицо радикально-демократическое видение, также имеющее тоталитарные черты.

Монтескье заметил, что эта модель может быть реализована только в маленьких обществах с ограниченным населением. Здесь родство с идеями современного коммунитаризма, прямой демократии.

В марксистской модели государство – инструмент господства и подавления одной группой всех других групп в обществе. Карл Маркс (1818-1883) считал, что конкретная форма политического господства определяется уровнем развития производительных сил и производственных отношений, и при капитализме государство берет на себя задачу стабилизации отношений собственности и эксплуатации одними группами других. Экономическое неравенство выражается в законах. Государственный аппарат – это аппарат управления класса капиталистов. После социалистической революции не будет классов и угнетения, исчезнет вообще разделение труда в старом смысле; поэтому не будет и необходимости в государстве в подлинном смысле слова, возникнет  аппарат по управлению “вещами”, а не людьми.

Правовое государство и либеральная демократия

В современных концепциях государство – это правовое государство. Центральный элемент – равенство граждан перед законом. Есть господство закона ("диктатура закона"), т.е. одинаковые для всех правила. Государство также подчиняется закону, поведение государственных органов контролируется независимой судебной системой.

С правовым государством тесно связана идея либеральной демократии (против радикальной демократии Руссо). Одних демократических процессов недостаточно для обеспечения свободы индивидов, ибо решения большинства могут влиять на все области жизни и лишить индивида всякой свободы выбора. Демократический порядок ведь сохранится, если большинство будет предписывать каждому, что читать, как проводить свободное время и т.д.

Кельзен в 1929 г. писал: “ Даже при безграничном расширении государственного насилия над индивидами, следовательно, при полном уничтожении индивидуальной свободы  и отрицании либеральных идей, при условии, что это государственное насилие принимается самими подчиняющимися ему людьми, демократия остается возможной.” Поэтому принцип демократии должен быть дополнен либеральным принципом. Либеральный принцип ориентирован на ограничение сферы государственного воздействия, на обеспечение не затрагиваемой даже демократическими решениями большинства области свободы, которая в принципе описывается основными правами человека.

Поэтому, когда мы говорим о свободе, надо иметь в виду два понятия свободы. Либеральная свобода – это свобода самоопределения, свобода от вмешательства других, свобода собственного решения. Демократическая свобода – это свобода соучастия в создании общественного порядка, свобода участия в коллективных процессах решения.

Теперь другие важнейшие понятия политической социологии.

Суверенитет.

Проблему суверенитета это проблема "последней инстанции". Политический суверенитет связан со способностью реализации государственного насилия. Суверенитет возникает тогда, когда насилие монополизируется и формируется процесс избегания и регулирования конфликтов. Например, таких конфликтов, как гражданская война (пример: подавление конфликта в Чечне – подтверждение суверенитета Российского государства).

Имеется два подхода к суверенитету.

Абсолютный суверенитет.  Жан Боден  (1530-1556) в условиях конфессиональных войн добивался провозглашения религиозной терпимости в целях объединения страны. Король для этого должен был получить права, превосходящие традиционные права аристократов, т.е. он должен был стать абсолютным законодателем, не связанным законами, т.е. абсолютным сувереном. Для того, чтобы достичь мира, допускался риск тирании. Такой суверенитет - суверенитет властителя, который имеет неограниченную власть издавать, изменять и нарушать законы, таит в себе опасность: может получиться так, что вместо того, чтобы стоять над сторонами в конфликте, он сам станет одной из сторон.

Другой тип – суверенитет демократического конституционного государства. Он означает, что государство исходит от “народа”, народ – источник власти. Те, кто подчиняются закону, создают орган для выработки закона, и власть лидера ограничена осуществлением законов. Это идея разделения властей и политического контроля.

Суверен – это лицо или орган, которая держит на себе государственный порядок. Это может быть неограниченный властелин, совет старейшин или избранные представители. Это уже проблема конкретной конституции – кому доверена эта забота.

Два типа суверенитета – это два типа последней инстанции: вождь, воплощающий в себе народную волю, или представители.

Нельзя однозначно сказать, какой из этих двух типов "лучше". Проблемы расколов могут быть лучше решены вождем, чувствующим народные стремления. А в парламенте воля народа не обязательно реализуется.

Сейчас понятие суверенитета стало очень проблематичным, во-первых, потому, что внутри государства часто отсутствует подлинный суверен, суверенитет тождественен монополии насилия, и, во-вторых, вовне  суверенитет растворяется в договорах и обязательствах, а также редуцируется в ходе концентрации власти  в надгосударственных организациях.

2. ЛЕГИТИМНОСТЬ

Это важное понятие. Это, если смотреть с точки зрения субъекта, готовность содействовать власти. Объективно это, по определению Хабермаса, “возможность для политического порядка быть признанным”.

Легитимация или легитимирование – это процесс достижения легитимности.

Различают два основных понятия легитимности: дескриптивное и нормативное.

Дескриптивное понятие легитимности

Дескриптивное понятие исходит из фактического состояния дел: считают ли граждане политический порядок оправданным и действуют ли соответственно. По Липсету: легитимность налицо, если системе удалось создать и поддерживать в народе убежденность, что существующие политические институты для данного общества наилучшие. Другими словами, власть легитимна, если в глазах подданных она в общем и целом оправдана.

Здесь речь идет о фактической вере членов общества, о наличии мотивации, а не об истине  и справедливости. Это может быть легенда, а не истина, это может быть миф, который замещает реальность. Точно так же в социальной структуре, вопреки всякой истине и справедливости, легитимируется социальное неравенство.

Таким образом чисто дескриптивное понятие легитимности предполагает, что правительство вызывает в гражданах готовность следовать его предписаниям – все равно по какой причине. Правительство или власть может по-разному добиваться легитимности. Дэвид Истон различает диффузную и специфическую поддержку правительства. Диффузная не зависит от конкретных действий власти и есть поддержка  политического порядка вообще. Специфическая - это реакция граждан на конкретные действия (outputs) политической системы: достижение благосостояния, порядка и т.д. Бывает, что обе эти оценки расходятся: правительство проваливается, а население остается лояльным, или, наоборот, система функционирует хорошо, а граждане отказывают в доверии.

Вообще, это интересные закономерности: соотношение легитимности и способности функционировать. Обычно, в краткосрочной перспективе, эти стороны способны заменить друг друга, в долгосрочной – плохое функционирование снижает потенциал легитимности. Пример: российский коммунизм и российская демократия. Сейчас вообще так называемый базис легитимности в современных государствах очень слаб. Мало легенд, все меньше мифов – для обеспечения легитимности необходимы конкретные действия. Моральные обязательства уже не работают. Прагматический консенсус должен поддерживаться конкретными действиями. Если они неудачны, не удовлетворяют ожиданиям, граждане не хотят содействовать. А что тогда делать в условиях кризисов? Тогда с необходимостью возникает нелегитимное правительство.

Источники легитимности по Веберу

М. Вебер назвал три источника, дающие легитимацию политическому господству.

Харизматическое господство основывается на некоем неординарном или сверхординарном даре, или святости, или геройстве, или другой исключительной черте личности, или созданного (провозглашенного) им порядка. Пример: священные короли, пророки, “фюреры”, “вожди”.

Традиционное господство зиждется на глубокой вере в священный характер традиции и легитимность тех, кто пришел к власти благодаря этой традиции. Пример: порядок наследования трона в династиях.

Легальное или рациональное господство основано на вере в легальность пришедших к власти  и их право управлять. Ранние формы господства в период, когда можно уже говорить о государстве, имели, по Веберу, харизматическую природу. Когда харизматический авторитет длится достаточное время, он институционализируется в виде традиционного или легального господства. Происходит оповседневнивание или рутинизация харизмы. Возникают правила рекрутирования, элиты, правила наследования для властителей, правила раздачи владений, сословные кодексы чести и т.п. В конечном счете легальное господство основывается на господстве законов. Законам государства обычно следуют не потому, что в случае их нарушения грозит физическое насилие, а потому, что существует представление об обязательном праве. Даже если с каким-то законом кто-то не согласен, правовой порядок в целом одобряется. Это и есть легитимность.

Легитимность противостоит чистой легальности, которая не может объяснить подчинение граждан законам. В некоторых школах права считается, что граждане подчиняются законам в конечном счете потому, что существует базовая норма, которая предписывает следовать конституции. Но почему человек подчиняется этой базовой норме, обосновать невозможно. Поэтому приходится прибегать к объяснению, которое лежит по ту сторону правовой теории – к объяснению через социологическое понятие легитимации, в чем бы оно не заключалось – в вере в героя или в хорошо рассчитанном собственном интересе.

Еще надо упомянуть легитимацию через процесс. Это когда в правовом обществе государственная власть получает легитимацию через законодательный процесс и выборы, т.е. через демократический процесс. Но вряд ли можно считать это отдельным видом легитимации. Здесь налицо та же, что и других случаях, вера в то, что такой процесс приносит наилучшие результаты. Легитимация через процесс может быть редуцирована к другим, веберовским типам.

Нормативное понятие легитимности

Оно возникает из вопроса о том, в каких случаях законно не подчиняться власти государства и когда сопротивление ей становится моральной обязанностью. Раньше оно применялось, чтобы утвердить порядок династического престолонаследия и защитить его от узурпаторов и революционеров. Теперь важна скорее этическая постановка вопроса – как должна быть создана власть, чтобы иметь моральное право требовать содействия от граждан. Чисто фактического участия не достаточно. Пусть 99 человек нормально воспринимают режим, а прав один - справедливый. С этой нормативной точки зрения даже режиму, пользующемуся поддержкой масс и потому стабильному, можно отказать в легитимности. Сторонники нормативного понятия легитимности ссылаются на современные либерально-демократические государства, которые соединяют в себе все критерии, которые нужно применять для опознания легитимных государств. Те, кто этим критериям не удовлетворяет, “нелегитимны”.

Ясно, что это понятие связано с борьбой против тоталитаризма, поскольку тоталитарные режимы не соответствуют этому критерию легитимности. Они не могут ссылаться на собственные правовые нормы, ибо с точки зрения внеправового понятия легитимности это право становиться неправым. Здесь то же самое, что говорилось о противопоставлении легитимности и легальности.

Но есть у нормативного понятия легитимности еще одна очень важная функция. Демократические режимы могут путем манипуляции или еще каким-то путем, не нарушая демократических процедур, приходить к решениям, которые порочны с точки зрения моральных принципов либерализма и демократии и могут вести к печальным для общества последствиям. Тогда эти решения легальны, но, с точки зрения нормативного понятия легитимности, нелегитимны. А легальность – более узкая основа этих решений. Так что при помощи нормативного понятия легитимности можно выступать против формального демократического процесса.

Мы разобрали понятия: власть, господство, государство, суверенитет, легитимность. Самое важное для нас в этом курсе должно заключаться в том, что все это мы стараемся рассмотреть в социологическом смысле, то есть политические институты и политические феномены мы берем с точки зрения их взаимоотношения с обществом - с социальными институтами и явлениями. Пример: власть - берем не как политическую власть, а как непременное свойство социального отношения. Политическая власть тогда становится частным случаем. Другой пример: легитимность. Обычно она рассматривается как характеристику политических институтов, режимов и т.д., но по сути она - социологический или социально-психологический феномен. Режим легитимен или нелегитимен, но легитимность - не внутри политической системы, а, фигурально выражаясь, снаружи ее - в обществе.

3. МОДЕЛИ ДЕМОКРАТИИ

Нас интересует здесь не только и не столько демократия как идея, как идеальная модель, а еще и демократия в ее реальном социальном функционировании.

Вообще-то это слово часто ассоциируется со всем добрым, истинным и прекрасным. На деле это не обязательно так. Мы уже на прошлой лекции  отмечали, что в идеальной демократии могут содержаться зачатки перехода к тоталитарной общественной организации. Помните различие демократического и либерального понятия свободы?

Итак, демократия. Слово, как известно, переводится как власть народа. На деле демократия - это контроль над властью.

Есть три модели демократии, которые условно можно назвать так: классическая, конкурентная, социальная.

Классическая модель демократии

О ней еще говорят, как о концепции идентичности. Она исходит из уже упоминавшихся нами идей Ж.Ж. Руссо. Речь здесь идет об идентичности правящих и, так сказать, правимых. Непосредственная воля всех граждан, volonte generale, определяет общую всех граждан коллективную судьбу. Воля народа - продукт свободного разумного решения и формирования общей позиции - обязательна для всех, в том числе для правящих. Ответственный гражданин следует не своим частным интересам, а ориентируется на благо своей общины. В результате и возникает эта самая volonte generale, в которую формируются самые лучшие решения по всем общественным делам. Поскольку эти решения принимают все, все им обязаны подчиняться.

 Повторю: это прямая демократия. Здесь речь не идет о представительстве, о делегировании власти народа тем, кто сидит в парламенте или в Кремле. Это прямое участие всех. Только оно может предотвратить злоупотребление властью.

Каковы недостатки этой модели?

1.  Представление об общей воле, которая выстроит решение по всем возможным проблемам, нереалистично, ибо частные интересы не всегда можно свести к общему решению.

2.  Постоянное участие всех граждан в выработке всех решений может сделать эти решения дурными, поскольку информированность граждан, их знания слишком различны, если не сказать недостаточны для суждения по важным содержательным проблемам.

3. На деле такая “общая воля”, формируемая с благими намерениями, может вести к авторитаризму или диктаторскому давлению коллектива.

Процитирую Ханса Кельзена: “Идея демократической свободы, отсутствия господства и соответственно власти не может быть реализована даже частично. Ибо социальная реальность - это реальность господства и власти.”

Тем более эта критика справедлива в отношении современных, сложных обществ. Мы говорили на прошлой лекции, что такой идеал применим к малым коммунам и в отношении ограниченного круга проблем. В сложных же обществах народный суверенитет реализуется через органы репрезентации - народного представительства, и через действие механизмов интеграции интересов - партий. Получается не прямо выраженная общая воля, а как бы ее ступенчатая реализация.

Тем не менее такая демократия (руссоистская) остается - как бы в качестве регулятивной идеи - в попытках выработать институты, которые усилили бы роль народа в выработке решений (скажем, в изменении избирательного закона).

Конкурентная модель демократии. 

Это, во-первых, модель, более отвечающая реальности. Она описывает реальное функционирование, например, западных демократий. Она, во-вторых, - так сказать, более скромная модель: не приписывает демосу той роли, которую он выполнить не в силах.

Согласно этой модели, роль народа состоит в том, чтобы формировать правительство (правление в самом широком смысле) путем выбора между представителями разных элит, которые соперничают в борьбе за политическое руководство.

Есть классическая формулировка Иозефа Шумпетера (знаменитый экономист, политический теоретик - 1883-1950, “Капитализм, социализм и демократия”): “Демократический метод - это такой порядок принятия политических решений, при котором индивид обретает право на руководство путем конкурентной борьбы за голоса населения”.

Если вновь обратиться к тому же Кельзену, то мы увидим, что он определяет демократию (это в согласии с Шумпетером) как: “чисто формальный организационный принцип, который сам по себе совершенно не может претендовать на какую-то всеобщую и безусловную ценность по отношению к целям организации”.

То есть другими словами, когда мы говорим о демократии, мы говорим о том, что можно назвать методом создания организационного порядка, для которого первостепенную роль играет участие каждого в выработке организационных решений (в политике, скажем, в выработке государственных решений).

Постановка же содержательных целей или там идея равенства - все это к таким образом понимаемой демократии отношения не имеет.

Это очень важный момент.  Демократия не связана с какими-то содержательными целями, например, она не гарантирует с необходимостью больше индивидуальной свободы, чем какой-либо другой метод социальной и политической организации. Процитирую еще одного немца - Карло Шмитта (его наследие сейчас все более выходит на первый план; консервативный теоретик):

“Демократия, может быть милитаристской или пацифистской, абсолютистской или либеральной, централистской или децентрализованной, прогрессивной или реакционной, и в разное время - разной, не переставая при этом быть демократией”.

Поэтому повторяю: демократия - это формальный организационный принцип, не связанный по крайней мере, напрямую с ценностями, которые кладутся в основу демократического порядка.

Тем не менее, эти ценности все же должны быть. Если мы хотим следовать формальной демократической норме (участие каждого в выработке решений), то, ясно, что здесь должны осуществляться и некоторые “содержательные” свободы (свобода слова, свобода собрания и т.д.)

Здесь есть некоторая диалектика, которую нельзя - или трудно - свести к формальным определениям.

Не случайно  Шумпетер - один из основоположников конкурентной модели, был экономистом. Здесь мы видим модель, близкую модели рынка в экономике. Как  на  товарном рынке в условиях полноценной конкуренции продавцы контролируют друг друга, так и на политическом рынке - рынке голосов избирателей - партии стремятся максимизировать "прибыль", то есть количество голосов, чтобы таким образом прийти к власти или остаться у власти. Для этого они выдвигают свои предложения - политические программы, которые должны удовлетворять пожеланиям как можно большего количества избирателей.

Собственно, когда мы применяем словосочетания  политический маркетинг, политическая реклама, мы продолжаем это уподобление политической борьбы рыночной борьбе.

В этой модели, конечно, совсем другая степень участия, чем в классической (идентификационной) модели. Здесь народ не управляет. Политическое участие исчерпывается периодически повторяющимися актами выбора. В промежутке между выборами граждане не выполняют никаких политических функций.

Опять Кельзен:

“Демократия современного государства - это опосредованная, парламентская демократия, где общая воля формируется большинством тех, кто был избран большинством  имеющих право политического участия”.

Это принципиальная модель, достаточно простая и понятная.  Хочу только обратить ваше внимание еще раз на один пункт: это формальная модель. Демократия - формальный принцип, а не средоточие всего светлого и благородного, истинного и достойного.

Кроме того, важно отметить, что эта модель не всегда реализуется в действительности. Как на рынке товаров нет совершенной конкуренции, так и на политических рынках  ее нет. Если использовать экономическую метафору, то и в политике очень часто имеют место картельные соглашения. Когда, например, группы, желающие сохранить существующий порядок, ограничивают поле конкуренции, договариваются, скажем, избегать некоторых тем, изолируют каких-то несговорчивых игроков, договариваются не затрагивать какие-то болезненные друг для друга проблемы и т.д. В результате оказывается, что реальной-то конкуренции не происходит, настоящих альтернатив не предлагается, зато сложившаяся партийная структура сохраняется.

Всякий может найти массу примеров того, как нарушается свободная конкуренция политических программ и точек зрения даже в нашей российской действительности. А уж в странах со сложившейся демократической структурой о свободе политической конкуренции вообще говорить очень трудно. Там рынок давно поделен, стабилен и новые игроки практически не допускаются. Пример: Хайдер в Австрии. Для охраны этой стабильности существует масса приемов и методов.

Социальная демократия.

 В конкурентной модели, как мы видели, демократия есть процесс формирования правительства. Социалистические и социал-демократические теоретики называют такую демократию формальной демократией. Как говорил Ленин, по форме правильно, а по существу издевательство.

В конкурентной модели, по их мнению, свободное выражение воли невозможно, поскольку господствующее неравенство - классовое государство - разрушает общее согласие, на котором должна базироваться демократия. Поэтому формальной демократии противопоставляется социальная демократия, связанная с руссоистской идеей “единой общей народной воли” и возможная только в бесклассовом обществе, которое возникает после социалистической революции.

Решающее различие состоит вот в чем. В формальной демократии есть формально равные права. Скажем, владелец гигантской  медиа-империи, некто Гусинский, имеет то же самое право воздействовать на выбор народа, как и старичок-пенсионер. И у одного, и у другого - по одному голосу. Формально правильно, а по существу издевательство.

Поэтому социальная демократия предполагает и требует, чтобы граждане сделались в определенном смысле содержательно равными. Другими словами, демократия должна быть не только в политической сфере, но и во всех других жизненных сферах, прежде всего в экономической, а также в образовании, в доступе к СМИ и т.д. Должно возникнуть равенство жизненных шансов, и только после этого формальный демократический процесс будет вести к формированию действительно общей воли.

Социальная демократия раскололась на два потока: коммунистический, связанный с воцарением в СССР "единой воли" народа (об этом нужно говорить особо), и собственно социал-демократический. Именно под воздействием социальной демократии современные индустриальные общества в значительно мере приблизились к идеалу равенства жизненных шансов. Что же касается собственно политической сферы, то там искомое равенство достигается путем введения разного рода рамок и ограничений, ограничивающих возможности участников и тем самым обеспечивающие их равенство.

4. ЭЛИТЫ

 Теперь мы будем говорить об элитах - то есть о группах, выполняющих руководящие функции в демократическом порядке.

Мы говорим о политических элитах применительно к конкурентной демократии - это те группы, которые борются за голоса избирателей на политическом рынке.

В то же время надо сказать, что само слово элиты применительно к демократии звучит двусмысленно; ведь цель и идея демократии, сама суть возникновения демократии, цель демократических революций состоит именно в том, чтобы отнять у властвующих их особенные привилегии, чтобы ликвидировать группы, слои, классы, имеющие как бы априорное право на власть.

Но реальность не подтверждает такой взгляд. Реальность демократии показывает, что демократический порядок не исключает, а наоборот, предполагает существование элит. Мы только и слышим в разных политических элитах да и вообще в прессе рассуждения об элитах, словосочетания типа "согласие элит" и т.п. - самые распространенные. Странно, но наше демократическое ухо воспринимает это спокойно.

Типы элит

Различают три основных типа элит: властные элиты (элиты власти), ценностные элиты и функциональные элиты.

Властные элиты - это более или менее закрытые группы со специфическими качествами, имеющие властные привилегии. Это “господствующие классы” - политические, скажем, военные или бюрократические. Пример: советская “номенклатура” ("Номенклатура" Восленского).

Ценностные элиты - это  творческие группы, влияние которых на установки и взгляды широких масс позволяет причислять их к элитам; это мудрые философы, научно-экспертное сообщество (политтехнологов можно причислить к ценностной элите), но это и интеллигенция вообще в широком смысле слова.

Наконец, функциональные элиты - это влиятельные группы, которые в ходе конкуренции выделяются из широких слоев общества и перенимают важные функции в социальном порядке; это сравнительно открытые группы, вступление в них требует определенных достижений. Пример: представители большой науки или менеджеры - техноструктура по Гэлбрейту.

Властные элиты. Из истории исследования элит

Основателем изучения элит считается Никколо Макиавелли (1469-1527). Он в труде “Государь”, или “Князь”, изобразил стратегии, необходимые властителю для завоевания и сохранения власти. Люди, по его мнению, всегда одни и те же (человеческая природа не улучшается), то есть они переменчивы, эгоистичны и неблагодарны. Для того, чтобы сохранить власть и избавиться от внутренних и внешних врагов, властитель не должен останавливаться ни перед чем. Он должен демонстрировать мягкость, честность, верность слову  на публике, но при необходимости действовать наоборот: быть жестоким, лгать, изменять. Благодеяния надо совершать медленно и понемножку, жестокости - сразу и в огромном масштабе. Первые будут напоминать о себе постоянно, вторые - скоро забудутся. Он всегда должен быть готов к обману и нарушению данного им слова. Там, где право не на его стороне, он должен быть готов сыграть роль “лисы” - притворяться и обманывать, или “льва” - добиваться своего путем жестокого насилия.

Макиавелли - это, конечно, не социология и не политология, это - философия власти.

Трое классиков, если можно так выразиться, элитологии родились в XIX веке. Это Парето, Моска, Михельс. Странным образом двое из них итальянцы. Но Роберт Михельс, хотя и родился в Германии, учился в Италии. Все их теории - макиавеллистские теории.

Вильфредо Парето ( 1848 - 1923) рассматривал исторический процесс как процесс постоянной смены властных элит (паретовский закон циркуляции элит). История - это “кладбище аристократии”, то есть кладбище элит. Элиты - это самые активные члены сообщества, но при этом и самые бесстыжие, готовые на все. Они поднимаются наверх, захватывают власть, со временем окостеневают и замыкаются в себе, им на смену идут новые лица с теми же качествами. История - это борьба конкурирующих элит, где самые сильные и интегрированные группы побеждают. Львы сменяют лис, лисы сменяют львов.

Гаэтано Моска (1858 - 1941) считал, что история состоит в противоречии между классами правящих и классами управляемых. Первые организованы, способны к действию, пользуются привилегиями и сравнительно немногочисленны. Вторые - многочисленны и неспособны управлять сами собой. Смена элит вызывается общественными изменениями, например, когда нарушается политическое равновесие и возникает потребность в людях у руля управления, обладающих какими-то новыми качествами. Или когда возникают новые источники богатства, или когда изменяется роль знания в обществе, когда рушится религия и т.д.

Роберт Михельс (1876 - 1936) - тоже жесткий мыслитель. И точный. Он считал, что, несмотря на все демократические проповеди, образование элит и процессы так называемое олигархизации - неизбежные процессы. В книге “Социология партийной организации в современной демократии”, написанной еще в 1911 г. и переведенной с тех пор на все возможные языки, он показал, что тенденции образования элит и олигархизации реализуются даже там, где они противоречат самым базовым демократическим идеалам, а именно: в социал-демократических партиях.  "Железный закон олигархии" гласит: господствующие группы неизбежно формируются в любой политической организации. Сама необходимость организации ведет к выделению вождя и к тому, что он вырабатывает особенные, можно сказать, макиавеллические качества и способности. В результате его позиция стабилизируется. В результате избранные на самом деле господствуют на избирателями, а те, кому дана власть, над теми, кем она дана.

Следующие два важных представителя “элитологии” - это американцы Чарльз Райт Миллс и Роберт Даль. Они представляют разные позиции.

Ч.Р.Миллс (1916 - 1962) на примере американского общества показал существование властвующих элит в ХХ веке. Книга “Властвующая элита” (есть русский перевод).  Штатами правит коалиция элит, состоящая из трех групп: экономическая элита, состоящая из менеджеров крупнейших концернов, тесно связанных между собой и с правительством, курсирующих между правительством и фирмами; политическая - исполнительный аппарат, который частично регулирует даже деятельность законодательных органов; военная элита. Они составляют своего рода властный картель. Они принимают решения во всех сферах общества. У них одно происхождение и воспитание, одно мировоззрение, тесные личные связи.

Роберт Даль - один из современных классиков политологии выступил против Миллса (“Кто правит? Демократия и власть в Америке”, 1961). Он говорил, что в Америке - плюрализация власти: есть множество несвязанных, рассеянных властных групп, и интересы каждой из них ограничивают власть других.

Кто прав, мы судить не будем. Это ведь конкретные вопросы. Нужно анализировать конкретные решения, кем они принимаются, в чьих интересах. Тем более, что многие решения, принимаемые в обществе, не носят прямо политического характера, хотя могут влиять на общество в целом. Так что даже в условиях плюрализма власти можно выявить некоторую более узкую структуру, которая проявляет себя в многообразии не обязательно прямо политических, но равным образом судьбоносных решениях. Применительно к СССР такую работу сделали  М.Восленский ("Номенклатура"), М.Джилас ("Новый средний класс") и др. В России ничего похожего пока нет.

Ценностные элиты

Формируют ценностную и смысловую сферу общества. Они, так сказать, наделяют мир и жизнь смыслом. Основоположник исследования ценностных элит и автор самого термина - философ и социолог Альфред Вебер (1868 - 1958, брат вышеупоминавшегося Макса). Ценностной элите надлежит совершать культурный синтез (если про Россию, то ей надлежит искать и найти погибшую национальную идею). Он еще в 20-х годах жаловался на падение веса ценностных элит в обществе.

Впоследствии возник термин рефлексивные элиты. Хельмут Шельски (1912 - 1984). Это “производители смысла”, стоящие параллельно “производителям товаров”. Они доминируют в таких сферах, как образование, общественное мнение, информация, - и благодаря этому воздействуют на сознание людей; благодаря своей функциональной позиции они также удовлетворяют и свои властные амбиции. Они монополизировали смысл жизни, мировоззрение, оценки событий, постановки жизненных целей и т.д., образовали, по Шельски, новую систему господства, духовного господства. О содержании и структуре этой системы говорит очень содержательная книга 1971 г. под названием: “Работу делают другие. Классовая борьба и господство интеллектуалов”. Применительно к новой России из нее можно извлечь много полезного.

Функциональные элиты.

Они плюралистичны и в принципе открыты для людей, обладающих определенной квалификацией. Они везде -  в промышленности, в администрации, в культуре. В политической области они - народные представители - посредники между народом и политическими институтами. Это и профессиональные политики, и менеджеры, и пропагандисты. К политическим функциональным элитам относятся ведущие группы в партиях и парламентских фракциях, чиновники высших рангов в министерской бюрократии, в профсоюзах и неправительственных организациях, руководство политических движений и объединений. Эти элиты многообразны и по своим интересам часто противоречивы. В разные моменты и периоды общественного развития некоторые из них выдвигаются на первый план.

Не следует считать элиты четко разграниченными. Часто они не только взаимодействуют, но и просто-напросто объединяются в отдельных персонах, способных представлять собой разные типы элит. В общем и целом наличие элит свидетельствует о тот, что в демократии существуют структуры господства.

5. ИНСТИТУТЫ ОРГАНИЗАЦИИ ИНТЕРЕСОВ

Мы уже говорили, что модели демократии или лучше сказать социологические модели политической общности, где все граждане активны и все участвуют в управлении   (т.е. в обсуждении политических проблем и принятии решений), - все эти модели или представления о политике утопичны или романтичны и в современных сложных и многосоставных обществах все обстоит гораздо сложнее.

Но есть специальные институты для формирования, организации  и, так сказать, агрегирования индивидуальных интересов, которые находятся между гражданами и государством. Это партии и группы интересов.

Партии

Это аппараты политической конкуренции, институты, которые осуществляют интеграцию разнообразных мнений и интересов, предлагают масштабные политические проекты и участвуют в проведении и разрешении политических конфликтов. Это рабочие аппараты реализации интересов. Они участвуют в правительстве и вообще в гос. управлении, образуют, как правило, основные элементы структуры парламента, пользуются влиянием в общественных и государственных организациях (от профсоюзов, например, до электронных СМИ).

Согласно мнению многих теоретиков, среди которых уже многократно упоминавшийся Кельзен, современная демократия возможна только как партийное государство.

 Это очень важный момент: демократия - партийное государство. Отсюда можно сделать обратный вывод: дискредитация партийной системы рассматривается как идеологически замаскированное нападение на демократию. Можно ругать парламент, ругать партии - у нас привычно отзываются об этом пренебрежительно - но надо учитывать, что любая альтернатива - не демократическая альтернатива.      

Еще одно определение: партии - организации с открытым членством и определенными политическими целями, которые они реализуют в процессе формирования политических мнений, участия в выборах, а также через представительство в парламенте. Они участвуют в артикуляции и обсуждении интересов и их интеграции. Причем - это также важно - речь идет именно о политических интересах, партии не формируются по мировоззренческим мотивам. Они не решают абсолютные вопросы (есть Бог - нету Бога). Абсолютные решения порождают абсолютно противоречащие друг другу подходы. А партии должны иметь некоторое общее, необсуждаемое основание, на котором и развертываются конфликты мнений и интересов. На абсолютных противоречиях парламентаризм невозможен.

Поэтому, собственно говоря, парламентаризм невозможен в условиях борьбы так называемых. пролетарского и буржуазного мировоззрений, которые исключают друг друга.

Типы партий. Из истории партий

Сначала, в парламентах 19 века налицо были репрезентационные или представительские сословные партии, представлявшие собой слабо связанные группы людей с общими интересами (например, землевладельцы, промышленники или интеллигенция - кадеты-профессура).

Вторая фаза - демократические интегративные партии - социалистические или христианско-социальные - уже более организационно четко оформленные - с функционирующими партийными организациями.  Они боролись за своих членов, старались политически мобилизовать массы. Вырабатывали идеологии и программы (социал-демократы).

Третий вариант - абсолютистские интегративные партии, так сказать, тоталитарные партии, которые претендовали на монополию политического волеизъявления и строгую дисциплину своих членов (РСДРП - ВКП(б) - КПСС).

Четвертый тип - типичный для развитой демократии - народные или всеобщие партии - без особенно четкого программирования, стремящиеся привлечь максимум избирателей и выдвигающие широкий спектр проектов.

В большинстве государств сейчас можно говорить о конвергенции мировоззренческих или содержательных оснований политических партий. Ибо большинство избирателей, которых можно привлечь, находятся посредине, в центре в идеологическом смысле слова. Поэтому, если партия стремиться увеличить число голосов, она должна свои предложения ориентировать на центр политического спектра и подавать себя как народную или центристскую партию.

Конечно, при этом возникают проблемы, как совместить ядро партийных избирателей с интересами маргинальных групп. Откуда - появление разделения на “правых" и "левых, что соответствует распределению мест в Национальном собрании Франции в 1789 г.: слева сидели “прогрессисты”, справа - “консерваторы”. С тех пор в Европе “радикалы” располагаются по краям (как бы снаружи), а “умеренные” - кто против радикалов и экстремистов - в центре. Это, конечно, чистая условность. Новые партии ( “зеленые” в Германии) чаще всего в этот спектр не помещаются, но и им приходится для уяснения и уточнения своих позиций прибегать к использованию этого классического измерения.

Тенденции партийной демократии.

Они свидетельствуют о снижении влияния партий в современной политике. О том, что приходит на смену партиям, мы скажем позднее.

1) Понятно, что конкурентная борьба за голоса привязывает партии к народному волеизъявлению, делает их зависимыми от него. И все более становится явным негативный эффект такой конкуренции. Возникают ситуации, когда политикам приходится отказываться от программ и целей, которые нужны государству, но были бы с неохотой приняты избирателями, на голоса которых эти политики рассчитывают. Они поэтому составляют программы, которые должны что-то обещать всем и раздают обещания, которые они не в силах выполнить, рассчитывая при этом на недостаточную информированность и низкую компетентность избирателей. Тем самым создаются неоправданные, нереалистические ожидания. В результате избиратели требуют потом от правительства слишком много и слишком дешево. В результате государство, грубо говоря, перенапрягается и грозит рухнуть.

2) Вследствие этого - о чем говориться ныне в очень многих исследованиях - тенденция распада и ликвидация партийных систем. Так называемая партийная идентификация, т.е. эмоциональная связь избирателя с какой-то партией, за которую он традиционно голосовал, ослабевает, растет число "сменных" избирателей, т.е. тех, кто голосует то за одну, то за другую партию. Это часто называют проблемным голосованием. Сами партии в результате теряют ориентацию и им становится все труднее сохранять собственную идентичность.

3) Граждане теряют уважение к партийной политике, говорят об усталости от партии и от политики. Парторганизации ослабевают. Членство уменьшается.

4) Возникают новые проблемы (экология, нацменьшинства, гендерная проблематика), которые решаются вне партий. Эти проблемы не помещаются в проблематику традиционных партийных программ.

5) Плюрализация общества также ведет к ослаблению влияния партий. Общество плюрализировано и глубоко дифференцировано. Прежние конфликтные линии (рабочие против капиталистов) уже не оказывают сильного влияния. Индивиды слабее связаны с политическими группировками (партии, профсоюзы...) и их политическое поведение труднее контролировать.

6) Деидеологизация обществ. Это следствие предыдущего. Исчезла политически организованная до малейшей детали социальная среда, поэтому исчезло идеологическое давление.

7) Усилилась роль масс медиа в политике. Это очень существенный момент. В результате внимание общества концентрируется не столько на партиях с их программами, сколько на персонах, которые воспринимаются как главные политические акторы, которых можно наблюдать и воспринимать непосредственно. При этом интереснее всего “звезды”, умеющие себя подать. От них, от их умения решать мгновенно, так сказать, под светом юпитеров, зависит успех. Поэтому роль партийных организаций и всяческих там партийных советов, комитетов и тому подобного ослабевает. Пример: Зюганову перед камерами задают вопрос, а он отвечает: “Мы на ЦК подумаем и решим...”. Это плохо для партии.

8) Из этого и вообще из усложнения политической деятельности следует профессионализация политики и возникновение партийной бюрократии как сферы профессионального политического управления.

9) Из всего этого следует изменение удельного веса мотивов вступления в партии и работы в партиях. Остановимся на этом подробнее.

Мотивы работы в партиях

Насчитывают обычно четыре типа мотивов: инструментальный, традиционный, социальный, политический.

Инструментальный - это когда партия используется для получения благ - квартиры, карьеры и т.д. Но сейчас имеются повсюду разные (и более скорые и эффективные) пути их получения. А на Западе и вообще благосостояние таково, что работа в партиях для этих целей почти излишня. У нас в России также инструментальный мотив слабее по сравнению с советским временем, когда членство в КПСС играло очень важную роль для карьеры и получения всякого рода благ..

Традиционный мотив - когда в партию вступают и работают в ней потому, что это делали родители, деды и т. д. Предполагается соответствующее воспитание. Этот мотив тоже ослабевает, поскольку меняется структура семьи (вспомните наши разговоры о социализации и политической социализации), усиливается мобильность и распадаются традиционные жизненные стили.

Социальный мотив - включение в некие партийно ориентированные группы и организации, карьера через  партию - тоже ослабевает.

Остается, собственно, политический мотив - вступление в партию для реализации каких-то политический целей. Этот вопрос требует особого обсуждения. Мы не будем на этом останавливаться - поставим жирное многоточие и попробуем вернуться к нему позже. Пока что замечу - у нас будет разговор о гражданских движениях и новом типе партий, вообще о смене политической парадигмы. Но это во второй части нашего курса.

Группы интересов.

В “чистых” моделях демократии - все равно, в конкурентной или идентификационной - для групп интересов просто не было места. Они были , так сказать, незаконны с точки зрения государственно-правовых теорий. В классических теориях демократии государство и общество разделены, а эти группы нарушали четкий порядок.

Они нашли свое место в плюралистической теории демократии в 60-е годы. О ней мы уже упоминали, а сейчас поговорим подробнее. В 80-е была выдвинута корпоратистская теория демократии. Сначала о первой, потом о второй.

Плюралистическая теория

Авторы: Роберт Даль (R.Dahl. Who governs? Democracy and Power in an American City (помните, разговор о плюрализме элит?), Арнольд Роуз (A. Rose. The Power Structure) и др.

Она исходит из того, что соперничество групповых интересов надо рассматривать не как нечто создающее затруднения для теоретиков права или как хаотическую путаницу, но как процесс выработки некоего баланса политических сил. В результате формируется социальная гармония, которая рассматривается как результирующая некоего параллелограмма сил, действующих в рамках демократически регулируемой конкуренции.

Эта теория строится на следующих предпосылках:

1.      Методологический индивидуализм. Мы говорили о том, что это такое: объяснение социальных явлений через обращение к решениям и действиям индивидов; организации и группы лишь агрегаты индивидов. Здесь налицо бихевиористский подход, т.е. исследуется лишь внешнее поведение индивидов.

2.      Люди и группы имеют разные интересы и предпочтения, имеют разную степень влияния в разных отношениях и ни одна не обладает абсолютным властным потенциалом. Они конкурируют друг с другом.

3.      В каждой и групп есть своя элита, но власть находится у членов группы, ибо они могут переизбирать  руководство,  принудить его собственной активностью к иному типу поведения, могут выйти из группы или создать собственную, конкурирующую.

4.      Правительство находится под влиянием групп,  наиболее многочисленных и более четко выражающих свои интересы, причина этого - желание максимизировать свой электорат. Более мелкие группы борются за то, чтобы перехватить это влияние.

5.      Между групп существуют конфликты по поводу политических программ, но не по поводу системы. Налицо высокий уровень социальной интеграции, основанный на ценностном консенсусе.

6.      Политика государства должна рассматриваться как результат демократического влияния со стороны всех этих групп; другие государственные институты (бюрократия, судебная система) - нейтральны.

7.      Государство, таким образом - своего рода арена для реализации групповых конфликтов, или арбитр, обеспечивающий гармонизацию их интересов.

Эта стройная система тем не менее подверглась сильной критике. За что ее критиковали? Во-первых, за то, что это смесь теории и идеологии. Во-вторых, она не учитывает разного рода неравенств: социально-структурные неравенства и неравенство в доступе к власти. Поэтому, в-третьих, речь идет только о правовом, формальном , а не о фактическом равенстве групп, или, в-четвертых, о “внутреннем плюрализме” власть имущих. Теория в целом поэтому представляется легитимирующей идеологией,  которая поддерживает иллюзию всеобщего участия в политике.

Теперь - вторая теория, объясняющая роль и строение групп интересов.

Корпоратистская теория.

Самый известный автор - Филип Шмитер. Речь идет о “новом”, “либеральном” плюралистическом корпоратизме.

Здесь следующие предпосылки:

1.    Существуют организованные группы интересов, которые имеют тенденцию к монопольному представлению интересов, следовательно, нет свободной конкуренции организаций репрезентации интересов.

2.    Эти группы поощряются государством, они им признаны, поддерживаются или даже просто им самим созданы и имеют привилегии доступа к государственным органам. Взамен они обязуются соблюдать определенные нормы.

3.    Членство в этих организациях часто не свободное, даже наоборот обязательное; для членов нет возможности покинуть организацию, соответственно, нельзя заниматься, скажем, определенным видом хозяйственной деятельности без участия в этой группе.

4.    Эти организации служат не только для представления интересов их участников, но и для управления ими. Функционеры здесь имеют сильные позиции и участвуют в формировании интересов их членов.

5.    Эти организации формируют иерархическую бюрократическую структуру, похожую на государственное управление. Персонал имеет высокую управленческую квалификацию и высоко информирован. Это не lobby, т.е. не столько lobby, группа давления на государственные органы, сколько техническая посредующая инстанция между государством и интересами.  

6.    6. Существует тесная связь между группами интересов и государственными органами. Постоянно ведутся переговоры и согласования (часто неформальные) по всем важнейшим политическим темам, особенно в социальной и экономической сферах. При этом обе стороны учитывают общие цели системы. Часто даже на группы интересов возлагаются государственные задачи. 

Итак, два типа теории групп интересов, которые по разному видят их отношение с демократическим государством. Хотя обе предполагают кооперацию и компромисс интересов, но по-разному.

Корпоратизм - предполагает государство социального партнерства. Представлено в Швеции, Голландии, Швейцарии и в других странах.

Плюрализм - предполагает монетаристскую экономическую политику и вытеснение профсоюзов. Представлен в США, Великобритании и др.

По разным причинам, о которых мы говорили выше, разбирая тенденции ослабления партийной политики,  - плюрализации жизненных стилей, деидеологизации,  распада традиционных корпораций (классов), возникновение новых универсальных тем (экология), - плюралистический вариант кажется ныне более жизнеспособным. Но однозначно судить пока нельзя.

Однако, если взять конкретно Россию, то для стабилизации общественной системы корпоратистский порядок кажется сегодня гораздо более перспективным.

6. БЮРОКРАТИЯ

Это механизм политического господства.

Вспомним:     Власть - возможность реализации намерений.                                                                   Господство - институционализированная власть.                                                                     Бюрократия, следовательно, институт господства.

Мы говорили о бюрократии в курсе социологии. Обычно бюрократию критикуют. Ее отождествляют с бюрократизацией, т.е. с волокитой, имитацией деятельности, игнорированием природы проблем, бумаготворчеством, излишним контролем, уравниловкой, бессмысленностью, равнодушием и т.д. и т.п.

Однако политические теоретики видели в бюрократии чистейший тип рациональной организации, на котором только и может базироваться современное легальное господство. Бюрократия - рационально избираемый и эффективный инструмент политики.

Бюрократия по Веберу (идеальный тип бюрократии)

Вебер: "Решающим основанием для выдвижения на первый план бюрократической организации было ее чисто технической превосходство над любой другой формой. Полностью развитый бюрократический механизм ведет  себя по отношению к своим задачам как машина… Точность, быстрота, однозначность, фиксирование, преемственность, конфиденциальность, единство, строгая иерархичность, отсутствие трений, материальные и личностные затраты - все это при условии наличия обученных служащих достигает оптимума по сравнению с коллегиальными или общественными или другими возможными формами управления"

Повторим признаки бюрократии (по Веберу). Служащий (бюрократ):

(1)                           член строгой иерархии,

(2)                           имеет строго определенную сферу компетенции,

(3)                           имеет соответствующую квалификацию и твердую зарплату,

(4)                           это его единственное или главное занятие,

(5)                           отделен от средств управления и не владеет должностью,

(6)                           подлежит строгой дисциплине и контролю.

Реальная бюрократия

В этой картине бюрократы - "машины" политики, исполнители воли государства, как бы не имеющие собственных целей и собственной воли. Подлинные бюрократы - в отличие о Веберовской идеальнотипической модели - не таковы. Они воздействуют на политику, по крайней мере, в трех важных аспектах.

(I) Бюрократии используют расширение своих задач для своей собственной пользы. (см.:      A. Niskanen. Bureaucracy and Representative Government.)

Цель бюрократического поведения: максимизация бюджета. Интересы бюрократа - его зарплата, карьерные шансы, репутация - кореллируют с размером предоставляемого в его (его отдела) распоряжение бюджета. Т.е. в его интересах добиваться увеличения персонала и бюджета. Поэтому не эффективное использование имеющегося, а наоборот неэффективное экономически - эффективно с точки зрения его целей. Отсюда - постоянное расширение бюрократического аппарата и рост государственного бюджета.

(II) Экономическая неэффективность.

Бюджетные деньги не возвращаются; их надо тратить в конце года, запросы бюрократов строятся в предвидении сокращений финансирования; дотации распределяются по политическим предпочтениям (своим министрам, например); у служащих - привилегии за счет бюджета и т.д.

Проблема в том, что государственные услуги не имеют рыночной цены ("Сколько стоит паспорт?", "Сколько стоит один студент… одно место в Большом театре?"). Отсутствует модель эффективного поведения по отношению к целям организации.

(III) Кроме того, бюрократы - не нейтральные исполнители политической воли. Они сами в значительной мере формируют политику.

1.      В их офисах - место структурирования проблем.

2.      Их преимущество - в преемственности. Они не затрагиваются политическими флуктуациями. Они не мыслят выборными циклами как политики. Они в определенной мере независимы от публики и могут проводить свою политику.

3.      Далее, они не нейтральны в политике. Верхушка бюрократии всегда политизирована. Не случайно есть постоянная ротация бюрократов в депутаты и обратно.

4.      Далее - бюрократия - группа интересов. Лоббируются интересы "своей" организации.

5.      Все более она оказываемся связанной с общественностью. Чтобы гарантировать развитие своей сферы, она работает в media, в парламенте, в политике.

            Тем не менее, бюрократия достаточно эффективна и показала свою способность реализовывать политические задачи.

7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА.

Политическая культура - это совокупность установок, верований, чувств и всего прочего, которые придают политическим явлениям порядок и смысл и в результате управляют политическим поведением. Она включает в себя, соответственно, политические идеалы и нормы (помните, мы говорили об идеалах как сверхустановках).Она представляет собой, так сказать, субъективное измерение политики. Это политическое в индивидах. Она связывает личность и политические институты, личность и политическую систему.

Это достаточно общее и не всегда достаточно определенное понятие. Чтобы почувствовать, что такое политическая культура, можно назвать темы, которые подходят под эту рубрику: политические традиции, политические идентификации, свойственные классам и группам типы политического поведения, формальные и неформальные аспекты политического процесса, степени знания и незнания политических связей и процессов, политические предрассудки, политические оценки и т.д. и т.п.

Предшественниками или ранними формами исследований в области политической культуры были исследования о политических различиях между нациями (вроде, скажем, работ Токвиля об американской демократии, или Де Кюстина о николаевской России). Также исследования о национальном характере, в основном в американской антропологии 30-х - 50-х, и психоаналитические работы 50-х     годов наподобие Фромма ("Бегство от свободы") или Адорно ("Авторитарная личность").

Частично  тему политической культуры (особенно в аспекте политической социализации) мы уже затрагивали в другом курсе, поэтому здесь мы рассмотрим ее достаточно кратко, в основном, в аспекте так называемой "civic culture" или гражданской культуры.

Гражданская культура

Основоположники этой концепции - Габриэль Элмонд и Сидней Верба. [Almond G., Verbа S., The Civic Culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nations. 1963. Civic Culture Revisited, 1980.]

Главный вопрос: об установках и способах поведения, необходимых для выживания политических систем, и о механизмах социализации, гарантирующих наличие таких установок. Сравнивая пять стран, они выделили три идеальных типа политической культуры.

1. Parochial - местная, узкая, ограниченная. Характерна низкая системность, низкая специализация ролей, и слабо выраженные, диффузные политические ориентации.

2. Подданническая культура или культура подданных, подданничества. Явно выраженные политические ориентации, направленные на политико-административный авторитет, который, в отличие от предыдущего типа, ярко выражен и функционально специализирован.

3. Партисипативная культура или культура участия, где налицо выраженные и четко дифференцированные модели ориентаций.

Ясно, что в принципе здесь мы имеем дело с хорошо знакомыми традиционными, централистско-авторитарными и демократическими политическими режимами, субъективным обрамлением которых и являются соответствующие типы политической культуры.

Под гражданской культурой, "civic culture", Элмонд и Verba понимают смешанный тип (в отличие от идеальных типов), в котором граждане действуют рационально, на основе достаточной информации, согласно разделяемым ими общим принципам и на основе осознанного собственного интереса. К этому добавляется некая степень политической пассивности, традиционализма, индифферентности. Здесь всегда некая комбинация современности и традиционализма. В результате образуется стабильная политическая культура, которая считается достигнутой на Западе, прежде всего в англосаксонских странах.

Есть и другие попытки классификации, но они в целом все ориентируются на эту. Так, Элмонд в других работах выделяет следующие типы: доиндустриальный, тоталитарный, англо-американский, европейско-континентальный (в последней сильнее доиндустриальные и религиозно-авторитарные мотивы).

У Экштайна (Eckstein.  Division and Collusion in Democracy) выделены:

1. consensus-системы (Великобритания),

2. механические интегративные системы (США, где население разнородно и интегрируется путем пересекающегося участия в различных группах),

3. community-systems, где высока солидарность внутри коммун, несмотря на существующую фрагментацию.

Лембрух (вместе со Шмиттером писал о корпоратизме) отличает конкурентную модель политической культуры от пропорциональной или согласительной. Первая основана на конфликте и решениях большинства, вторая - на согласовании решений и компромиссе (как в моделях социального партнерства, о которых мы говорили на прошлой лекции).

Политическая социализация

Это процессы обучения, в ходе которых индивиды усваивают личностные характеристики, знания, способности и ценности, определяющие их политическое сознания и политическое поведение. Агенты политической социализации те же, что и просто социализации.

Семья. Общий итог исследований, который можно считать общепринятым: воспитание, ориентированное на строгий контроль, строгую дисциплину и следование общепринятым  нормам, ведет к возникновению авторитарной личности, создает авторитарного, полного предрассудков взрослого; наоборот, демократическое принятие решений в семье, демократическое воспитание, где идеи и взгляды  ребенка учитываются, порождают критическую личность, имеющую самостоятельные взгляды и демократическую ориентацию. (В курсе социологии я говорил в связи с этим о стилях воспитания в низшем и среднем классе.)

Все это ныне считается доказанной теоремой, но исследования в области политических установок (это такие входит в область изучения политической культуры), показывают, что не все так просто и однозначно.

Задача этих исследований - выяснить, как и при каких условиях возникают и складываются политические ориентации. Так вот, возникает такая трудность: ответы на вопросы анкет даются на когнитивном уровне, а реальное поведение в острых ситуациях базируется на глубоко лежащих диспозициях, имеющих более сильную эмоциональную составляющую. Демократические ценности в спокойной ситуации (а ситуация опроса - спокойная ситуация) утверждаются, а в острой ситуации, когда не понарошку, а всерьез - отвергаются. Так, например, ценности гуманности и толерантности пользуются высокой поддержкой (все в один голос твердят о терпимости по отношению с сексуальным меньшинствам, например), а в реальном соприкосновении - все оказывается иначе.

Пример из американских исследований : Вы за смешанные браки? - Да. - А Вы согласились бы выдать Вашу дочь замуж за негра? - Нет!

Примеров много и в нынешней политической жизни: попытки посадить в тюрьму Пиночета, преследование Ирака и Саддама Хусейна. Новейший пример: всеевропейская ненависть к Хайдеру в Австрии, ненависть "демократов"  к Жириновскому у нас.

Причем, в опросах эта терпимость коррелирует с уровнем образования и воспитанием и оттого и кажется доказанной эта теорема. Новые исследования показывают, что на самом деле нетерпимость в обществе не уменьшается, она просто меняет цели: вместо атеистов и социалистов в прицел теперь попадают фундаменталисты, фашисты и т.п. Так что в этой области очень много проблем.

Заключая раздел о политической культуре, стоит упомянуть о национализме.

Национализм

Это влиятельная политическая идеология. Она утверждает, что индивид должен формировать свою идентичность исходя из принадлежности к определенной нации, что он должен быть лоялен, прежде всего, по отношению к нации, а не к какой-то иной группе.

В национализме обычно национальное и политическое пересекаются. Т.е. налицо представление о том, что каждая нация должна иметь суверенное государственное существование. Поэтому в рамках крупных политических организаций национализм обыкновенно предполагает сепаратизм.

Вообще-то, конечно, государство должно быть стабильным, если в нем культура, государственная организация и политическое сознание едины. Там же, где есть множество наций и одна государственная нация, обычно налицо либо постепенная аккомодация, либо постоянная тенденция к  распаду.

Нация не сводится к общему происхождению, языку и т.п. скорее речь должна идти о чувстве общности и коллективных целях. Антрополог Клиффорд Гирц определял нацию через "общность судьбы". Однако в национализме исторические мифы и псевдобиологические объяснения играют вечную роль.

Национализм не стоит в одном ряду с традиционными политическими идеологиями: либерализм, консерватизм, социализм, коммунизм. Он выступает "в связке" с ними, они же могут также выступать и в космополитической обличии. В дальнейшем - во II части нашего курса мы подробнее остановимся на судьбах национализма в современной политике.

8. КРИЗИСНЫЕ ЯВЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИКЕ

Это будет как бы переход ко II части курса - к следующему тематическому комплексу: смена парадигм в политике, глобализация и постмодерн..

Последние 12 лет ознаменовали вроде бы полную победу западной модели политической демократии. В то же время налицо множество свидетельств кризиса этой модели, в результате чего многие исследователи приходят к выводу о смене парадигм как в политике, так и в политической науке.

Мы остановимся на четырех аспектах кризиса: проблема неуправляемости; кризис легитимности; проблема пределов демократии; проблема новых социальных движений.

Проблема неуправляемости.

Пик этих дискуссий на эту тему пришелся на 70-е - 80-е годы. Дело в том, что государство, атакованное, так сказать, со всех сторон, оказалось не в состоянии выполнять свои законные задачи осуществления власти и управления.

Что значит "атакованное со всех сторон"? С одной стороны, группы давления требуют от государства действовать в их пользу. С другой стороны, выступают граждане, ожидающие от государства разного рода помощи. С третьей стороны, государство ощущает давление интеллектуалов и масс медиа, постепенно критикующих его за превышение  власти и вторжения на территории, ему не полагающиеся.

Можно разделить проблемы на две группы.

Первая группа проблем: то, что касается спроса на услуги государства.

Перед государством ставятся задачи, которые оно в условиях рыночной экономики не в состоянии выполнить. Предполагается, что государство ответственно за все, отсюда делают вывод о его всесилии. Появился даже термин: "революция растущих ожиданий", предполагающий, что, согласно точке зрения граждан, государство должно быть ответственно за благосостояние, за социальное обеспечение, за социальный мир и т.д. и т.п.

То есть речь идет уже не о том, что государство устанавливает правила игры и следит за их соблюдением, причем люди "играют" сами (кто выигрывает, кто проигрывает) и сами отвечают за успех или неуспех своей деятельности. Речь идет о том, что государство должно вести, так сказать, саму игру и чтобы при этом выигрывали все.

О  механизме такого роста ожиданий мы уже говорили: это механизм конкуренции политических программ, побуждаемый императивом максимизации электората. У населения возникает своего рода "синдром требовательности" к государству, что побуждает к усилению его вмешательства в разные сферы жизни, в частности, в экономику, с чем оно части не в состоянии справиться. Отсюда - кризис.

Вторая группа проблем: те, что качаются предложения услуг государством, т.е. его способности отвечать на растущие ожидания.

Все должно планироваться, но сложность проблем растет в силу сложности систем, многообразия общественных групп, к которым надо приспосабливаться, и которые при этом крайне гетерогенны. "Государственность" в мышлении (не идеологическая, как у неких "государственников", а реальная, т.е. готовность жертвовать чем-то во имя общих целей) убывает. Специфика партийной системы - необходимость согласования, поисков компромисса, наличие оппозиции, ставящей палки в колеса - затрудняет управление. Группы давления, группы интересов, бюрократия - не снимают часто груза с государства (это возможно только при корпоратистской системе), а обретают, как мы видели, собственные политические цели. Сами принципы демократического плюрализма интересов осложняют и делают невозможным осуществление единой государственной воли.

В результате мы имеем дело с тем, что растет пропасть между растущими требованиями к государству и убыванием управленческих ресурсов в современных демократиях. Результат - угроза неуправляемости.

Фактически, это то, с чем столкнулась Россия в ельцинский период. Здесь, по логике, возможны два выхода: либо снижение требований к государству, либо реформа политической системы и системы управления в направлении создания более авторитарной и менее демократической (в классическом смысле) системы.

Первое в России невозможно по двум главным причинам: (а) плохое состояние экономики, бедность и т.п., что ставит перед государством очевидные задачи борьбы с этими явлениями, (б) традиционная патерналистская политическая культура. Но именно это делает в определенной степени неизбежным развитие во втором направлении. Чего и ждут многие от Путина!

Кризис легитимности.

Следующий аспект кризиса демократического государства - это кризис легитимности.

Легитимность - мы говорили об этом - это готовность содействовать властям, т.е. доверие к политической системе и государству. В этом смысле она - важнейший управленческий ресурс. Любое демократическое государство в отсутствие легитимности будет неуправляемым. И наоборот, наличие легитимности облегчает управление.

Наиболее выразительно проблему кризиса легимтимности сформулировал Ю.Хабермас (J. Habermas. Legitimationsproblemспособным in dem spaten  Kapitalismus, 1973). Согласно Хабермасу, в современных демократиях налицо дефицит легитимности. Он иллюстрирует этот тезис, анализируя политическую систему в терминах Истона. На входе (input) в политической системе - требования (demands) и поддержки (supports), на выходе (output) - решения (decisions). Мы имеем дело с кризисом как на одном, так и на другом "конце".

Цитата: "Output-кризис выступает в форме кризиса рациональности; системе управления не удается справиться с управленческими задачами руководства хозяйственной системой. Отсюда следует дезорганизация разных областей жизни. Input-кризис выступает в форме кризиса легитимации: легитимационной системе не удается обеспечить массовую лояльность".

Иначе говоря, плохие решения приводят к отсутствию поддержек. Т.е. государство, с одной стороны, не может управлять, с другой - не в состоянии обеспечить лояльность граждан.

Лояльность граждан должна быть обеспечена демократическими средствами; ведь [цитата]: "Невозможно административное наделение смыслом. Создание легитимности саморазрушительно, если оно не прозрачно".

Вспомним в связи с этим ельцинский указ о создании национальной идеи и конкурс, объявленный на эту тему (Сатаров). Это была попытка административного создания смысла государственного и общественного существования. Я об этом упоминаю, чтобы показать, что все эти разбираемые нами понятия и концепции - не оторванная от жизни схоластика, а понятия, необходимые для анализа политической реальности.

Таким образом получается, что рост сферы деятельности государства требует все большей легитимности. В то же время неспособность управления сама подрывает эту легитимность. Культурные самоочевидности, т.е. традиционно существующие - религиозные, мифологические и прочие - способы легитимизации, разрушаются  (на Западе), либо отсутствуют (в России). Попытки создать их административным путем обречены на провал.

Эти культурные самоочевидности должны быть заложены в традиции или социокультурной системе. На Западе они разрушаются, потому что социокультурное развитие ставит под сомнение все прежде действовавшие ценности, такие как  семья, приватная жизнь, разрушающаяся под влиянием СМИ, рыночный доход (теперь живут в основном на зарплату), идеология усилия, порождающего успех (над всем царствует система), индивидуализм и т.д. В России же ситуация вдвойне сложна, ибо то же разрушение происходит там, где эти ценности еще не сложились.

Пределы демократии

Растущие требования к государству изменяют его цели. Главным становятся не легальность (т.е. соблюдение правовых норм), но успех, достижение целей. Поэтому и политическая легитимность начинает обеспечиваться не точным соблюдением со стороны государства формального права, а его способностью установить справедливый материальный порядок.

Все это, грубо говоря, означает сдвиг от примата права к примату успеха в обеспечении социальной справедливости. А это, в принципе, социалистический подход, при котором на первый план выступают справедливость и равенство вместо свободы. Это советский подход. И это проявление кризиса правового государства.

В результате (я не буду расшифровывать и разъяснять, а только назову проблему) происходит сужение сферы индивидуальной свободы за счет расширения сферы действия коллективных решений. К этому есть, конечно, объективные предпосылки: растут сложность государственной жизни и взаимозависимость разных групп, в результате чего каждое решение затрагивает всех, даже самые, казалось бы, отдаленные группы. В результате (вспомним наши различения демократических и либеральных свобод) демократия растет за счет либерализма.

Новые социальные движения и гражданские инициативы.

НСД и гражданские инициативы в значительной мере изменили политическую сцену на Западе в последние десятилетия.

Сначала пара определений.

"Гражданские инициативы - это обозначение групп, возникающих и существующих в течение какого-либо острого локально ограниченного конфликта интересов, и состоящих из заинтересованных граждан, которые спонтанно и публично реагируют на ошибки политико-административной системы и стремятся добиться процесса принятия решений по конкретной, специфической теме".

Примеры: строительство дороги, охрана среды, наконец, протест против постройки гаражей во дворе.

Новые политические движения - коллективные группировки, стремящиеся поддержать или наоборот, предотвратить изменения в обществе. Это чаще всего оппозиционные или протестные движения, которые - в отличие от партий - не участвуют непосредственно в борьбе за власть.

Однако они могут преобразовываться в партии - рабочее движение, зеленые в Германии, "Единство" у нас, которое, безусловно в скором времени преобразуется в партию.

Они всегда в двойственном положении - между "фундаментальной оппозицией" и "реальной политикой". В первом случае они политически незначимы, во втором - им приходится пройти путь интеграции в систему и принятия правил игры (пример - эволюция "зеленых" в Германии), в результате чего они становятся элементом политической системы.

Новейшая история социальных движений: студенческие движения 60-х годов - гражданские движения в США 50-х (был расизм, отдельно черные и белые в ресторанах, в автобусах, затем под влиянием массовых движений произошло коренное изменение межрасовых отношений) - контркультурные движения 60-х против цивилизаций потребления и успеха. Произошли глубочайшие изменения в культуре, в частности, сексуальная революция.

Две причины возникновения НСД.

Первая - политическая, т.е. неудовлетворенность институтами, которые не способны были включить в себя новые темы: экология, альтернативная жизнь, равноправие женщин, клонирование, реконструкция городов и регионов и т.д. Механизмы  принятия решений и алгоритмы реализации интересов были настолько непрозрачны, что преодолеть блокаду новых проблем и интересов можно было только маргинальными путями. Отсюда  и новые политические движения.

Вторая причина: изменение структуры политических действий в свете СМИ. Какова традиционная структура политики? Это - партийная организация, заседания, местные организации, собрания избирателей, медленный подъем по иерархической лестнице и т.п.

У новой, так называемой прямой политики, воплощаемой в жизнь новыми социальными движениями, другие методы: это - сбор подписей, открытые письма политикам, пресс-конференции, стачки, блокады улиц и железных дорог, захваты домов или предприятий, бойкоты, демонстрации, уличные драки, всякие "гэги", "хэппенинги" и все прочее, что вызывает отклик в прессе.

Все это - в комбинации с традиционной политикой - открытие последних десятилетий и является новым инструментом "продавливания" интересов, в основном, для групп, которые оказываются не представлены в традиционной системе власти. Все эти методы рассчитаны на "медиализированный" мир, то есть на политическую среду, определяемую воздействием масс-медиа. В такой медиализированной среде гражданские инициативы и НСД - самый скорый и часто самый рентабельный  путь достижения политических целей.

Часть II

Глобализация и смена парадигм в политической социологии

Новая политическая социология.

Речь идет о политической социологии, которая должна ориентироваться на новые реалии мира. Традиционная политическая социология возникла в конце XIX – первой половине ХХ века. Мы называли разные имена в этой связи: Макс Вебер, Михельс, Моска, Шумпетер, Кельзен. Последние существенные сдвиги в связи с проблемами плюралистической демократии и неокорпоратизма: Р. Даль, Ф. Шмитер и другие.

Новая политическая социология своих классиков еще не породила, хотя имена Э. Гидденса, У. Бека и другие играют большую роль. И, разумеется, М. Фуко и так называемые.  постструктуралисты: французские философы Лиотар, Бодрияр и др. Мы в философскую сторону особо не будем уклоняться, хотя кратко остановимся на их концепциях в дальнейшем.

Рассматривать эту новую политическую социологию или  новую парадигму политической социологии мы будем по трем темам:

- глобализация и изменение роли суверенного национального государства;

- права человека и новая универсалистская политика;

- новые понимания демократии.

1. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

Глобализацию можно определить очень просто. Это возрастание и усиление глобальных взаимосвязей. Но это простое определение предполагает анализ целого ряда сложных и взаимосвязанных процессов экономического, технологического, культурного, энвайронментального и политического характера. Глобализация включает в себя потоки товаров, капиталов, людей, информации, идей, образов, рисков и т.д. поверх национальных границ. Поэтому возникают новые  сложные системы и политические институты, которые ограничивают роль и влияние национального государства. Это, я полагаю, главная функция глобализации, которая интересует нас в нашем политико-социологическом контексте.

Что значит “ограничивает”?

В политической социологии общество – это тесно связанный комплекс структур и институтов, регулируемый и управляемый суверенным национальным государством и в свою очередь оказывающий на него воздействие.

В условиях же глобализации оказывается, что процессы, структуры ускользают из-под влияния национального государства.

Это не означает, что его можно игнорировать или что в условиях глобализации это устарелое или неактуальное понятие. Надо рассматривать его (и традиционную политику вообще) как одну из “площадок” глобализации. Его заботы переопределяются, переструктурируются в свете глобальных процессов. Формируется не просто политика национального государства, но возникает особая интернациональная политика. Можно даже сказать, что национальное государство интернационализируется.

Но давайте для начала кратко остановимся на основных аспектах глобализации. Выделим три таких аспекта: экономический, энвайронментальный, культурный.

Экономическая глобализация

Это глобализация производства и финансовых трансакций. Она тесно связана с развитием технологий переработки информации и коммуникации, создающих возможности формирования транснациональной финансовой системы и деятельности транснациональных корпораций.

Транснациональные корпорации (ТНК) считаются авангардом экономической глобализации. Продукция компании не ограничивается страной, где она базируется, не предполагает наличие производственных мощностей в других странах, основанных на прямых инвестициях самой компании.

Считается, что транснациональные корпорации – сами продукт и результат постколониального разделения труда, поскольку они базируются в развитых странах Запада и извлекают выгоду из дешевого труда и дешевых ресурсов слаборазвитых стран.

Пример: “Найк”. Оборот в 1974 году 9 мрд. долларов, 9 тыс. сотрудников в США и 75 тыс. в Китае, Южной Корее, Таиланде и т.д. Корпорация Они мало платят, дурные условия труда, используют даже детский труд. Лет пять назад были скандалы в связи с нарушениями прав человека.

Экономическая глобализация ведет к сужению области экономической политики, которую контролирует государство. В традиционных моделях есть так называемые трехсторонние соглашения: государство, профсоюзы и бизнес договариваются о направлениях экономической политики, цели которой обеспечить занятость и высокий уровень потребления, гарантировать экономическую, постоянную социальную защиту и т.д. Государство благодаря своей налоговой и денежной политике реализует ставки банковских кредитований,  инвестирует в общественные работы, регулируя уровень безработицы и т.д. и т.п. Это не наша задача детально об этом рассказывать. Об этом у вас еще будут особые курсы.

Нам важно подчеркнуть, что в условиях глобализации государство оказывается в более трудной ситуации. Во-первых, у него появляются новые задачи. Оно должно не только регулировать активность собственных национальных корпораций с точки зрения национального интереса, но и - также с точки зрения национального интереса – создавать то, что вы слышите на каждом углу – “благоприятный инвестиционный климат”. Это чтобы привлечь транснациональный финансовый капитал и остановить его бегство и бегство собственного капитала в более привлекательные регионы.

Есть два основных рецепта для этого: ликвидировать воинственный тредъюнионизм и создать налоговые льготы для транснациональных корпораций.

Отсюда следует, что экономическая политика суверенного национального государства начинает работать на благо транснациональных корпораций, и это означает, по меньшей мере, проблематизацию его функции.

Энвайронментальная глобализация,

Лучше сказать - глобализация процессов загрязнения окружающей среды.

Есть три формы:

Так называемое трансграничное загрязнение (кислотные дожди, к примеру, во всей Европе). Это скорее, не глобальные, а региональные проблемы.

Энвайронментальная взаимозависимость, когда причины в одном месте, а следствие – повсюду: парниковый эффект, посредством которого развитые страны вызывают глобальное потепление.

Деградация среды в целом: загрязнение вод и атмосферы негативно влияющие на все нынешние живые существа.

Далее, третий аспект глобализации – информационный или, если брать дело шире, - культурный.

Культурная глобализация и международный информационный порядок

Культурная глобализация и мировой информационный порядок (МИП) обнимают собой все процессы межкультурных коммуникаций, происходящие при посредстве в основном технических информационных систем как индивидуального (РС), так и массового характера (пресса, ТВ, интернет, спутниковые и пр. системы передачи).

Что касается содержания, то это, в основном, обычная медийная информация, т.е. новости, развлекательные программы и реклама. Согласно идее, закалывавшейся международными культурными организациями в основание МИП, его содержание должно было в некой квазинаучной форме, то есть в согласии с требованиями объективности, рациональности, обоснованности представлять общезначимую информацию о культурном достоянии разных народов; на практике эти каналы оказываются перегруженными коммерческой и развлекательной информацией. (Впрочем, развлекательная информация также имеет в основном коммерческий характер, ибо обладает функцией товара.)

Кроме того, поскольку МИП задумывался и организовывался как орудие преодоления культурного и государственного изоляционизма, новостная и политическая информация на его каналах неизбежно оказывалась контринформацией, часто противоречащей информационной политике правительств стран- реципиентов, которые либо просто дезинформировали своих граждан по соображениям удержания власти, либо использовали масс-медиа для мобилизации и интеграции сил внутри страны, подъема национального духа, реализации протекционистских мер в экономике и культуре. И в том, и в другом случае воздействие МИП оказывалось на практике вмешательством извне во внутреннюю политическую ситуацию того или иного государства и вызывало как протест со стороны правительств, так и активное противодействие со стороны разного рода фундаменталистских национальных и культурных движений.

Формально все участники мирового информационного порядка равноправны. На практике вес того или иного участника определяется состоянием и уровнем развития экономики и информационных технологий. Другими словами, решающую роль играют финансовые и технические возможности производства и трансляции знаний, которыми располагает та или иная страна. Как правило, информация, производимая и распространяемая разными странами в рамках МИП, выражает политические интересы этих стран. В результате страны - реципиенты подвергаются через каналы МИП информационному воздействию, серьезно корректирующему или даже принципиально изменяющему развитие политических событий в этих странах. Ценой закрытия этих каналов может быть только информационная изоляция, что также не на пользу большинству стран, ибо снижает информационный и творческий потенциал, что, в конечном счете, отражается и на экономическом развитии.

Отсутствие достаточного технологического уровня и скудость финансов у большинства стран - участниц МИП превращает международные информационные потоки в улицу с односторонним движением, где информация направляется от развитых индустриальных стран к странам третьего мира. Существуют потоки более низкого уровня - от США к Европе, а также от Западной Европе к Восточной. Это распределение информационных потоков является отражением глобального распределения влияния в мире.

Ныне много говорится о полицентрической организации мирового сообщества. Берется в расчет множество параметров: политическое влияние, экономическая мощь, военные возможности, в частности, наличие ядерного оружия, традиционные сферы влияния, обусловленные культурной общностью, размер территорий, количество населения и т.д., - и делается вывод о наличии в мире нескольких центров сил, в соперничестве и взаимодействии которых складывается "геостратегический" мировой порядок. Мировые информационные взаимодействия в этих расчетах почти не учитываются. На самом деле именно они наиболее показательны (хотя и мало ощутимы, если подходить к делу с точки зрения критериев тридцатилетней, полувековой или даже вековой давности, вроде количества броненосцев. танков, ракет). Распределение сил на мировой арене зависит от распределения источников и потоков информации. С этой точки зрения США вне конкуренции. Это и отражается в современной организации МИП, ярко демонстрирующего однополярность современного мира.

Оказывается. таким образом, что мировой информационный порядок основан на парадоксе: он предполагает равное сотрудничество культур и идеологий не только обладающих неравными экономическими и техническими возможностями, но и обладающих неравными потенциальными, заложенными внутри самих идеологий возможностями распространения. Либерально-демократическая идеология "снабжена" встроенным механизмом глобализации, она - глобальная идеология по самим своим исходным индивидуалистическим предпосылкам. Наоборот, консервативные "фундаментализмы", с которыми она борется, таких механизмов не имеют, они по определению привязаны к месту, территории, фундаменту, "фундаментальны", локальны, как правило, замкнуты на себя самих. Так любой национальный фундаментализм рассчитывает на объединение и консолидацию нации, религиозный фундаментализм - на объединение и консолидацию верующих одной религии. Консолидация происходит путем подчеркивания своей особости, отличности от других. Глобализация же, наоборот, ориентирована на выделение и подчеркивание общего, как правило, за счет снижения удельного веса партикулярных компонентов.

Глобализация и суверенитет

Это три главных аспекта глобализации – экономический, энвайронментальный и информационный или культурный оказывают огромное влияние на социологическую модель политики как деятельности, центрированной, так сказать, на суверенном национальном государстве.

Чтобы четко определить, каковы эти воздействия, надо ввести одно различение, автор которого англичанин Дэвид Хелд (Held D. Democracy and Global order. Cambridge, 1995.): различение между суверенным и автономным государством.

Что такое суверенитет, мы знаем. Это государственно-правовая категория. Автономность государства - это категория реальной политики. Это не право, а способность действовать независимо во внешней и международной политике.

Вообще-то государства никогда не были целиком автономными, всегда в большей или меньшей мере зависели от соседей. Но глобализация принципиально подрывает как автономию, так и суверенитет национального государства.

Автономия подрывается в той степени, в которой государства понуждаются иметь дело с процессами, которые они не могут контролировать даже в принципе, поскольку они происходят вне национальных границ.

Примеры у нас уже были. Возьмем экономическую глобализацию. Финансовая политика государств определяется не столько внутренними интересами, сколько движениями на мировых финансовых рынках. С точки зрения информации и культуры спутниковые системы Интернет несут новые идеи, делают невозможной цензуру, угрожают национальным сетям, а поэтому и национальной интеграции и сплоченности. Ну и ясно, природная среда не может контролироваться средствами собственной национальной политики. Но пойдем дальше. Меняется не только мера автономности, но, что, может быть, еще важнее, и мера суверенности государств.

Идея суверенитета - основа современного мирового порядка: это, с одной стороны, т.е. внутри государства – способ утверждения легитимности, а с другой – вовне государства – способ существования международной системы государств в условиях их взаимозависимости. Суверенитет в этом последнем смысле – это исключительное право каждого национального государства управлять своими гражданами и вести свои собственные внешние и внутренние дела без вмешательства извне.

Глобализация резко подорвала суверенитет государств в том смысле, что после II мировой войны возникли новые интернациональные и транснациональные институты и организации, которые первоначально ставили своей целью урегулирование международных конфликтов, но со временем стали брать под свой контроль и другие важные проблемы, даже те, которые согласно традиционным представлениям  подпадали под юрисдикцию суверенных государств.

Эти тенденции получили надлежащее оформление в международном праве. Особенно после Нюрнберга. Нюрнбергский трибунал установил принцип, согласно которому, если международные нормы, защищающие моральные ценности, входят в конфликт с законами государств, индивид, совершивший моральный выбор, с правовой и моральной точки зрения, имеет право не подчиняться законам государства.

В международном праве  права и обязанности индивида как человеческого существа (т.е. пресловутые “права человека”) считаются превосходящими его права и обязанности как гражданина суверенного государства. Таким образом, впервые возник наднациональный легальный авторитет, призывающий индивидов игнорировать свое собственное государство.

В ЕС (Европейском союзе) есть Европарламент, имеющий право принимать законы, обязательные для стран - членов союза. Ясно, что это грандиозное сужение суверенитета. Правда, ЕС – единственная организация такого рода – наднациональная организация. Все остальные, хотя они тоже в определенном смысле ограничивают суверенитет, можно назвать интернациональными. Это ООН, Мировой Банк, МВФ, так называемый G7 - Group 7. Они интернациональны, поскольку зависят от желания их членов сотрудничать, и поэтому не наднациональны. Они, как правило, не располагают орудиями навязывания своих решений, кроме согласия их членов эти решения выполнять.

По крайней мере, не располагали. Но и при этом вмешательства происходили: скажем, интервенция в Боснии под флагом ООН. Или кредиты МВФ под условия, которые не оговариваются с соответствующим государством. Теперь в прошлом году возник новый феномен: НАТО как транснациональная организация, располагающая средствами принуждения.

Агрессия против суверенного государства (я имею в виду Югославию) означает новый шаг в политическом развитии в условиях глобализации. С точки зрения международного права этот феномен совершенно не осмыслен. Делалась попытка придать ему правовой статус, сделав НАТО как бы рукой ООН. Но это было бы, что называется, хорошей миной при плохой игре. Идеологическое обоснование здесь было налицо (права человека), но правовое обоснование отсутствовало. Думаю, оно скоро будет возникать.

Все это свидетельствует о том, что суверенитет ныне не един и неделим, каким должен быть в принципе. Он теперь делится между национальными, международными и иногда региональными властными инстанциями. Суверенитет – это уже не безграничная власть государства в пределах своих границ. Возникает новый феномен – интернационализированного государства, о чем мы еще будем говорить далее.

Консервативная революция.                  

Именно в ходе глобализации, а точнее в самом начале глобализации, как бы в предчуствии глобализации в первой половине ХХ столетия возникла идея консервативной революции. Ее отдаленные родители - Ницше и Шпенглер, прямые - Зомбарт, Э.Юнгер, Г.Фрайер, уже упоминавшийся в первой половине курса К.Шмит и др. Она понималась как "революция восстановления и воссоединения всех государственных сил ХХ столетия против революции разрушительного освобождения XVIII столетия". 

     В пору Веймарской республики эти идеи получили широчайшее распространение в Германии. Грядущая "революция справа" мыслилась не как шаг назад, а как рывок вперед, не как реставрация старых режимов, а в государственническом стиле - как создание авторитарного "органического государства". При этом вместе с западным либерализмом, эгалитаризмом, рациональной хозяйственной этикой отвергалась идея прогресса. Историческое развитие не линейно и однонаправлено, но имеет круговой характер - явный отзвук идей Ницше. Именно "вечное возвращение того же самого" дает ключ к тому, как надо понимать слово "консерватизм", говорил один из лидеров консервативной революции Армин Мёлер. Отсюда и его знаменитый афоризм: "Быть консервативным означает не держаться за вчерашнее, а жить тем, что значимо всегда".

Эти соображения вели к некоторым идеям, которые актуальны и в эпоху глобализации. В 1916 г. Э.Трельч ("Немецкая идея свободы) писал: "Наряду со свободным принятием ответственности немецкая идея свободы включает в себя право духовных индивидуальностей и их взаимное уважение. Будучи перенесенным на мир народов это означает систему взаимного уважения и свободного развития народных индивидуальностей с правом ограничиваться тем, что необходимо для государственного существования и с взаимным уважением свободы развития в этих рамках".

Духовные индивидуальности - это государства. Следовательно свобода в концепции консервативной революции - это свобода государств, народов, а не индивидов. Консервативная революция должна открыть путь к мирному сосуществованию народов, каждого на собственных основаниях. Именно этом я и имел в виду, говоря о консервативной революции как единственной последовательной альтернативе глобальному международному информационному порядку.

2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ.

     Глобализация тесно связана с периодизацией современной истории. О фактической стороне глобализации никто не спорит, но спорят о том, свидетельствует ли глобализация о наступлении нового исторического времени, или она является продолжением процессов, начавшихся ранее. Первый тип концепций - глобализация как продолжение.

Постмарксистская концепция.

Традиционно марксистский политический и социальный анализ ведется на уровне национального государства. Но в принципе взаимоотношения производственных сил и производственных отношений, взаимоотношения труда и капитала  не предполагают с необходимостью сведения к национальному государству, то есть к обществу, замкнутому в определенных территориальных границах.

Наоборот, анализ капиталистического производства необходимо показывает его стремление к глобальной экспансии - через поиск новых рынков, дешевого сырья, рабочей силы и т.д.

Самым развитым применением марксизма к анализу глобализации является теория мировых систем Иммануила Валлерштайна (Wallerstein. The Capitalist World Economy 1979).

Согласно W., глобальная ориентация и глобальное распространение капитализма - не новое явление. Логика экспансии наблюдалась уже в 16 веке. Вместе с тем, капиталистическая мировая система уникальна, поскольку в ней глобальная экономика сочетается с политическими системами национальных государств в противоположность предыдущим мировым экономикам, которые были скорее региональными, чем глобальными, и зиждились на политических системах империй. Имеются основные государства - ядра глобализации - США, Европа, Япония и а государства - так называемые страны "третьего мира". Это соотношение делает возможной экспансию. Есть еще "полупериферические" государства - "экономические тигры" юго-востока Азии, нефтяные и социалистические государства, которые являются буферной зоной, предохраняющей от открытых конфликтов.

Другое направление - это концепции, трактующие глобализацию как постмодернизацию, т.е. указывающие на то, что с глобализацией приходит абсолютно новая уникальная социальная и культурная эпоха.

Постмодерн как социокультурная эпоха

На тему потмодерна в связи с глобализацией написано множество книг. Укажу хотя бы две, может быть, наиболее представительные: M. Featherstone e.a. (eds) Global Modernities; M. Featherstone e.a. (eds) Global Culture.

Можно выделить несколько признаков и оснований постмодерна.

1. Постмодерн - это "постнаучная" эпоха. Современная наука - самое любимое (кроме, разве что, политической демократии) дитя модерна - привела к коренному изменению взглядов на мир. Суть науки - рациональная процедура познания. Рациональное научное познание стало основанием того, что Макс Вебер назвал "расколдовыванием" мира, которое, должно было уничтожить магическое по свое природе традиционное мировоззрение.

Но тотальное онаучивание мира сплошь и рядом приводит к противоположным результатам. Усложнение технологических, экономических и социальных систем в процессе их постоянного частичного усовершенствования, надстраивания и достраивания постепенно приводит к тому, что они становятся непостижимыми и неконтролируемыми со стороны самих их создателей и обретают собственные, незапланированные и неконтролируемые человеком модели деятельности. Именно этим объясняется множество так называемых техногенных катастрофы, именно этим объясняются провалы политической демократии, приводящие к власти демократическим путем авторитарных лидеров, именно этим, наконец, объясняются экономические кризисы, которые люди учатся предсказывать на основе теории "круговых процессов", "больших волн" и т.д.

Макс Вебер писал, что главной чертой эпохи модерна, когда человек освободился от магии и религиозных суеверий и обрел подлинную автономность в мире, стала именно принципиальная познаваемость мира, то есть потенциальная возможность объективно познать все, что угодно. (Это собственно и означает "расколдованность".) Но вопреки оптимистическому взгляду, наступила пора, как пишет Хабермас, "новой неупорядоченности" или, лучше сказать, новой непрозрачности. "Непрозрачность" - сравнительно нейтральный термин. На самом деле можно говорить о новой "заколдованности", о новой магической эпохе. Под магической эпохой я подразумеваю не повсеместное распространение знахарей, колдунов и народных целителей и не суеверия основной массы народов, и даже не отношение простых (и непростых) людей к техническим артефактам. Еще важнее становится в значительной степени магический характер мышления и действования самых "продвинутых" представителей модерна - ученых и "менеджеров, создающих и контролирующих системы, природа которых часто неясна им самим и не поддается их управлению.

2. Другая важная черта современной эпохи - сжатие или просто даже исчезновение пространства. Это надо понимать не в физическом, а в психологическом и даже в идеологическом смысле. С одной стороны, скоростной транспорт и распространение поистине магических средств мгновенного дальнодействия (например, электронная почта) делает пространство иррелевантным по отношению к целям деятельности. С другой стороны, глобальное распространение идентичных культурных образцов также делает пространство иррелевантным. Повсюду каждый человек может воспользоваться одним и тем же комплексом услуг, как то: получить деньги по кредитной карте, пообедать в "Макдональдсе", получить комнату с ванной, просмотреть новости СNN  и т.д. Пространство становится иррелевантным потому, что перестает быть традиционным, то есть утрачивает свое изначальное родство с населяющими его людьми, состоящее в органичной специфической с ними связи. Оно теперь не субстанционально, а функционально: исполняет хозяйственную, рекреационную и т.д. функции. Иррелевантность пространства психологически и идеологически равносильна его исчезновению.

3. Утопическая природа глобального мира. Начало процессу исчезновения пространства было положено на заре Нового времени, его можно связать с возникновением утопий (от греч. ou "нет" и topos "место" -"не имеющее места", "нигде не находящееся"; первоначально - название романа Томаса Мора о воображаемом совершенном государстве). Возникновение утопий стало принципиальной заявкой на создание социальных общностей, не нуждающихся в месте, наоборот, принципиально отказывающихся от места, поскольку места были связаны с традициями и в сознании того времени слишком крепко отождествлялись со специфичностью многовековой народной жизни. Реальные земные ландшафты, реки, горы и ущелья были полны мифов, теней предков, в них жило не только настоящее, но и прошлое. Ясно, что будущее совершенное общество его конструктор не мог поместить в недоступных горах, поскольку как бы оно ужилось с духами гор, живущими по иным, традиционным правилам. Тогда было иррелевантно время, но пространство только и было релевантно. Чтобы избежать возмущающего действия пространства, утопия и стала утопией.

Утопия, воплощаемая в реальность, начинает господствовать в процессе глобализации. Но она как была, так и осталась враждебной пространству, поэтому она предполагает и требует психологического и идеологического уничтожения пространства. Если в пору своего зарождения утопия была нигде, то теперь она, можно сказать, везде и нигде, потому что запас "где" становится скуднее и скуднее.

4. "Протест пространства". Такая тенденция вызывает "протест пространства", которое не хочет исчезать. Этот протест воплощается в возрождении локальных традиций, иногда в агрессивном национализме и в возрождении геополитики. Даже исконные жители современной реализованной утопии (хотя могут ли жители утопии быть исконными!) ищут возможности уйти из времени, в котором они обитают, в пространство и используют для этого туризм.

Вместе с тем консерватизм начинает все более властно проявлять себя в самом духе эпохи. Но в странном и нетрадиционном обличьи - в обличьи постмодерна. Постмодерн не просто являет собой отрицание духа модерна, но и содержит в себе существенные элементы консерватизма: максимально возможный отказ от абстракций и генерализаций (абстрагирующие и генерализирующие традиции мышления и соответствующие им социальные группы имеют в рамках постмодернистского подхода статус частных культур, имеющих равное с другими право на существование, сам пресловутый "отказ от метаповествований" означает внутреннее неприятие абсолютистского мировоззрения глобализации), подчеркивание роли эзотерики, закрытость групп, сосуществование идеологий и традиций и т.п. Но в то же время постмодерн недисциплинирован, оторван от "земли", его факты не конкретны, но виртуальны, то есть в некотором смысле утопичны. Больше того, постмодерн виртуализирует и сами вроде бы независимые от него проявления консервативной политики, которая становятся предметом свободного выбора. Это виртуальный консерватизм.  Подлинный, "почвенный" консерватизм не оставляет своему субъекту права на выбор, а прорастает в нем с непреложностью органического.

Политика в эпоху постмодерна

Несколько предварительных соображений о политике во время постмодерна. Она характеризуется здесь на примере российской политики.

Если отвлечься от слабой процедурной организации (что не удивительно, если принять во внимание краткость демократического опыта в России), то в качестве одного из главных признаков российской политики можно назвать практически полное отсутствие социально-слоевой идентификации политических партий. Многочисленные попытки отдельных партий и их лидеров установить предполагаемую классическими политическими учениями "принципиальную координацию" между партией и ее доктриной и соответствующим социальным слоем многократно и красноречиво проваливались. Нет партии рабочих или партии крестьян, нет партии бедных и партии богатых.

Формирование блоков и движений регулируется не социальной (социально-слоевой) близостью участвующих в них партий, а актуальными политическими темами, на основе которых может возникнуть временная общность целей, и конкретными политическими ситуациями.

Мы не будем здесь углубляться в вопрос о том, что происходит с социальной структурой и как возникают новые социальные дифференциации, обусловленные скорее свободой выбора стиля жизни, чем объективной, "онтологической" соотнесенностью с классовым положением индивидуумов. Подчеркнем лишь еще раз: для сегодняшней политики характерно: (а) отсутствие классовой, сословной или какой-то иной "социально-структурной" определенности, (б) терпимость, доходящая до политического промискуитета, (в) "пунктирный" характер политической линии, которая проявляется не непрерывно, а в ряду изолированных друг от друга конкретных событий и ситуаций.

Теоретики постмодерна

Постмодерн - прежде всего философская идея, наиболее ярко выразившаяся в  новой эпистемологии, связанной прежде всего с именами французских философов М.Фуко, Ж. Бодрийяра и  Ф.Лиотара. Это не значит, конечно, что они "изобрели" постмодерн; просто с их работ началось осознание особенностей современного опыта, делающим его отличным от опыта предыдущих времен - осознание начала новой когнитивной эпохи в истории человечества. Если обобщить их соображения, то окажется, что для опыта постмодерна характерны три основных момента: во-первых, постмодерн ставит под сомнение характерное именно для модернистской эпистемологии четкое разделение субъекта и объекта, во-вторых, постмодерн не доверяет так называемым "метаповествованиям", то есть глобальным объяснительным концепциям, в-третьих, постмодерн ставит в центр внимания воспроизводство, репродуцирование, а не производство, как это делал ранний капиталистический модерн. 

1. Ж. Бодрийяр отправлялся от марксова анализа капиталистического производства, прежде всего, от анализа различий между потребительной и меновой стоимостью. Потребительная стоимость - это ценность объекта с точки зрения его способности удовлетворить определенные человеческие потребности. Меновая стоимость - это рыночная стоимость объекта или продукта, измеряемая его ценой. Именно как предмет, обладающий меновой стоимостью, объект, согласно Марксу, становится товаром. С превращением объекта в товар Маркс связывал всю динамику капиталистического производства.

Бодрийяр добавляет к марксову анализу ряд категорий и развивает на этой основе своеобразную семиотическую теорию производства. Можно говорить о четырех видах логик, проявляющихся в современном производстве и современном потреблении: логика практической деятельности, которой соответствует потребительная стоимость вещи, логика уравновешивания, которой соответствует меновая стоимость, логика амбивалентности, которой соответствует символическая стоимость, и логика различения,  которой соответствует знаковая стоимость. Эти логики находят свое воллощение в институтах, соответственно, потребления, рынка, дарения и статуса. Причем потребление согласно потребительной стоимости часто оказывается не главным в предмете, главным оказывается его способность репрезентировать статус. Функция товара как знака состоит не столько в удовлетворении потребности, сколько в символизации и репрезентации самой этой потребности. Товар не столько удовлетворяет потребность, сколько обозначает статус.

Поэтому первичность потребностей в человеческой жизни и общественном развитии - миф. Между индивидуумом и вещью нет прямой связи через потребность. Субъект отделен от объекта. Их связывает друг с другом то, что диктует формы потребления, а именно: жизненные формы и стили, представляющие собой неосознаваемую структуру социальных связей, выраженную в знаках и символах, в частности, в знаковых объектах - товарах.

2. От понятия знака Бодрийяр переходит к понятию кода. Применительно к обществу можно говорить, что совокупность ценностей группы, к которой принадлежит человек, есть код его потребления. От товара как кода, он переходит к переходит к кодам вообще, наличие многообразия которых начинает рассматривать как исключительную черту современного общества, современной жизни, современного опыта вообще. Коды господствуют не только в производстве и потреблении, но и в науке, например, биологии (ДНК), где они приобретают фундаментальную роль в объяснении процессов становления организма, в компьютерной и коммуникационной технике, а при их посредстве проникают во все области жизни. Эпоха кодов, говорит он, идет на смену эпохе знаков.

Коды выполняют две главные функции. Первая - функция совершенного воспроизведения объектов. Копия и есть оригинал, или ни то, ни другое - не копия и не оригинал, поскольку код оригиналом не является (оригиналом может быть только природный объект, а код - это система знаков).

Наличие кодов расширило воспроизводство до невероятных масштабов. Реальные объекты "утратили доверие", потому что все они моделируются и воспроизводятся искусственно. Коды позволяют "обойти" реальность и порождают "гиперреальности" (голография, виртуальная реальность и т.д.). Возникает феномен "обратимости". Это ведет к исчезновению  "конечностей"  любого рода; все оказывается включенным в одну всеобъемлющую систему, которая тавтологична. Это эпоха симуляции и симулякров (от лат. simulatio - видимость, притворство, имитация).

В современных европейских языках словом "симуляция" обозначается не только имитация, подражание вообще, но, в первую очередь, имитирующее представление функционирования какой-либо системы или какого-либо процесса средствами другой системы или другого процесса (например, компьютерная симуляция производственного процесса). Так же симуляцией именуется изучение какого-либо объекта, недоступного прямому наблюдению, посредством "симулирующей" модели. В русском языке и в том, и в другом случае употребляется слово моделирование.

Что же касается "симулякров", то это слово, также ведущее свое происхождение от simulatio, обозначающее образ, репрезентацию чего-либо, или какое-либо несубстанциональное, несущностное сходство предметов или явлений. Единственное число - simulacrum, множественное - simulacra. По сути дела, это слово обозначает модель (математическую, компьютерную или иного рода модель). В русском языке применительно к философскому контексту уже устоялся термин "симулякр" или "симулякра" в ед. числе,  и "симулякры" - во множественном.

Мир становится миром симулякров. На человеческую жизнь это оказывает поразительное влияние. Она становится одномерной, ибо противоположности либо сглаживаются, либо вовсе исчезают. Благодаря таким жанрам, как перформанс или инсталляция, переход от искусства к жизни оказывается либо незаметным, либо вовсе несуществующим. В политике, благодаря репродуцированию идеологий, более не связанных с "социальным бытием", снимается различие между правым и левым. Различие истинного и ложного в общественном мнении - в среде масс-медиа, прежде всего, - перестает быть значимым; значима сенсация. Полезность и бесполезность объектов, красивое и безобразное в моде - эти и многие другие противоположности, определявшие ранее жизнь человека, теперь сглаживаются и исчезают. И главное, что исчезло - это, как уже сказано , различие между реальным и воображаемым. Все равно в мире "гиперреальности".

Есть ли выход за пределы этой всеобъемлющей системы? Бодрийяр предлагает выбор "фатальных стратегий" вместо становящихся стандартными в этом мире  банальных рефлексивных стратегий. Первые ориентированы на объект, вторые на субъект. Первые предполагают азарт, риск в преследовании предмета, экстатическое отношение к нему. Вторые - рефлективную интеграцию в систему гиперреальности. Политический смысл фатальных, судьбоносных стратегий - следование массе, а не интеллектуалам, ибо массы - обожающи и экстатичны в своем отношений к вещам и людям, а интеллектуалы  - рефлексивны. Устремления масс ведут, таким образом, к пределам системы. Отсюда - парадоксальный смысл "фатальной" стратегии конформизма.

Сгущение образов и преувеличение силы мира симулякров, конечно, имеется у Бодрийяра. Но, даже если попытаться подойти к делу трезвее и дифференцировать симуляционные и реальные аспекты действительной сегодняшней жизни, невозможно будет не признать, что имеется мощная тенденция к симуляции всего и вся. Недавно прокатившаяся по миру волна споров о возможности клонирования организмов, связанная с очередным судьбоносным шагом научной технологии, показала, что протесты ни к чему не приведут. Пришествие симулякров неотвратимо. Поиск же фатальных стратегий, состоящих в пробуждении любви к объекту, ведет к авантюризму как выходу на индивидуальном уровне или к персонификации власти со всеми вытекающими отсюда действительно фатальными последствиями.

3. У Лиотара постмодерн - это отрицание тоталитаризма. Тоталитаризм здесь надо понимать не в политическом, а, скорее, в теоретическом смысле,  в смысле отказа от идеи целого (лат. totum - все, целое, совокупность, totaliter - все, полностью), которое целиком и полностью определяет части. Лиотар констатирует, что описания общества как целостности, тотальности, независимо от того, как "оформлено" это описание, представляется все более и более неадекватным по причине утраты в современном мире доверия к метаповествованиям.  Метаповествования - это всеобъемлющие теории, например, теория социальной эволюции, или теория закономерного чередования социально-экономических формаций, или учение о том, что целью общества является удовлетворение потребностей его членов, либо доктрина о целом, предшествующем частям и их, части определяющем. Отличительным признаком и теоретической, а так же и социальной функцией метаповествования является дедуцированием (если речь идет о теории) или навязыванием (если речь идет о мире социальной практики), соответственно, теоретических решений или форм поведения, которые диктуются заранее принятым способом видения целого. Метаповествование (или "метанарратив", если быть ближе к терминологии Лиотара) предполагает телеологию, то есть идею смысла и цели целого, которая оправдывает, обосновывает, легитимирует насилие в обществе и использование знаний для целей насилия. Метаповествование наделяет смыслом науку, политику, просто всякий фрагмент социального поведения.

Лиотар рассматривает метаповествования как языковые игры. Согласно концепции языковых игр Л.Витгенштейна, никакая теория не в состоянии понять язык в его целостности, разве что она сама является одной из языковых игр. Так же, считает Лиотар, надо подходить и к метанарративам: каждый из них - языковая игра, являющаяся одной из множества языковых игр. Таким образом, спекулятивные метаповествования релятивизируются. Сами они претендуют на объективное описание явлений. Лиотар же требует рассматривать каждое из них как языковую игру, правила которой могут быть вычленены путем анализа способов соединения предложений друг с другом.

Пример: языковая игра "наука". Каковы ее правила?

· В качестве научных допускаются только дескриптивные суждения.

· Научные суждения по существу отличаются от нормативных суждений, которые только и используются для легитимации всякого рода гнета и насилия.

· Компетентность требуется только от того, кто формулирует научные суждения, а не от того, кто их принимает и использует.   

· Научное суждение существует как таковое лишь в системе суждений, которая подкреплена аргументативно и эмпирически.

· Из предыдущего следует, что языковая игра "наука" требует от участника знакомства с современным состоянием научного знания

Cказанное свидетельствует, что научная игра не требует теперь метанарратива для цели собственной легитимации. Правила ее имманентны, то есть содержатся в ней самой. Для того, чтобы вести ее успешно, конкретному ученому вовсе не нужно добиваться освобождения от кого-то или чего-то, а также не нужно демонстрировать "прогресс" знания. Достаточно того, чтобы его деятельность была признана соответствующей правилам игры, то есть признана в качестве научной деятельности другими представителями ученого сообщества. Наука, таким образом, оказывается самоподдерживающимся предприятием, не нуждающимся в каком-то внешнем по отношению к ней самой оправдании или обосновании.

Но наличие такой игры ничего не говорит о важности науки и месте, которое она занимает в современном обществе. Поэтому Лиотар идет дальше. Как явствует из приведенных правил, научные суждения требуют эмпирического подтверждения. В сложных случаях само получение подтверждения требует комплексной технологии. Технология организуется согласно принципу эффективности, то есть для получения наибольшего результата при наименьших затратах. Но комплексная технология требует денег. Тот, кто располагает финансами, оказывается в состоянии получить искомое доказательство своих теоретических суждений. Таким образом, говорит Лиотар, технология оказывается не следствием "применения" научных суждений в промышленной и социальной практике, а средством получения самих этих научных суждений.

Так "составляется уравнение из богатства, эффективности и истины", - констатирует Лиотар. Поскольку по причине ограниченности ресурсов подход с точки зрения эффективности преобладает, истина оказывается на стороне лучше финансируемых исследований. Ибо именно те, кто имеет достаточно финансирования, оказываются в состоянии обеспечить технологию, нужную для получения эмпирического подтверждения. Более того, на их стороне оказывается и справедливость: получение эмпирического подтверждения свидетельствует о том, что распределение средств было справедливым. А если те, кто имеет финансы, имеют и власть (а это, по Лиотару, неизбежно, ибо они получают доход, используя результаты исследования), то оказывается, что наращивание технологий есть одновременно наращивание власти, богатства, истины и справедливости.  И все это находится на одном полюсе общества, то есть локализовано в одних и тех же социальных группах. Знание, воплощенное в современной высокоразвитой науке, оказывается, если следовать Лиотару, не только сила, оно же - и власть, и богатство, и истина, и справедливость.

Но все это справедливо лишь при условии, что эффективность как критерий применения технологий не ставится под вопрос. Если же возникает сомнение в применимости этого критерия в науке, то есть как только он выходит из пределов научной игры, возникает необходимость метанарратива для ее обоснования. Такой метанарратив предоставляет современная системная теория общества (Парсонс, Луман).

Все в целом - системная теория общества и языковая игра "наука" - неотъемлемые элементы когнитивной эпохи модерна. В новых условиях - в условиях постмодерна - на смену гладкому функционированию систем идет плюрализм подходов, непредсказуемость ходов в игре, отклонения и раскол. Если правила игры, хотя бы некоторые, отвергаются, то невозможно говорить об "ошибке", о "неправильном ходе" в игре. А эти новые условия наступают: как показывает Лиотар, не существует логической возможности редукции общих суждений к конкретным ситуациям и обстоятельствам дел, и поэтому распад метанарративов - естественный путь преобразования человеческих знаний. 

Природа постмодерна

В таблице показаны сравнительные характеристики модерна и постмодерна как двух социокультурных эпох (Friedman J. Post-modernism).

Модерн	Постмодерн
научное познание	мудрость (культурное постижение)
большая теория	замкнутые смысловые констелляции
универсализм	партикуляризм
символическая значимость	симулакры
связность (согласованность)	коллаж,  пастиш
цельность (холизм)	фрагментарность
история	истории
рациональное эго	либидозное я
интеллектуальность	чувственность

Попытаемся теперь подвести итог и сформулировать более или менее целостное и более или менее приемлемое понимание постмодерна. Прежде всего, надо однозначно выяснить, что понимать под словом постмодерн: состояние мира, грубо говоря, или стиль мышления Это не простой вопрос. С одной стороны, совершенно ясно, что мир, в котором мы живем, пронизан именно чертами модерна: повсеместная бюрократизация, господство экономического и технологического принципа принятия решений, технизация повседневной жизни, наконец, достаточно тяжелый и достаточно примитивный, без всяких технологических  "симулякров"  повседневный труд, обусловленный "фатальной" потребностью выживания и т.п. Разделение объекта и субъекта в таких условиях не вызывает сомнений: объект имеет четкий профиль как объект удовлетворения моих потребностей. Если мир, в основном, именно таков, то постмодерн может рассматриваться как роскошь, которую могут себе позволить интеллектуальные слои, да и то не повсюду, а в основном в развитых странах Запада.

В таком случае постмодерн - это особенность когнитивного стиля "разлагающихся" высших слоев общества эпохи позднего капитализма. А вся эта борьба с "метанарративами" может интерпретироваться в старом добром советском духе как попытка борьбы против истории, с неизбежностью выводящей на чистую воду паразитические слои общества. Попытки такого истолкования постмодерна имеются, и их не так уж мало (хотя, разумеется, все это выражено не так прямо, как в последних нескольких строках).

Но, с другой стороны, сама реальность современного мира демонстрирует те качества, которые в приведенной выше таблице фигурируют под рубрикой постмодерн. Это разные формы "мудрости" или культурного постижения, которые, как бы они ни выглядели смешными в глазах рационалистически воспитанного интеллектуала, пользуются успехом у все более широких кругов населения: от астрологии до мудрости народных магов и "целителей". Это многообразные, более или менее замкнутые эзотерические группы, "выращивающие" собственные институциональные структуры путем социального инсценирования. Это национальные, этнические, правовые, идеологические и прочие, и прочие целостности, обладающие собственными логиками и создающие собственные "истории" (собственные "метанарративы"), цель которых - легитимация их существования и их претензий на место в сообществе других таких же целостностей. Все это вместе и создает "пастиш" или "коллаж" - в общем пестрый, многообразный и противоречивый образ современного мира.

Об этом пишет Дж.Фридмэн: "Можно утверждать, что именем "постмодернизм" обозначается определенный аспект фрагментации глобальной системы. Существует связь между децентрализацией накопления капитала, падением гегемонии Запада, отказом от модернизации как стратегии саморазвития и возникновением полифонии, поликультурализма и автохтонных движений "четвертого мира". Можно провести интересную параллель между разными видами фрагментации: фрагментацией знания на отдельные, не зависимые друг от друга области, распадом эволюционных схем общественных типов на многообразие культур, мыслящихся как  несоизмеримые друг с другом, "этнификацией" национальных государств, происходящей вследствие как  регионализации, так и иммиграции... Индивидуум в таких условиях также подвергается изменениям,  влекущим за собой преобразование правил идентификации и конструирования смыслов". Все эти процессы характеризуют глубину изменений, охвативших социальную, экономическую и культурную сферы глобального сообщества. В этом смысле постмодерн как стиль мышления оказывается соответствующим самой конституции современного мира.

3. Новые образы демократии.

     Демократия - это термин, легитимирующий политические режимы в ХХ веке.

Хотя были работы, провозглашающие падение коммунизма и на этой основе триумф демократии, широко признано, что, так сказать, "реально существующая" демократия не работает так, как следовало бы. Это иллюстрируется, во-первых, падением числа избирателей, во-вторых, ростом обвинений в адрес политических партий, в-третьих, все большей зависимостью от mass-media, которые заставляют политические проблемы быстро возникать и так же быстро исчезать. Публика апатична, цинична, электорат нестабилен.

В результате идеальная модель демократии восхваляется, тогда как ее реальное функционирование подвергается глубокой критике. В то же самое время делаются попытки выработать новую модель демократии, которая соответствовала бы реалиям современного мира - мира глобализации и постмодерна.

Можно говорить о трех таких главных моделях: (I) модель deliberative democracy Ю. Хабермаса, (II) модель радикальной демократии (Laclau-Mouffe), (III) модель глобальной демократизации (D. Held). Все они представляют собой  реакцию на сложность современных обществ, то есть попытки выяснить, как демократия возможна ввиду разрушения традиционных социальных солидарностей и усложнения социальных систем (бюрократизация и воздействие экономических факторов).

Сложные общества

Главные характеристики современных сложных обществ:

1. Крайне дифференцированное разделение труда, осуществляемое в специализированных подсистемах. Возникает фрагментированное общество, где факты и явления, происходящие в одной социальной среде невозможно "транслировать" в другую. (Пример: религиозный опыт невозможно истолковать в политическом контексте или в контексте исследовательской лаборатории. Часто просто язык одной сферы непонятен в другой.) При этом, хотя взаимопонимания между сферами нет, функционально они взаимозависимы.

2. Резко уменьшается социальная солидарность, и именно по причине изменчивости и фрагментированности социо-культурных формаций современного общества. Т.е. разрушаются классовые структуры, идентичности, политические организации, которые все время лежали в основе демократического общества.

3. В сложных обществах - "слабое" государство. Это по двум причинам. Во-первых, из-за разрушения солидарностей, оно перестает рассматриваться как легитимное. Во-вторых, из-за глобализации оно не в состоянии защищать коллективные интересы и проводить реформы, направленные на всеобщее благо.

Усложнение обществ ведет к тому, что традиционная модель демократии оказывается устаревшей. Мы раньше говорили о Шумпетере, который считал, что классическая демократия невозможна, поскольку она предполагала полное участие граждан в принятии решений, а современная демократия состоит в соревновании партий за голоса избирателей и участие граждан в политике не напрямую, а через посредство избранных ими профессионалов. Но даже эта шумпетеровская демократия уже невозможна в сложных обществах, хотя бы потому, что отсутствует подлинная конкуренция, делающая возможным выбор со стороны избирателей.

Причины следующие:

(а) Нет настоящей конкуренции, потому что партии ведут в принципе одну и ту же политику. Это потому, что они вместе образуют политическую субсистему, замкнутую на себе и со своими законами и отделимую от других субсистем.

(б) Самые важные переговоры идут за сценой и просто не видимы избирателю.

(в) Усиление mass media ведет к исчезновению публичной сферы дискуссий и споров. Это потому, что самые важные проблемы и решения инициируются и продуцируются не гражданами, а теми, кто управляет media. В результате граждане и в политике оказываются всего лишь потребителями,  реального выбора. Это опасная ситуация, чреватая тоталитаризмом.

Хабермасовская модель рефлексивной демократии

Именно к этой ситуации сложных обществ и обращается Хабермас [Structur der Offentlichkeit. 1981 Structural Transformation of the Public sphere. 1989].

Общество у него делится на четыре главных сектора, которые представляют собой результат функциональной дифференциации в процессе модернизации.

I               экономика    

II              бюрократическое государство.

Здесь социальные акторы ориентируются, строя стратегии на основе своих представлений об общественном интересе. В качестве основных посредников в коммуникации и управлении здесь выступают деньги и власть. Результат - высокая степень эффективности.

III             публичная сфера гражданского общества

IV             частная (домашняя сфера)

Здесь цель - не достижение объективных, внеличностных результатов, а коммуникация как таковая, понимание людьми друг друга. Действие здесь - не инструментальное (получение объективных, внеличностных результатов) и не стратегическое (воздействие на других людей) действие, а коммуникативное действие. Коммуникация здесь - самоцель. Эти две последние сферы обнимаются у Хабермаса понятием жизненного мира (life world).

В ходе модернизации и дифференциации обществ, то есть в процессе становления современных сложных обществ происходит постоянное проникновение I и II сфер в III и IV сферы - то, что Хабермас называет "колонизацией жизненного мира". Колонизация осуществляется следующим образом:

- публичная сфера расширяется таким образом, что главными действующими лицами в ней становятся крупные организации, такие как политические партии с их олигархическими тенденциями, и из нее вытесняются индивиды,

- ясное различие между частным и общественным исчезает, в общественной (public) сфере действуют крупные организации (партии, группы интересов), проводящие частный интерес вместо универсального общественного интереса,

- общественное фрагментируется, и исчезает интерес общества как целого,

- mass media делает граждан пассивными реципиентами продуктов "культурной индустрии" и консенсус возникает без рационального размышления и принятия.

Все это и есть процесс разрушения рациональной коммуникации, свойственной жизненному миру, путем проникновения в нее экономики и государства.

Какой же выход из этой ситуации предлагает Хабермас? Он полагает, что в современном обществе нет перспектив возрождения публичной сферы в ее прежнем виде и на прежних основаниях. Идти следует другим путем: организации и институты, которые разрушили публичную сферу, должны быть демократизированы изнутри их самих. То есть, политические партии и организации, государственные институты, медиа должны быть организованы так, чтобы стать открытыми для рационального обсуждения, они должны сопротивляться концентрации денег и власти и трансформироваться в направлении демократической публичной сферы. Условно говоря, "колонизатор" должен превратиться в того, кого он "колонизировал".

Для достижения этих целей следует избрать два направления деятельности.

(1) Развивать и поощрять социальные движения, которые должны играть большую роль в формировании общей воли, причем в более неформальных терминах по сравнению с традиционными политическими каналами. (2) Совершенствовать конституционно-правовые институты, то есть вводить более демократические процедуры в деятельность политических партии, усиливать роль плебисцитарных элементов в конституциях, усиливать контроль над медиа для обеспечения воздействия критической аудитории.

Критика Хабермаса

Попробуем оценить концепцию Хабермаса в  контексте нашего курса.

Ясно, что хабермасовская теория - анти-постмодернистская. Хабермас ищет в общем и целом тотального консенсуса. Его смущает как раз партикуляризация интересов и невозможность добиться общественной солидарности. Лиотар же, о котором мы говорили, считает идею консенсуса "террористической" и видит в ней попытку институционализации "метанарратива". Это онтологизация конкретной языковой игры ("демократия").

Эта хабермасовская ориентация на консенсус идет не только против теории постмодерна, но и против практики социальных движений, таких как феминистские, мультикультуралистские, религиозно-фундаменталистские: они считают, что идея Хабермаса состоит не столько в подчеркивании различий, сколько в их преодолении во имя общего согласия. Это первое из направлений критики Хабермаса.

Другое состоит в том, что его теория ориентирована на исключение из демократического сообщества определенного рода идентичностей, которые не соответствуют идеалу "рационального критического индивида". Здесь надо ввести два важных понятия, играющих важную роль в современной общественно-политической дискуссии: понятия "инклюзии" и "эксклюзии" ("Inclusion" - "Exclusion"). Речь идет о включении в контекст или исключении из контекста современного демократического сообщества определенных социальных групп. Эксклюзия - это как раз исключение групп, которые не соответствуют нормам либерально-демократической политики. Хабермасовский консенсус как раз и предполагает такое исключение (эксклюзию), а потому маргинализирует многие группы. Поскольку  демократический консенсус у него создается путем рациональной аргументации, он становится как бы орудием доминирующих общественных групп и средством "эксклюзии" групп, не обладающих рациональным стилем. Это такие группы, как национальные меньшинства, сексменьшинства, разного рода фундаменталистские группы, феминистки и т.д.

Для того, чтобы создать подлинно "инклюзивную" демократию, нужно включать в демократический процесс и другие формы дискурса. А этого теория Хабермаса не предполагает, поскольку единственной формой достижения согласия у него оказывается рациональный дискурс.

Постмодернистская радикальная демократия.

Для сторонников постмодерна проблема демократии состоит в том, как избежать тоталитаризма, неизбежно ассоциируемого с абсолютизацией истины и ценности, с одной стороны, и фрагментации и дезинтеграции солидарности, обусловливаемой "языковыми играми", - с другой.

Модерн и до-модерн (традиционное общество) здесь проблематизируются. В до-модерне монарх воплощал в себе знание, легитимность, власть; в модерне то же самое воплощало в себе суверенное национальное государство. Ликвидация суверена открыла возможность демократии, где истина, ценность, власть могут быть оспорены и в этой области воцаряется конкуренция. На это же открыло возможность тоталитаризма, ибо для самых политических сил, олицетворяющих самые разные точки зрения, появилась возможность  захвата позиций "в центре" и утверждения обязательности какой-то истины и ценности. Поэтому ныне, в постмодерне, стает вопрос о защите плюрализма от тоталитаризма как вопрос о радикальной демократии. [Laclau and Mouffe. 1985. Hegemony and Socialist. Strategy. Toward a Radical Democratic Politics. London.]

Эти авторы понимают либеральную демократию по-пост-модернистски. Что это значит? Демократия - это то, что воплощено в современных западных политических институтах и в современной политической риторике, но это не нечто субстанциальное (как, например, неотъемлемые, естественные человеческие права, в которые верили мыслители Просвещения), а скорее "языковая игра". Поэтому само принятие либеральной демократии должно быть плюралистическим. Она может по-разному интерпретироваться из разных теоретических перспектив. Само ее значение нестабильно, недетерминировано.

Либеральная демократия - как, впрочем, и всякий аспект социальной реальности, - продукт дискурса, стиля мышления. Такие явления как свобода, равенство - это грамматика современных обществ. Это знаки в системе, а потому у них нет строгого и однозначного референта. Их значение определяется контекстом их употребления. Например, для неолибералов свобода есть невмешательство, особенно в праве частной собственности, а для социалистов - позитивная возможность реализации жизненных шансов.

В этом контексте радикальная демократия - не состояние, а процесс, и ее реализация обусловлена активностью новых социальных движений. Они выступают против неравенства каждый раз в новых и новых областях и добиваются равенства. В то же время они радикально плюралистичны, поскольку создают множество идентичностей и вовлекают в процесс множество новых "площадок" - тем для обсуждения, распространяя тем самым "свободу" на все новые и новые группы граждан.

Но остается проблема консолидации достигнутых "свобод" и "равенства". Для этого социальные движения должны объединиться в так называемом гегемонистском проекте.

Властные группы в обществе уже осуществляют гегемонию над подчиненными группами и необходимо преодолеть их влияние на интерпретацию социального мира. Ныне эти гегемонистские группы являются капиталистическими. Поэтому радикальная демократия должна стать антикапиталистической, т.е. опираться на представления о смешанной экономике и государстве всеобщего благосостояния, а не на власть рынка и рынков с присущими последней социальным последствиями, такими как социальная дифференциация, неравенство и т.д. Это новая гегемония - гегемония антикапиталистических сил.

Критика подхода радикальной демократии

В этом проекте есть несколько важных внутренних противоречий. Во-первых, подчеркивание перераспределения богатств. Это странно, ибо трудно совместить плюрализм и равенство. Второе ведь должно сильно ограничивать первое. Здесь требуется коллективная организация, сплошь ограничивающая автономию индивидов и групп.

Далее, гегемонистский проект радикальной демократии противоречит хабермасовскому проекту демократии, выстроенной на рациональном консенсусе (рефлексивная демократия). Здесь различные идентичности тоже соединяются для общего дела, но это прагматический стратегический союз. Каждое движение должно сохранять свою автономию, покуда это совместимо с общим проектом. Но при этом, как только одно из них делает попытку заполнить "пустое место власти", оно становится террористическим (по Лиотару), идет но пути исключения других проектов, практика которых противостоит практике, принятой в этой сконструированной общности. Полученная таким образом власть исключает альтернативные практики. Но она не тоталитарна, ибо она необходима для создания условий, благодаря которым индивиды способны контролировать свою жизнь. Таким образом, радикальная демократия невозможна без власти. Радикальная демократия есть гегемонистский проект. Проект завоевания власти. Но как только эта власть получена, она начинает диктовать условия свободы, и те группы и те индивиды. которые не принимают эти условия, должны быть подвергнуты эксклюзии. Диалог опять заменяется на монолог власти. И, хотя речь идет о плюрализме, о многих идентичностях ( здесь предполагается "мультикультурный подход" - т.е. сосуществование культур на базе западного идеала равенства), там, где практики не соответствуют этому идеалу, они должны подавляться.

Получается так, что обе рассмотренные теории (Хабермас и радикальная демократия) культурно специфичны, т.е. основаны на западном видении политического сообщества. У Лакло-Моффе речь идет, так сказать, о смене гегемонии и об исключении тех, кто не принимает идеала равенства, у Хабермаса - об исключении тех, кто не способен коммуницировать посредством рациональных аргументов. Но в обоих случаях это - "эксклюзионные" проекты, не способные уловить и включить в себя характерный для постмодерна плюрализм дискурсов.

Идея глобального демократического правления (Хелд)

Вопрос о том, как сделать глобализацию демократической, это не праздный вопрос: мы видели, что те концепции, которые мы рассматривали, не являются демократическими ибо они - культурно-специфичны, т.е. имеют дело с эксклюзией не-западных форм, укоренены в западной традиции. Дэвид Хелд (Held) ставит задачу формирования космополитического демократического правления.

Правление - не правительство. Правление (governance) здесь - регулирование политической, социальной, экономической деятельности без наличия формального управляющего органа. Концепция Хелда - это теория космополитического демократического правления, это идея демократизации политических институтов поверх границ национального государства. Суть ее: реконструкция уже существующих политических институтов на интернациональном и транснациональном уровнях, чтобы сделать их одновременно и более глобально ориентированными, и более демократичными.

Цитата: [D.Held. Democracy and Global Order, 1995, p. 267]

"Роль и место демократической политики должны быть переосмыслены применительно к ряду пересекающихся локальных, региональных и глобальных процессов. В последних должны быть выделены три аспекта:

(1) способ, каким экономические, политические, правовые, военные и культурные взаимосвязи меняют природу, объем деятельности и возможность национального господства "сверху" в той мере, в какой его возможность воздействия ставится под вопрос и в некоторых сферах уменьшаются;

(2) способ, каким региональные и глобальные связи создают цепи взаимосвязанных политических решений между государством и его гражданами, изменяя  природу и динамику самих национальных политических систем;

(3) способ, каким локальные группы, движения и национализмы соотносят себя "снизу" с национальным государством, как представительной и рациональной властью".

Здесь еще раз надо подчеркнуть: речь не идет о глобальном правительстве, а именно о глобальном правлении.

Почему?   И в чем здесь разница?

Глобализация уменьшает, как мы уже говорили, автономию и суверенитет национального государства. Но суверенитет национального государства, как он понимается в либеральных демократиях, - это суверенитет народа. Народ - источник власти. Поэтому если автономия и суверенитет национального государства уменьшаются в ходе глобализации, то уменьшается и суверенитет народа, то есть, так сказать, степень либеральной демократии. Поэтому бессмысленно было бы идти к глобальному "правительству", просто увеличивая территорию действия демократических институтов, т.е. создавая транснациональную "государственность", считает Хелд, а нужно думать о совершенствовании существующих институтов и приспособлении их к реальным национальным государствам.

Задача глобального правления - оптимальное перераспределение власти и ответственности между разными уровнями правления и выработка правовых норм, гарантирующих демократические права. Конкретно это означает реформирование отношений, реформирование конституций с учетом прав человека.

Кроме того, Хелд выдвигает идею превращения ООН в мировой парламент, имеющий право принимать законы в областях, относимых к сфере ее ответственности, и реализовывать эти решения, может быть даже с применением военной силы. Это предполагает пересмотр устава ООН. Эту идею можно оценить как своего рода попытку институционализировать "косовскую" модель взаимоотношений суверенного государства и мирового сообщества.

В то же время у Хелда предполагается усиление региональных аспектов. Решения должны приниматься как можно "локальнее". Наконец, он предлагает транснациональные референдумы, где это необходимо.

Национальное государство им не игнорируется. Оно просто становится одним из игроков в глобальной политике. Оно делится суверенитетом с другими, но не просто его отдает, а получает взамен возможности большего контроля над процессами, происходящими как внутри, так и вовне его границ. Оно даже получает больше власти, чем ранее, так как путем международных переговоров и соглашений может регулировать глобальные процессы, которые иначе ему недоступны.

Таков идеальный образ world governance.

Критика концепции Хелда 

Во-первых, Хелд предполагает как бы добровольную "сдачу" национальных государств и переход их к новой политической системе. В реальности же в нынешнем смутном мире более вероятны конфликты, чем взаимодействия, и государства рассматривают друг друга скорее как потенциальных противников, чем партнеров. Поэтому при отсутствии какой-то наднациональной структуры (типа мирового правительства), располагающей силой для навязывания решений, мировое правление невозможно. А такое государство по определению перестает быть демократичным.

Во-вторых, не всякое национальное государство будет готово признать над собой такой порядок. Зачем, например, США, которые тратят на оборону больше, чем 10 следующих за ними стран, режим мирового демократического правления, если при нем они как государство станут иметь меньше власти.

В-третьих, готовы ли транснациональные корпорации к такому режиму, то есть, готовы ли они согласиться с большим контролем, чем до сих пор. Глобализация предполагает открытие рынков, конец протекционизма, а это отнимает у правительств возможность контроля над их собственной экономикой. Это привело к кризисам в России, Юго-Восточной Азии, Бразилии. Такая дерегуляция выгодна транснациональным корпорациям. В случае же хелдовского мирового правления, ТНК утрачивают свободу действий, руки у них оказываются связанными.

Все это показывает, что в схеме Хелда много утопичных элементов.

Проблемы демократии в эпоху глобализации 

Тем не менее, глобализация - факт. Это уже не просто тенденция, но всеохватный процесс. Полезно не только анализировать концепции глобальной демократии, но рассматривать реальные проблемы, встающие на этом пути.

Мы рассмотрим сейчас три проблемы (или три проблемных комплекса), решение которых необходимо на пути к мировому демократическому порядку. Это все в русле Хелда, но как бы дополняет и развивает его.

(I)   Глобальное гражданское общество и глобальные социальные движения.

(II)  Интернационализированное государство.

(III) Демократическое международное право.

I 

Глобальное гражданское общество - это организации, ассоциации и движения, которые существуют "над индивидами, вне государств и поверх национальных границ".

Примеры: такие негосударственные организации (NGO - nongovernmental organizations) как Красный крест, Врачи без границ, Гринпис, Эмнести интернейшнл. Сейчас существует более 5 тыс. таких организаций.

Они отнюдь не все демократические по целям и организации. Но, тем не менее, они, так сказать, могучий резерв глобальной демократии. Они не представляют собой глобальное правительство и не имеют возможности силой навязывать свои решения. Но они действуют как бы изнутри государств, воздействуя на практику их политических институтов, изменяя саму эту практику, то есть, фактически, изменяя сами эти институты.

Ведь, говоря социологически, социальные институты есть повторяющиеся и кристаллизованные социальные действия, и именно  изменения содержания и структуры действий влечет за собой, в конечном счете, изменения институтов.

Глобальные социальные движения именно и осуществляют такое воздействие.

Несколько примеров. Самый близкий - в Чечне воздействие многих международных организаций, привело к существенным изменениям в деятельности государственных институтов РФ: в области взаимоотношений с прессой, в области соблюдения прав человека, в частности, содержания заключенных и т.д. Другой пример - бархатные революции в Восточной Европе, приведшие к коренным институциональным изменениям и ставшие результатом глобального демократического движения. Элементом того же движения стала и наша собственная перестройка.

Глобальные социальные движения - это демократизация институтов снизу путем применения методов прямого политического действия, о которых мы говорили в одной из предыдущих лекций. Они связывают уровень повседневности (ибо проникают к самым локальным и мелким проблемам) с уровнем глобальных институтов. При том они имеют больше возможностей, чем традиционные партии и государственные институты, воздействовать на становление глобального порядка, ибо у представителей этих движений, действующих в разных странах, есть взаимное "трансграничное" понимание, свои сети коммуникаций и т.д. Мы сталкиваемся с этим постоянно; особенно ярко эти возможности реализуются в природоохранных делах. Иногда эти движения, преследуя свои цели, идут наперекор правительствам и государственной политике (возьмем, к примеру, процесс  капитана Никитина в связи с его работой для норвежской экологической организации "Беллуна").

И еще более того, глобальные движения связывают оба этих уровня (транснациональный уровень и уровень повседневной жизни) с уровнем национальных государств, ибо со своими программами участвуют в процедурах представительной демократии на национальном уровне.

Наконец, глобальные движения ведут к формированию новых идентичностей, к изменению восприятия "своих" и "чужих", к формированию долгосрочных целей мирового сообщества в противоположность краткосрочным политическим целям национальных государств.

II 

Теперь от национальных государств - к интернационализированным государствам.

Я бы не хотел, чтобы создалось такое  мнение, что национальное государство отжило свое и кругом все денационализировалось. Ведь сама глобализация может происходить только через посредство национальных государств, их лидеров, их институтов, их законодательства и т.п. То есть в эпоху глобализации оно остается одним из главных политических игроков.

Вспомним, что такое национальное государство. Оно не имеет прямой связи с нацией в этнографическом смысле. Оно - носитель суверенитета. Оно практикует суверенитет над нацией. Нация - это народ, живущий в границах государства.

Но это не есть нечто застывшее, твердое, так сказать, абсолютный центр. Оно состоит из совокупности институтов, часто с подвижными границами, с постоянным уточнением и пересмотром функций как вовне, так и внутри. В особенности, демократическое государство, которое в силу конкуренции разных сил постоянно находится в процессе реформ.

Современное государство совсем не то, что 50 лет назад. Поэтому сами классическое наименование "национальное государство" - во многом условно. Оно применяется, чтобы подчеркнуть преемственность развития.

Первое особо важное изменение государства в современную. эпоху - его денационализация. Мы об этом уже говорили, теперь - подробнее.

Денационализация идет в трех направлениях: "вверх", "вниз" и "вбок" (Jessup). Это три направления, так сказать, вытекания власти из национального государства.

Вверх - это когда происходит кооперация с другими государствами и принимаются решения, предполагающие частичный отказ от суверенитета. Пример: договор об уважении прав человека.

Вниз - передача власти на субнациональный уровень - регионам, республикам.

Вбок - это когда регионы захватывают территории ряда государств (Верхний Тироль в Италии и австрийский Тироль, немецкоязычные регионы на востоке Бельгии, Украина, Казахстан и т.д. - у нас в СНГ это особенно важно)

Второе важное изменение - сдвиг от правительства к правлению (government to governance). Оно уже не инициатор и осуществитель всех проектов, а кооперируется с неправительственными организациями и агентствами, делегирует власть.

Пример: приватизация не только экономики, но и социальной сферы, даже тюрем, например, как в Британии. Передача все большего числа государственных функции по контракту частным фирмам. Или частные банки, обслуживающие счета государственных  организации. У нас это часто приобретает уродливые формы (не столько исполнение делегированных функций, сколько паразитирование на бюджете).

Повторяю: речь идет о передаче обслуживания государственной функции. Государство ставит лишь цели, рамки.

Третье важное изменение - интернационализация, о которой мы уже говорили. Это отказ от части суверенитета. Но добавим: государство интернационализируется не на единый манер. Каждый из бюрократических институтов имеет собственные международные проблемы и цели, и по-разному, как содержательно, так и в отношениии глубины и интенсивности, включается в международные сети.

Поэтому сети вплетения в международный порядок оказываются гораздо более прочными, чем раньше, когда, например, в советское время конфликт по частному поводу приводил к охлаждению межгосударственных отношений в целом,  вплоть до запрета турпоездок. Теперь такой связи нет, конфликт в одном направлении (применительно к одному из институтов) , не затрагивает отношений в целом, а если затрагивает, то все в мире рассматривают это как возвращение советских методов.

III 

Третья проблема. Демократизация международного права.

С точки зрения глобального правления самая важная часть права - это права человека. Но в этой области и больше всего проблем.

На всякий случай - для тех, кто не знает, откуда эти права появились. Не в идейно-философском смысле - это сложная история (читайте, в частности, "Открытое общество" Карла Поппера ), а в юридическом смысле.

Все нынешние соглашения базируются на "Всеобщей декларации прав человека", принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г. Это право на жизнь, на свободу от рабства и пыток, на равенство перед законом, на собственную свободу мысли и религии, на труд и fair play (честное обращение). Общепризнанно, что это либерально-демократические права с сильным западным уклоном. (История с американскими антропологами)

Так вот, этот западный уклон - самая большая проблема и по сей день и источник конфликта развитых стран Запада с третьим миром. Налицо подозрения с обеих сторон. В развивающихся странах полагают, что такая интерпретация прав навязывается Западом. Частное, партикулярное навязывается как всеобщее и обязательное. Третий мир подозревает, что Запад настаивает на этих правах, чтобы открыть экономики этих стран для эксплуатации. Действительно, МВФ, например, предоставляет деньги только в обмен на экономическую либерализацию.

С другой стороны, Запад подозревает, что третий мир отказывается от введения этих прав, чтобы сохранить практику арестов без суда, пыток, убийств и прочих злоупотреблений, которые во многих стран являются элементом, так сказать, политической повседневности.

Главное противоречие здесь по сути дела культурное. Согласно западной интерпретации эти права рассматриваются как права индивидов. Согласно интерпретации третьего мира, упор делается прежде всего на коллективы.

В 1989 г. состоялась Всемирная конференция по правам человека, принявшая новую редакцию Всеобщей декларации. Ей предшествовали прошедшие в 80-х годах региональные подготовительные конференции. Так вот, в африканской хартии (1981) против западной интерпретации индивидуальных прав была выдвинута идея коллективных прав и индивидуальных обязанностей. То есть речь шла об обязанностях индивидуума по отношению к обществу, а не о правах его.

Примерно в том же направлении ориентировались решения южноамериканской, азиатской и других региональных конференций.

В конце концов на Всемирной конференции Западным странам удалось не мытьем, так катаньем "продавить" свою точку зрения. Но проблема от этого не исчезла.

Так что проблема прав человека - очень сложна. Здесь мы постоянно перед выбором: чему отдать предпочтение - навязанному универсализму или культурному релятивизму. Это та же дилемма, о которой мы несколько раз уже говорили выше: демократический глобальный порядок VS консервативная революция,  метанарратив VS постмодернистский плюрализм.

Думается, что логического решения эта проблема не имеет. Она имеет только практическое решение. И это решение - не монолог (диктат) Запада, а долгий, медленно продвигающийся вперед межкультурный диалог.

Каким должен быть результат этого диалога?

Космополитизм как решение 

Заключая - о концепции Ханнерца (Hannerz в книге: Featherstone (ed) Global Culture)

На основе примерно того, что мы перечислили, Ханнерц приходит к выводу, что установление более демократической формы прав человека требует трансформации идентичности: все люди должны стать, если можно так выразиться, более космополитами.

Он так определяет космополитизм:                                                                          "...прежде всего, это готовность и желание иметь дело с Другим... Это своего рода готовность, персональная способность находить пути в другую культуру через слух, зрение, вчувствование, понимание. Есть еще культурная компетентность в более узком смысле слова - способность более или менее умело обходиться с особенной системой значений или значимых форм."

Он говорит, что в процессе глобализации люди все в меньшей степени являются "местными" в узком смысле слова - locals. Они сами - "местные" (locals) - оказываются связанными с глобальными процессами. Они уже не только "местные", а еще и люди мира - не только locals, но и globals. Вот этот самый процесс соединения локального с глобальным, процесс обретения людьми новой глобальной идентичности без утраты старой (национальной, локальной) Ханнерц предлагает обозначать новым термином глокализация (glocalization).

Это и есть, собственно, то, что мы говорили о "культурной" политике. Выработка глобального демократического правления - это, в первую очередь, не задача введения новых институтов, а задача изменения существующих институтов через посредство новых глобальных социальных движений и задача выработки новых - "глокальных" - идентичностей. Не или-или (космополит или патриот, местный или глобальный, универсальный или партикулярный и т.д.), но  и-и.

Источник: soc.lib.ru

Email (не публикуется)

Имя

Фамилия

Комментарий
 осталось символов

Отправить